Воздушная тревога

Я замолчал. Я сказал все, что хотел.

— И вы полагаете, что именно с этой целью я на Торби? — спросил он.

Я кивнул, мне стало неловко под его настойчивым взглядом.

— Должен сказать, вы подозреваете меня на самых что ни на есть тривиальных основаниях. Не буду, впрочем, настаивать, поскольку вы, я полагаю, считаете эти основания достаточными. Несомненно, ваши подозрения подкрепляются тем фактом — думаю, вам известным, — что я провел много лет в Германии, читая лекции в Берлинском университете, и вернулся на родину в 1934 году.

Он помолчал и, поскольку, видимо, ждал от меня подтверждения, я кивнул.

— Пожалуй, лучше всего для меня — это рассказать нам кратко о своей жизни, а там думайте, что хотите. Наверное, вы сейчас мне не поверите, но цель у нас одна. Я с моими знаниями тактики хочу помочь здешнему штабу исполнять свои обязанности по защите нашей страны, делая в то же время все, что в моих силах, чтобы помочь нашим солдатам в учебе. А поскольку и я, и вы, когда стоите у своей зенитки, оба работаем ради общей цели, я бы предпочел уладить это дело по-дружески. Поймите, — добавил он, — я очень дорожу своей работой здесь, она у меня частично исследовательская, и я не позволю, чтобы она была сведена на нет из-за предрассудков против любого, у кого были какие-то связи с Германией. Если вас сейчас арестуют, вы ведь будете настаивать на своих обвинениях. С вами наверняка обойдутся сурово, но в то же время власти могут посчитать нежелательным мое дальнейшее пребывание на Торби. А я слишком заинтересован в проводимой работе и готов положить все силы на то, чтобы предотвратить любой риск подобного поворота дел.

Его взгляд был прикован ко мне. В тишине комнаты я услышал, как слабо завыли сирены. Он не обратил на них никакого внимания.

— Поскольку вы газетчик, я полагаю, вы умный человек, — продолжал он. — Надеюсь, вам понятна моя позиция. Теперь о моем происхождении. Я родился в этой стране. Мой отец был натурализованный немец, а мать — наполовину ирландка, наполовину немка. Образование я получил в Рептоне [24] и Кэмбридже, а когда окончил университет, мой отец, бизнесмен, импортировавший фрукты, послал меня за границу, чтобы я изучил дело в различных отделениях фирмы. Да, я забыл сказать, что в последнюю войну он продолжал заниматься торговлей. Я тогда еще учился в школе и не успел на эту войну, хотя и пытался пойти добровольцем. В 1927 году я обосновался в Германии. Обнаружив, что бизнес, как таковой, меня не привлекает, я согласился на предложенную мне работу в Берлинском университете. Я оставался там в трудный период кризиса и наступления нацизма. Какое-то время можно было терпеть, но когда начались погромы, я решил, что пора оттуда убираться, — он заерзал в кресле и закурил сигарету. Будто в добавление к своим словам, произнес: — Мой отец был еврей. Его настоящая фамилия Вейлштейн, но, натурализовавшись, он сменил ее на Вейл, — он выпустил дым под потолок. — Хотите что-нибудь у меня спросить? Думаю, когда у вас появится возможность, вам не составит особого труда проверить то, что я рассказал.

24

Рептон — мужская привилегированная частная средняя школа близ г. Дерби. Основана в 1557 г.; около 500 учащихся.

— Есть один момент, — сказал я. — Вы знали, находясь в Берлине, одну девушку по имени Элейн?

Мой вопрос его слегка удивил. Потом вдруг лоб его разгладился.

— А, вы имеете в виду Элейн Стюарт? Она служит в ЖВС. — Я заметил, как он быстро посмотрел на лежавший на каминной доске бумажник. — Несомненно, вы видели нашу совместную фотографию вон в том бумажнике. В 1934 она была студенткой в Берлине. Славная девушка, она мне очень нравилась. Сейчас она здесь, и нам удается иногда встречаться. Это одно из тех совпадений… — Он развел руки жестом, который совершенно чужд англичанам.

На его лице вдруг появилась озабоченность.

— Уж не взяли ли вы, чего доброго, фотографию?

Я почувствовал, как краска вины заливает мне щеки. Я хотел сказать «нет». Я собирался сохранить фотографию у себя — просто на всякий случай.

— Боюсь, что да. Я считал, что она может предоставить ценность. Весьма сожалею, — сказал я, возвращая фото.

— Большое вам спасибо. — Его вежливость казалась излишней, ведь это была его собственность. — Хотите узнать еще что-нибудь? — спросил он, но я больше ничего не мог придумать.

Он встал.

— Тогда, я надеюсь, вы все хорошенько обдумаете, прежде чем предпринять что-либо еще. Если у вас возникнут какие-то неясности, заходите, пожалуйста, и мы их обсудим во избежание поспешных выводов с вашей стороны, особенно если они снова будут связаны с обыском моих комнат в надежде найти что-нибудь меня компрометирующее. — Он как-то печально улыбнулся и на мгновение даже показался мне очень человечным. — Я собирался немного поработать перед сном, но вот теперь придется убирать за вами.

Я тоже встал, и он проводил меня до двери.

— Я думаю, так вам будет легче выйти, — сказал он и, улыбнувшись, протянул руку.

Я пожал ее и пошел вниз по лестнице, ведущей в комнаты отдыха. Я забрал свои купальные принадлежности со стула и вышел. Стало совсем темно, хотя огни прожекторов освещали небо на юго-востоке.

Взглянув на светящийся циферблат своих часов, я удивился, обнаружив, что всего лишь десять. В этот час, казалось, вместилось так много. Я пустился бегом. В десять наш расчет должен был заступать, и я добрался до окопа как раз вовремя. Я ожидал, что меня будут расспрашивать, почему я так долго мылся, но никто даже не заметил, что я отсутствовал дольше обычного. Все были заняты обсуждением приказа о том, что нам официально разрешается стрелять на высоту до 20 тысяч футов — чем мы постоянно занимались с тех пор, как начался «блиц».

Глава VI Воздушный налет

Спали мы в ту ночь мало. Самолетам, казалось, нет числа. Иногда мы видели их в лучах прожекторов, но не могли стрелять. С Торби не поднимался ни один самолет. Было холодно, из долины накатывал промозглый туман. С часу до четырех, когда на посту стоял другой расчет, нам удалось немного подремать. Но когда мы снова заступили в четыре, случайные машины по-прежнему возвращались домой, и отбой воздушной тревоги прозвучал лишь перед самой сменой.

Мне было чем занять свой ум во время этих долгих часов. Позицию Вэйла неразумной назвать было нельзя, и я только укрепился в убеждении, что мои подозрения, казавшиеся одно время такими определенными, основывались не более чем на домыслах. А самое большое впечатление на меня произвела та легкость и непринужденность, с которой он объяснил наличие фотографии. В конце концов, человек в самом деле может встретить своих старых знакомых в самых неожиданных местах. Совпадения такого рода — не редкость, и подтверждение тому — мои встречи с Марион Шелдон и Джоном Найтингейлом. Но я упорно отказывался верить, что стою на ложном пути. Вейл был умным человеком, гипнотической личностью. Да и моего ареста он добиваться не стал. Моя собственная версия была ничуть не хуже его объяснения, не менее резонного.

Хорошо, что мне было о чем думать, так как во время нашего позднего дежурства я очутился в одиночестве на краю окопа, а остальные собрались вокруг капрала Худа и о чем-то тихо переговаривались. Сперва я этого даже не заметил, а заметив, направился к ним, полагая, что они обсуждают какой-то интересный вопрос. Приблизившись к ним, я услышал, как Худ сказал:

— Вот и все, что рассказал мне Лэнгдон.

— Хотел бы я знать… — начал Четвуд, но замолчал, увидев меня.

Наступила неловкая пауза. Группа постепенно распалась. Я догадывался, что причиной этому был я.

Закурив, я вышел из окопа и взял себе шезлонг. Помню, как мне однажды устроили бойкот в приготовительной школе [25] . Ощущение было почти такое же. Но когда я устроился в шезлонге и приоткрыл глаза, этот бойкот показался мне не стоящим внимания.

Снова и снова вспомнил я свою встречу с Вейлом и все бумаги, которые просмотрел у него в комнатах.

Казалось, я топчусь на месте, хотя чутье подсказывало мне, что это впечатление обманчиво. Время от времени я замечал вновь собравшуюся группку у телефона. Я понимал, что разговор идет обо мне, так как они иногда бросали взгляды в мою сторону.

25

Приготовительная школа — частная, обыкновенно школа-интернат для мальчиков от 8 до 13 лет; готовит учащихся для поступления в привилегированную частную среднюю школу.