Возлюби врага своего

На чистом русском Крамер, спросил:

— Как тебя звать, солдат?

«Иван» удивленно посмотрел на моего командира и, приподняв свою голову, гордо ответил:

— Я — Сергей Петрович Колесников.

— Скажи мне, Сергей Колесников, как ты оказался в Романах? — спросил его капитан. — Это же вашей группе не по пути?

Солдат посмотрел на капитана и, глядя ему в глаза, сказал:

— Это вам не по пути, а я русский и по своей родной земле хожу, где хочу.

— Ты знаешь, что тебя могут расстрелять? — спросил Крамер, открывая перед солдатом пачку с русскими папиросами.

— Я вижу, ты сам русский? — спросил солдат, достав папиросу.

— Нет, «Иван», я — немец! — ответил капитан. — Ты, наверное, считаешь, что я предатель, что я продал свою Родину, где жил мой старинный род. Нет, солдат, ты не прав. Я никого не предавал. Я пришел сюда, чтобы освободить тебя от большевиков и Сталина, который утопил свой народ в крови.

Крамер разговаривал с русским, а я внимательно слушал, чтобы запомнить каждое слово сказанное им и солдатом. Я хотел, хотел знать русский язык, чтобы здесь в разведке продвигать свою военную карьеру. Я знал, что война коварна и смерть подстерегает каждого солдата в любом месте. Я знал, что в любую минуту могу быть точно также пленен, как этот сержант Колесников.

— Кристиан, приведи фельдшера, пусть он сменит этому «Ивану» повязку и осмотрит его рану.

Я вышел на улицу, в лицо ударил морозный воздух, который словно стая злобных собак набросился на мой нос и щеки. Удивительно, что русская зима была так жестока, но мне почему-то очень нравился чистейший, морозный воздух, настоянный на ароматах зимнего леса.

Наш госпиталь находился невдалеке от землянки Крамера. Возле фельдшерского пункта стояло несколько саней, запряженных мохнатыми русскими лошадьми, прикрытых теплыми шерстяными попонами. Всюду слышались стоны раненых. Солдаты 183 медсанбата 83 пехотной дивизии суетились возле раненых бойцов, доставленных из-под деревни Нивы. Там русские уже второй год старались пробить брешь в нашей обороне, чтобы сомкнуть кольцо вокруг Велижа. От того и потери на этом участке фронта были довольно значительны.

— Фельдфебель, — обратился я к принимающему раненых, — мне нужен один санитар с медицинской сумкой, чтобы перевязать пленного «Ивана».

Фельдфебель на мгновение оторвался от своей тетради и, взглянув на меня через стекляшки своих очков, сказал:

— У нас не хватает перевязочного материала для своих солдат, а тем более для пленного. Пусть его Сталин и перевязывает, дерьмо собачье! — выругался он и вновь стал что-то записывать.

— Это, фельдфебель, приказ капитана Крамера. Если вы не хотите попасть в пятисотый батальон под Саксоны, я советую вам исполнить приказ старшего офицера.

Фельдфебель взглянул через меня и, увидев спину солдата, который вытаскивал из саней фельдшерскую сумку, сказал:

— Булер Херман! — обратился он к солдату.

— Я, господин фельдфебель! — ответил тот, оборачиваясь.

— Возьми сумку! Поступаешь в распоряжение этого унтер-офицера.

— Есть! — сказал солдат и, взяв сумку, подошел ко мне.

— Пошли, Херман, перевяжешь пленного «Ивана», а то он загнется от потери крови.

Фельдшер шел рядом, слегка прихрамывая. Я посмотрел на него и понял, что этот солдат находится на восточном фронте с первого дня.

— Ты сам, откуда? — спросил я в надежде встретить своего земляка.

— Я, господин унтер-офицер, из Балингена, Швабия.

— А я, а я думал, что ты с Ордруфа. Я уже второй год стараюсь найти своего земляка, но все тщетно. А ты, Херман, наверное, с первого дня на восточном фронте? — спросил я, видя, что фельдшер, довольно, неплохо экипирован в отличие от зеленых новобранцев.

— Так точно! Я раньше служил под Ржевом, зимой сорок первого получил осколок в ногу и пролежал месяц в госпитале, а потом несколько дней был дома в отпуске по болезни. Вот теперь я вновь прибыл на фронт, но уже сюда в госпиталь, в качестве фельдшера.

Мы вошли в бункер, из которого вырвалось облако густого пара. Солдат вошел внутрь и, увидев капитана, поднял руку и поприветствовал офицера:

— Хайль Гитлер!

— Хай! — сказал капитан и махнул рукой. — Солдат, перевяжи этого «Ивана» пока он тут не скончался от потери крови. Не хватало нам потом его труп нюхать и без того вони хватает.

Фельдшер снял с пленного маскхалат и расстегнул телогрейку. Ватный тампон, который на скорую руку был всунут Гансом, уже полностью пропитался кровью. Раздев «Ивана» мы обнаружили, что рана от кинжала была глубокой, из неё продолжала хлестать кровь. Фельдшер пережал артерию пальцами и сказал:

— Господин капитан, ему нужно колоть морфий и зашивать артерию, а иначе он умрет от её потери.

— Давай, делай! Нам этот русский пленный нужен живым. Делай что хочешь, но чтобы «Иван» был жив!

Солдат расстегнул свою сумку и, достав шприц, сделал пленному укол прямо через штаны. Затем, выждав несколько минут, он ловко корнцангом подцепил артерию и защемил её, перекрыв выброс крови. Достав из сумки иглу с кетгутом, он перетянул им артерию выше зажатого инструмента, сделав несколько узелков. После чего он обработал рану, и умело зашил её иглой. По всему было видно, что фельдшер имеет довольно большой опыт в полевой хирургии и поэтому справляется с такими ранами почти с закрытыми глазами.

Наложив тампоны, и плотно перевязав солдата, Херман сложил инструмент и попросил капитана угостить его сигаретой. Крамер, не скупясь, достал пачку русских папирос и протянул ему. Булер закурил и тут же закашлялся. Для него русский табак, в отличие от немецкого эрзаца, был сильнее ядреного иприта. С его глаз от этого дыма даже потекли слезы и он, держа папиросу, сквозь кашель сказал:

— Какой хороший табак! До самых кишок продирает, это, наверное, круче русского пулемета будет. Теперь понятно, почему «Иваны» такие живучие, и мороз у них сильный и спирт ведрами пьют, и табак, словно атака хлором или «циклоном».

— Так говоришь, солдат, этот «Иван» будет жить? — спросил капитан, рассматривая русского солдата, который засыпал от морфия.

— Да, господин капитан, будет. Я сделал все, что можно. Только я не понимаю, зачем нам лечить русских, если его или расстреляют или отправят в лагерь пленных. Все равно сдохнет, как собака, — сказал фельдшер с явным пренебрежением.

— Ты, Херман, если не понимаешь в разведке, то лучше иди к нашим раненым. Это теперь наша проблема, куда отправить этого солдата.

— Ej, Iwan, wirst du leben oder nicht? (Эй, Иван, ты жить будешь или нет?) — спросил я, накинув на него шерстяное одеяло.

В ту минуту он сидел, словно был контужен взрывом гранаты. Морфий делал свое дело, и еще долго надо было ждать, когда он отойдет от наркоза. В таком состоянии он не мог ни говорить, ни отвечать на вопросы, которые нас интересовали.

— Так расскажи мне, малыш, как вы взяли этого «Ивана», пока он спит. Хотелось бы установить, с какой целью они вышли в наш тыл и оказались около Романов. Это, скорее всего диверсионная группа. В Романах у нас стоит резервный склад с боеприпасами. Вот это, наверное, и была их конечная цель, — сказал капитан Крамер, рассуждая логически.