Возлюби врага своего

«Боже, есть ли ты на свете? Почему, почему все это случилось? Почему погибают на этой войне самые лучшие, самые достойные люди, которые должны жить и должны своим присутствием вселять в чужие души любовь и надежду?» — подумал я, и слеза скатилась по моей щеке.

— Как ты сентиментален, малыш! — сказал Крамер. — Неужели тебе жаль эту маркитантку?

— Знаешь, Питер, а ведь она не была шлюхой. У неё была довольно чуткая и ранимая душа.

— Не хандри, малыш, может она не погибла, может во время воздушной тревоги спряталась в бомбоубежище? Надо спросить у жандарма.

Как раз в то время по улице прохаживался патруль полевой жандармерии ввиду близости комендатуры витебского гарнизона. Крамер двинулся им на встречу, а следом за ним и я. Отдав честь, капитан обратился к патрулю:

— Господин унтер-офицер! Я еще летом был в этом ресторанчике вместе вот с этим унтер-офицером. Это мой подчиненный. Здесь подавали свежее пиво и необычайно вкусные баварские колбаски. Я вижу, что теперь на этом месте только яма.

— Это война, господин капитан! Еще осенью во время массированной бомбардировки города большевики прямым попаданием развалили к черту этот балаган. Возможно, они метили в комендатуру, ну а попали сюда.

— А что, унтер-офицер, погибли все? — спросил я, сгорая от нетерпения.

— Да, да, тогда погибли все.

— А там еще была проститутка Анна? — спросил я, хоть на что-то надеясь.

— Нет, господин капитан, проститутка осталась жива, но вот только за несколько дней до бомбардировки, её арестовало гестапо. Я советую вам, господин капитан, и вам унтер-офицер не наводить про неё справок. Я буду вынужден доложить об этом факте коменданту. Она оказалась большевистским шпионом и диверсантом, её расстреляли во внутреннем дворе комендатуры.

— Не делайте поспешных выводов, унтер. Мой юный друг лишь хотел развлечься с ней, ведь это была его первая женщина. Он вышел из Великолукского кольца и боится, что на морозе застудил свою «гаубицу». Не правда ли, малыш? — сказал Крамер шутя.

Жандармы засмеялись от рассказа офицера, и дружески похлопали меня по плечу, подбадривая.

— Не переживайте, унтер-офицер, здесь в Витебске очень много таких балаганов и красивых проституток. У тебя еще будет шанс точно выстрелить из своего орудия.

— Хайль, господин унтер-офицер! — сказал Крамер, и отошел в сторону.

Он снял кожаные перчатки, и достал из серебряного портсигара две сигареты. Одну подал её мне и сразу же зажег зажигалку. Я закурил и словно побитая собака, взглянул на своего хозяина снизу вверх.

— Кристиан, слушай меня. Если ты хочешь попасть в лапы гестапо, а не фюреру на прием, то лучше помалкивай. Этим мясникам Гиммлера абсолютно все равно кого отправлять в Бухенвальд. Они не посмотрят, что ты представлен командующим 9 армии к награде.

— Мне жалко девку. Кто бы знал, что она этот самый диверсант?

— Ладно, ладно, малыш, я думаю, что мы в Берлине неплохо отдохнем. У нас времени на этот раз будет больше, чем прошлый. Вот там ты себе и купишь настоящее кожаное пальто и хромовые сапоги. А я к лету из цейтбана (плащ-палатка) пошью себе добротный мундир. Вот только я чувствую, что это лето будет для нас очень, очень горячим.

По прибытии в Берлин нас разместили в общежитии артиллерийской школы в Карл Хорсте. Согласно нашим командировочным предписаниям нас тут же поставили на довольствие и выдали месячное денежное содержание.

Красномордый и пухлый унтер-фельдфебель был придан в наше распоряжение в качестве временной прислуги. Он суетился, делая видимость службы, а на самом деле, так и мечтал лишний раз поспать, завалившись в спортзале на кожаные маты.

Школа представляла большое двухэтажное здание, внутренняя часть которого была отделана красным деревом в лучших немецких традициях. Брусчатый плац из тесаного гранита был идеально отшлифован сапогами курсантов. По всей округе располагались добротные двухэтажные особняки с крышами из красной черепицы. Газоны были засажены голубыми елями и вечнозеленой пихтой. При въезде в школу стояло небольшое здание КПП, где несли службу вооруженные автоматами курсанты.

Русские и американские бомбы не коснулись этого района, поэтому именно в этом месте ощущалась первозданная целостность столичной окраины. Бомбардировки, как правило, все более проводились по оборонным предприятиям да политическому центру Берлина. Там в центре в большинстве своем располагались правительственные учреждения и бункер нашего фюрера, который мы были удостоены посетить для вручения нам наград. Кроме нас с капитаном в этом офицерском общежитии поселили еще несколько офицеров отличившихся на восточном фронте.

С первого дня куратором нашей наградной команды был представлен гаубштурмфюррер имперской безопасности. Его чисто арийская физиономия и явно супернордический характер изначально выдавали в нем сверхчеловека. Черный мундир и добротное кожаное пальто были шиты явно по заказу и стоили по тем временам целое состояние. В его функции входило репетирование с нами приветствия фюреру внешний вид, который не должен был шокировать элиту вермахта.

Его холодные колючие глаза пронизывали насквозь, выискивая в наших душах скрытое приготовление к покушению на Гитлера. За день до приема в имперской канцелярии холеный эсэсовец привез нам абсолютно новую форму и уже к вечеру мы смотрелись, словно новые рейхсмарки. Я впервые тогда надел хромовые офицерские сапоги, и сам удивился своему импозантному виду, мечтая о том, чтобы моя мама порадовалась за своего сына.

— Что, Кристиан, сожалеешь, что Анна тебя не видит в таком бравом облике? — сказал с ухмылкой Крамер, видя, как я кручусь перед зеркалом.

— Я, Питер, сегодня даже сам себе нравлюсь. Вот только жаль, что все это сразу же отберут после окончания торжества, а нас отправят на фронт уже в наших видавших виды мундирах.

— Зато фюрер будет очень доволен! — сказал Крамер.

— А я хочу увидеть свою мать, — сказал я, не зная о том, что у меня все же будет возможность увидеть её последний раз в своей жизни.

Утром следующего дня к зданию школы подъехал автобус, из которого вышел наш куратор из гестапо.

— Так, так, господа офицеры, через два часа ваша встреча с фюрером. Давайте, пошевеливайтесь! Гитлер ждать не любит!

Мы устроились по своим местам и мотор автобуса ритмично загудел. Я уставился в окно, стараясь не пропустить интересного и все запомнить, как следует.

— Когда я еще увижу Берлин? — подумал я, абсолютно не зная, что мое свидание со столицей задержится на очень долгое время.