Возлюби врага своего
Шрифт:
В эту ночь Мария решилась и впервые легла со мной в постель. Мое сердце кипело от страсти к ней, и чувство какой-то особой нежности трепетало внутри меня. Впервые мне было необычайно хорошо с этой русской девчонкой. Мне было настолько хорошо, что я чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Наша первая ночь стала настоящим рождением уже нашей семьи, а так же зачатием ребенка, ставшего окончательным связующим звеном в этих вечных отношениях.
Я целовал её губы, целовал её грудь, а Мария лежала на спине, закрыв глаза, а струйки хрустальных слез счастья стекали по её щекам.
— Почему ты плачешь? — спросил я, целуя эти солоноватые ручейки.
— Я не знаю. Я просто боюсь, боюсь того, что когда-нибудь сюда придут наши солдаты и отправят
После слов сказанных ей на мои глаза тоже накатились слезы, потому что мне было страшно потерять то, к чему меня привел мой Бог. Если бы у меня была возможность вернуться в свою часть к своему другу Питеру Крамеру, я никогда бы больше не взял в руки оружия. Пусть бы меня даже ждал Бухенвальд или даже пятисотый штрафной батальон. После того, что со мной сделали эти русские, я предпочел бы умереть в застенках гестапо, чем стрелять в тех, кого я так полюбил всей своей душой.
Плен
Жизнь на нашем хуторе продолжалась. Мария с каждым днем прибавляла в весе, и её большой живот говорил об очень скором времени, когда на этот свет должен был появиться плод нашей любви.
Прошел ровно год, как я жил вместе с ней в этих лесах и полгода, когда дед покинул нас напоследок, благословив. Несколько раз на хуторе появлялись военные, но я на это время прятался в лесу в отрытой мной тайной землянке.
Фронт уже давно ушел на сотни километров на запад, и теперь для меня эта война была ли всего лишь воспоминанием. Иногда в кошмарных снах я возвращался в те времена и её отдельные фрагменты были лишь воспоминаниями, воскрешенные моим сознанием.
За этот год я все же вспомнил ту последнюю минуту, когда я под шквальным огнем уходил от преследования большевиков. Как на моих глазах крупнокалиберная пуля зенитного пулемета разметала по дрезине голову связиста обер-ефрейтора Манца, который так и не успел передать сообщение о начале операции. Я вспомнил, как после красной вспышки я очутился в снегу в глубокой лощине и кто-то, погрузив меня на сани, тащил по лесной дороге подальше от места взрыва. Эшелон тогда благополучно добрался до Крестов, не потеряв ни одного человека. Я очень рано выдернул чеку гранаты, и эта дрезина разлетелась перед эшелоном за сто метров до него, фактически не причинив и вреда.
Операция «Тритон», которая готовилась командованием нашей армии, была полностью провалена. Крамер тоже попал в окружение в районе Крестов и раненый в грудь русским снайпером пустил себе пулю в лоб. Он чувствовал, что война проиграна. Чувствовал, что так же как и мы он был обманут фюрером и за этот обман пришлось бы рассчитываться уже перед русским народом.
Сейчас меня это уже не волновало. Волновало лишь состояние Марии, которая вросла в мою душу и плоть, словно брошенное в землю плодовитое семя. Я не представлял, как сложится моя дальнейшая судьба в этой стране, но я даже и думать об этом не хотел, пустив её на самотек. Пусть сам Господь решает за меня мою судьбу, а я буду повиноваться его воле, как подобает рабу божьему обласканного когда-то его прошлой милостью.
Время родов неумолимо двигалось вперед, и я с приближением этого заветного дня волновался все больше и больше. Было необходимо срочно искать бабку, которая могла разрешить проблему этой русской девчонки, так чтобы не заподозрить её в связях с немецким солдатом. Когда до родов оставалось примерно дней десять, Мария пешком направилась в близлежащую деревню, где должна была решить нашу проблему. Я очень волновался за неё, опасаясь каких-то осложнений и подозрений.
Не желая выдавать мое присутствие на хуторе, Мария попросила меня несколько дней пожить в своей землянке, приглядывая за хатой. Чтобы не обременять меня уходом за коровой она собрала свои вещи и, привязав к её рогам веревку, ушла в село, которое находилось
в пяти километрах от хутора.Несколько дней я был предоставлен самому себе. Не ведая даже сколько дней мне придется пробыть в одиночестве, я все же решился скрасить его и, взяв карабин, ушел в лес на охоту. Несколько раз зимой мне доводилось добывать пропитание, подстреливая то глухаря, то кабана, завязшего в снегу.
Но зимой охотиться в местных лесах было довольно опасно. Расплодившиеся волки, откормленные на человеческих останках, шныряли по лесам огромными стаями. Несколько раз за зиму они приходили к хутору, желая утолить свой голод нашей коровой, но я всегда удачно подкарауливал их и расстреливал эти стаи из карабина. Летом было намного спокойней, так как эти серые разбойники были сыты и не стремились к конфликту с человеком.
Взяв с собой кусок солонины, приготовленной еще зимой из добытого мной кабана, краюху хлеба я на прощание взглянул на хутор и пошел в лес. В эти минуты мне просто хотелось развеяться, чтобы не сойти с ума в этой землянке, скрытой в лесу от посторонних глаз.
Я пошел следом за Марией, переживая за её состояние и не желая оставлять без присмотра. Дорога шла через урочище, огибая болотистые места. Судя по уложенным бревнам связанных русскими саперами металлическими скобами, было видно, что война все же коснулась этих мест. По обеим сторонам дороги были отрыты капониры, землянки и блиндажи тыловых частей, которые вероятно простояли здесь больше года. Вся эта территория была обильно усыпана огромным количеством консервных банок. Разбитые и поломанные конные телеги, разобранные машины стояли в лесу, напоминая о том, что здесь когда-то были люди и готовились к большому наступлению.
Как я позже узнал, деревня, в которую шла Мария, называлось Козье. Только там и могла она разрешить свои женские проблемы.
Находясь от неё на безопасном расстоянии, я следил за ней почти до самой крайней хаты. После чего, немного постояв под сосной, я докурил свою самокрутку и вернулся назад в тот лес, где, по моему мнению, можно было найти что-то в хозяйстве необходимое.
Увиденное поразило меня. Создавалось ощущение, что русские настолько богаты, что могут позволить себе бросать то, что еще может пригодиться. В некоторых земляных бункерах остались нетронутыми даже винтовки и автоматы, снаряженные полным боекомплектом. Ящики с гранатами и патронами, брошенные здесь меня уже не удивляли. Судя по расположению и количеству укрытий можно было судить, что в этих местах квартировало не менее полка или даже бригады.
В одном из блиндажей мне довелось отыскать новый русский разведывательный маскхалат. Подобная одежда в моих условиях постоянной маскировки была просто необходима. Я ведь боялся не только русских, которые прочесывали эти леса в поисках дезертиров, но и своих соплеменников, которые вместе с полицаями и дезертирами объединялись в уголовные банды.
Люди, лишенные идеи, продуктов питания и средств к существованию собирались в огромные волчьи стаи, которые были даже страшней наших «айнзацгрупп». В то время, когда русские, наступая на запад, оставляли за своей спиной все более и более обширные территории на эти места приходили всевозможные банды, которые уже в тылу «Иванов» терроризировали население, изымая ценные вещи и продукты питания. Все, что не успели вывезти наши трофейщики. С каждым годом подобных банд становилось все больше и больше и большевики для борьбы с ними тратили огромные силы.
Жить на хуторе теперь становилось намного опасней и после того, как Мария родила мне сына, встал вопрос о нашем переезде ближе к людям. Я тогда не знал, как встретит меня эта нищая и разрушенная Россия. Я был чужд этой культуре, этому менталитету и совсем не знал, что делать дальше.
Русские войска продвигались в сторону Германии с огромной скоростью, и это расстояние между линией фронта и мной увеличивалось с каждым днем. Я ощущал свою беспомощность, ощущал свою угнетенность, но ничего не мог поделать с собой, и мне приходилось мириться с этими обстоятельствами.