Возлюбленная белого хищника

Потом он собирался разворошить это осиное гнездо. Почему-то мне так казалось. Зверь не делился своими планами, но его намерения читались в кривой ухмылке, с которой он смотрел в камеры и на охранников в коридорах. Как истинный тигр, он затаился перед смертоносным прыжком.

Будущее пугало меня ужасно.

Чем все это закончится для нас с Молли?

Щелкнул замок. Я вскочила с кровати, на которой кормила дочку, и с надеждой посмотрела на дверь. Вернулся? Целый и невредимый?

Но в комнату, вопреки моим ожиданиям и мольбам, вошел лысый. В сером деловом костюме. С привычной мерзкой ухмылкой на губах. Свет потолочной лампы заиграл бликами на его гладкой, лишенной волос макушке.

— Отдыхаешь?

Лениво, словно у себя дома, он принялся бродить по спальне и с интересом рассматривать детские вещи: присыпку на пеленальном столике, упаковку подгузников на полке рядом с кроваткой. Даже отодвинул несколько ящиков комода и заглянул внутрь.

— Призрак уже на базе? — спросила я тихо, возвращая Молли бутылочку, к которой она настойчиво тянула пухлые ручки.

— На базе.

Какое облегчение!

— Как он? — Сердце в груди превратилось в отбойный молоток и вознамерилось проломить ребра.

— Прежде чем я скажу, как, хочу напомнить, с кем ты имеешь дело. — Со спинки стула, придвинутого к столу, иногда заменявшему нам обеденный, лысый снял желтый комбинезончик Молли и бросил мне в лицо. — Зверь должен был привязаться к тебе. Такой был план. Он — к тебе. Ты к нему — нет. То, что я наблюдаю по камерам, мне не нравится.

Напряженная, я судорожно стиснула в руках детскую одежку, которую поймала.

— Я не… не привязалась.

Ухмылка на губах лысого показалась мне еще более мерзкой, потому что теперь его взгляд был направлен на мою дочь.

— Красивый мужик. Сильный. Самец. Такие женщинам нравятся. Но ты не проникайся им слишком сильно, Агги.

Невольно я попятилась, закрывая собой ребенка.

Почему лысый смотрит на Молли? Что он задумал?

— Влюбляясь, девицы начинают вести себя глупо и безрассудно. Но ты ведь умная, Агги?

Каждый раз, когда лысый сокращал мое имя, меня передергивало.

— Ты же знаешь, что голову надо держать холодной?

Боже, о чем он? К чему клонит? От его пристального внимания к моей дочери мне становилось все больше и больше не по себе. Внезапно я почувствовала себя в ловушке, абсолютно беззащитной.

— Не меня ты должна бояться, — будто прочитав мои мысли, лысый наконец оторвал взгляд от Молли и посмотрел мне в глаза. — Его. Знаешь, что звери делают с чужими детенышами?

Я с трудом сглотнула застрявший горле колючий ком.

— Что? — Голос мой дрогнул.

— Вот тебе экскурс в мир дикой природы, малышка. Когда самец в прайде сменяется, он убивает котят своего предшественника. Не знала?

Вздрогнув, я сжала дочку в объятиях так крепко, что та заплакала.

— Это у животных. Оборотни — люди.

— Только наполовину, — лысый многозначительно вздернул брови. — Вот узнает Призрак, что у его истинной ребенок от другого мужчины, — и взыграет в нем звериная сущность. Когда любимая заботится о маленькой беззащитной сестренке — это очаровательно. Когда отдает свое внимание младенцу от чужого самца — злит и бесит. Мужчины любят и принимают только своих детей, бастарды им не нужны. Они — вечное напоминание о том, что твоя женщина принадлежала другому. А оборотни ревнивцы и собственники.

Колени обмякли. Я тяжело осела с дочерью на кровать.

— Зачем вы мне это говорите?

— Чтобы ты не обольщалась на счет своего любовника. И не слишком жалела его, навещая в медицинском блоке.

В медицинском блоке? О, господи! Призрак ранен? Насколько серьезно?

Помня о словах лысого, я всеми силами пыталась не выдать свой испуг. Пусть думают, что пленник мне безразличен. Впредь надо лучше скрывать эмоции.

— Что с ним?

В ожидании ответа я невольно задержала дыхание.

Ну! Говори! Чего молчишь? Я же с ума сойду, пока ты тянешь резину.

Лысый прищурился, пытаясь по лицу прочитать мои мысли.

— Он был крут. Реально крут. Один положил весь лагерь боевиков, но в последний момент словил пулю. Уже все в норме. Его заштопали. Немного отдохнет в больничке и будет как новенький. Идем. Он хочет тебя видеть.

Молли передали няне, не Гаретт — другой, очередной суровой даме с военной выправкой, а меня, наспех собравшуюся, отвели к Призраку.

— Госпожа Бьерн, подождите, — у самой палаты меня перехватила молоденькая брюнетка в белом халате. В стене рядом с дверью было небольшое окошко, и сквозь жалюзи я видела больничную койку, на которой лежал зверь. Тонкое синее одеяло прикрывало его до пояса, а выше начинались бинты. Насколько я могла судить, пуля вошла Призраку в бок.

Я виновата. Это из-за меня его ранили.

— Пациент спрашивал о вас, — сказала брюнетка, ненавязчиво закрывая собой дверь в палату. — И вы, конечно же, его навестите, но сначала мы хотим взять у вас несколько анализов.

У меня?

— Зачем?

С некоторых пор все сотрудники базы напоминали мне киборгов: пустые лица, искусственные эмоции, если улыбки, то насквозь фальшивые. Эта медицинская крыса не была исключением. От ее приторной вежливости хотелось пойти в уборную и вставить два пальца в рот.

— Это поможет в лечении вашей дочери. Мы подозреваем редкую генетическую болезнь. Заболевание, которое передается по наследству. Через одно, два, три поколения. Нужна ваша кровь.

Я нахмурилась, почувствовав, как под лопаткой начало неприятно тянуть.

Какие только анализы у меня ни брали перед первой встречей с Призраком, обследовали мое здоровье вдоль и поперек, наверное, пол-литра крови выкачали, а теперь хотят еще? Почему-то это казалось подозрительным.

Брюнетка в белом халате смотрела на меня, как стервятник в ожидании пира, и, когда я кивнула, соглашаясь, заметно расслабилась.

* * *

В палате было окно, но его закрывала железная решетка. Рядом с этим окном под камерой дежурил охранник, но, вместо того чтобы зорко следить за опасным пациентом, он вовсю флиртовал с хорошенькой медсестричкой, ставящей капельницу.

Рука зверя безвольно лежала на кровати. От катетера в вене тянулась тонкая прозрачная трубка, соединенная с пакетом, который медсестра закрепила на металлической стойке. При виде бледного до синевы пленника мне захотелось расплакаться. Даже не знаю, от чего больше, — от жалости или от чувства вины.