Возлюбленная белого хищника

— Совсем стыд потеряла эта девчонка, — ворчал Хакон, разуваясь, — маленький ребенок, а она о мужиках думает. О дочери думать надо, тем более больной. Я ей квартиру оставил, а она из нее притон сделала. Небось, трахается там со своим хахалем. В моей квартире!

— А я говорила, квартира твоя, разводись — и пусть шурует к родителям. Твое благородство ничем хорошим не кончилось.

Хакон сокрушенно вздохнул, будто соглашаясь: «Да, тяжело быть благородным. Никто не ценит твоего великодушия».

Скрипнули половицы, хозяева снова зашептались.

— Ну и как он? — усмехнулся бывший муж. — Этот ее жених. Жалкое, наверное, зрелище.

— Ну-у-у, увидишь.

— Альфонс или старик. Какой нормальный мужчина подберет женщину с ребенком.

Кукла промолчала.

Звуки шагов стали громче, на этот раз паркетная доска скрипнула совсем близко. С надменной улыбкой Хакон вошел в комнату и бросил в сторону дивана пренебрежительный взгляд. Не знаю, кого он ожидал увидеть рядом со мной. Дряхлого деда или потного толстяка с пивным пузом? Кто, по его мнению, мог клюнуть на молодую мать в разводе? Но взгляд наткнулся на Призрака, красивого, хорошо одетого мужчину, и вид у Хакона стал такой, словно его щелкнули по носу.

В знак приветствия мы трое поднялись на ноги. Когда Рейг вытянулся во весь рост, статный, широкоплечий, в костюме, кричащем о богатстве, муженька и вовсе перекосило. Растерянный, он взглянул сначала на меня, затем на Оскара, и в его глазах внезапно вспыхнула надежда. Оскар был мужчиной низким, плюгавым, с жидкими волосенками и острым кадыком на тощем горле. Улыбка вернулась на лицо Хакона, но тут же увяла, когда Призрак в жесте собственника приобнял меня за плечи.

— Очень рад, очень рад. Хакон. — Бывший муж протянул зверю руку, с трудом сдерживая раздражение, затем повернулся к Оскару. — Приятно познакомиться.

Ему было неприятно, и это отчетливо бросалось в глаза.

— А где Молли? — теперь он обращался ко мне. — Опять бросила ее одну или на чужих непроверенных людей?

Надо же, какой заботливый отец!

— Молли в надежных руках, — ответил за меня Призрак. — К ней относятся как к принцессе. Однако очень мило, что вы беспокоитесь о своем ребенке. Наверное, часто ее навещаете, помогаете за ней присматривать, звоните каждый день, чтобы поинтересоваться здоровьем.

Сдувшись, Хакон что-то невразумительно промычал. Госпожа-силиконовые-шары принесла из кухни кофейник и чистую кружку для своего вернувшегося с работы сожителя.

Некоторое время сидели молча. Заметив ладонь Призрака на моем колене, бывший муженек поджал губы. Его взгляд скользнул по мне с интересом — прошелся по лицу, тронутому легким макияжем, по фигуре, удачно подчеркнутой элегантным платьем, по стройным ногам в сапожках. Впервые с рождения Молли Хакон увидел во мне привлекательную женщину. А все чудеса конкуренции!

Оценив меня, он переключил внимание на свою любовницу. В этот момент она наливала Оскару молоко в кофе, и ее груди свободно болтались под майкой, нескованные лифчиком. Зацепившись взглядом за торчащие под тканью соски, Хакон поморщился.

— Дорогая, — процедил он сквозь зубы. — Может, накинешь халат?

Блондинка озадаченно захлопала кукольными глазами.

— Халат? Фу. Их носят только клуши.

— Тогда кофту, — он покосился на сидящих на диване мужчин.

— Жарко, — надула губки его гражданская жена. — Что ты ко мне пристал?

К лицу Хакона прилила кровь. Униженный, он опустил голову и буркнул себе под нос:

— Вы о чем-то хотели поговорить?

Призрак кивнул Оскару. Тот, встрепенувшись, суетливо полез в портфель, достал оттуда какую-то бумагу и положил на стол между кружками.

— Свидетельство о расторжении брака. Ваш экземпляр.

Взгляд Хакона метнулся ко мне, на лице отразилось что-то похожее на сомнение или даже сожаление.

— Нам дали три месяца, чтобы помириться, — промямлил мой бывший супруг. — Разве они истекли?

— А разве вы собираетесь мириться? — вскинул бровь Призрак.

Для оборотня-ревнивца он удивительно хорошо держал себя в руках. Хорошо — для невнимательного наблюдателя. Я же прекрасно видела, как отчаянно пульсирует на его виске голубая венка, да и этих густых белых бакенбард еще час назад на лице Призрака не было.

— Это всё? — Хакон со вздохом подвинул к себе свидетельство о разводе.

— Не всё, — прищурился Рейг, а Оскар снова расстегнул кожаный портфель для документов.

На стол лег еще один лист бумаги, а вместе с ним ручка.

— Что это? — с усталым видом Хакон потер переносицу.

— Отказ от ребенка, — спокойно ответил Призрак.

Я дернулась и резко повернулась к своему спутнику с чувством, что мне не хватает воздуха. У бывшего мужа от изумления отвисла челюсть. Да и у меня, похоже, тоже.

— Что, простите? — переспросил Хакон.

— Ты сейчас в произвольной форме пишешь согласие на лишение родительских прав с… — Рейг посмотрел на Оскара, предлагая тому продолжить.

— … с последующим усыновлением ребенка другим лицом, — подхватил тот дрожащим голосом. — Надо написать причины отказа от отцовства. Не волнуйтесь, мы вам их продиктуем. И согласие на усыновление.

У меня не было слов. Просто не было. Я сидела на диване, выпавшая в осадок, и беспомощно открывала и закрывала рот, даже не зная, что именно хочу сказать.

Призрак собрался удочерить Молли?

— В свидетельстве о рождении в графу «Отец» будут внесены изменения, — продолжал Оскар, то и дело промокая лоб салфеткой. — После официальной процедуры усыновления с вас снимут обязательства по содержанию ребенка, и они перейдут к усыновителю, то есть к моему клиенту.

Все мы дружно уставились на Призрака. В полном шоке. Тот спокойно встретил мой взгляд.

Первой опомнилась Кукла. Она быстро оценила перспективы и пихнула Хакона локтем в бок, зашипев:

— Соглашайся. Алики платить не будешь.

Но в моем бывшем муже взыграло упрямство.

— А если не хочу? — вздернул он подбородок. — Это моя дочь, и я намерен участвовать в ее жизни.

— Много уже участвовал? — Рейг препарировал его взглядом острым, как лезвие скальпеля. Ногти на его руках потемнели и удлинились, хотя голос по-прежнему звучал ровно.

— Не твое дело.

Я не знала, как на все это реагировать, не понимала, что чувствую: радуюсь или негодую. Желание Призрака заменить Молли отца, с одной стороны, меня растрогало, а с другой — разозлило: неужели нельзя было обсудить свои планы со мной? Что за дурная привычка решать все единолично? Может… может, я против?