Возмездие Эдварда Финнигана

Вернон открыл дверь в подвал, почувствовал легкий запах сырости в застоявшемся воздухе — пора бы проветрить. Коридор был почти двадцати метров длиной и достаточно широкий, чтобы можно было пройти вдоль стены в то время, пока другой человек стреляет. В дальнем конце — мишень, пять отверстий почти у самого центра. Финнигану осталось выпустить еще пять пуль, он стоял не шевелясь и всякий раз, прицеливаясь, делал глубокий вдох. Вернон следил: совсем неплохо — десять пуль почти одна в одну.

Финниган заметил гостя и знаком попросил его подождать, потом нажал красную кнопку, располагавшуюся на уровне плеча на светлой бетонной стене. Мишень с тихим скрипом подъехала по проволоке. Он взял ее в руки, рассмотрел, подсчитал.

Вернон следил за его довольным лицом.

— Ты хорошо стреляешь.

— Особенно по утрам. Если сосредоточусь как следует. Если я спущусь сюда сразу после очередной бесконечной ночи, представлю себе лицо Фрая и буду думать о нем, делая каждый выстрел.

Его глаза! Вернон работал среди полубезумцев и приговоренных к смерти, но он редко встречал глаза, исполненные такой ненависти.

— Я пришел поговорить с тобой и с Алисой.

— Мы с тобой не так уж часто беседуем. Что стряслось?

— Расскажу, когда поднимемся. Чтобы вы оба услышали.

Финниган кивнул. Вынул магазин из пистолета, вытряхнул последнюю гильзу. Подошел к шкафу для оружия, привинченному к стене чуть в стороне.

Вернон следил за ним взглядом. Все это оружие, думал он, полуавтоматическая винтовка, автоматическая винтовка, пистолеты разного калибра — все это оружие, хранящееся вот в таких же шкафах по всей стране. И этот пистолет, который он запер за стеклянной дверцей, на нем теперь остались его отпечатки пальцев.

Финниган повернулся к Вернону, он был готов, смял и сунул в карман мишень, показал на дверь и медленно направился к лестнице.

Поначалу, как порой случается, воцарилась неловкая тишина. У каждого чашка чая, кусок теплого яблочного пирога, пожалуй, чересчур сладкого для этого времени суток, но Вернон ел, и ему нравилось.

Сто пятьдесят тысяч долларов это стоило. Сбежать от собственной смерти.

Он украдкой посмотрел на их лица.

Финниган об этом не догадывается.

Они не подозревают, что где-то в Канаде живет человек, который все еще получает деньги за свой паспорт и свое прошлое.

Немного поговорили о снеге, который валил не переставая, немного — о новом кафе возле почты, оформленном в мексиканском стиле, немного о соседях, которые завели огромного черного пса, лающего на всех прохожих.

Финниган ждал, когда же он заговорит о причине своего прихода.

Потребовалось четыре месяца, чтобы найти Шварца.

Он снова посмотрел на их лица.

Человек одного возраста с Джоном, обладавший постоянным видом на жительство сразу в двух странах, за сто пятьдесят тысяч долларов согласился передать ему свой паспорт и историю своей жизни в придачу.

Дольше тянуть было нельзя, не важно, как он это скажет и как они это воспримут.

Вернон поставил чашку на стол и подождал, пока они сделали то же самое.

— Джон Мейер Фрай.

Он посмотрел на них, на каждого, и потом сообщил им правду шестилетней давности:

— Джон Мейер Фрай жив. Он сейчас сидит в камере следственной тюрьмы в Стокгольме, столице Швеции, это на севере Европы. Он сидит там уже несколько дней под чужим именем.

Они ждали продолжения.

— И это подтверждено. Это он.

Потом он рассказал им то немногое, что было известно. Фрай умер, его похоронили. Но, несмотря на это, в начале нынешней недели его арестовали и посадили в тюрьму за насильственные действия на пароме, шедшем из Финляндии в Швецию. Потребовалось несколько дней, но усилиями Интерпола и ФБР его личность была установлена. Он жив. Вернон выдержал их потрясенные взгляды и последовавшие вопросы, на которые у него не было ответов: как, когда, почему; единственное, что им на сегодня известно, — Джон Мейер Фрай жив.

Удивительно, до чего уродливы бывают люди! Вернон и раньше видел такое при вынесении смертного приговора: родственники жертвы словно получают удовольствие оттого, что еще один человек умрет и они упьются местью: смерть за смерть, око за око. Он наблюдал и размышлял о том, как их тела, их манера двигаться, их лица — все то, из чего они состоят, в один миг меняется и делается безобразным.

Эдвард Финниган сидел от него слева, постепенно осознавая, что пытался сказать Вернон. Непонятное постепенно стало понятным, тогда он встал, бросился в гостиную к буфету со стеклянными дверцами и вернулся с бутылкой коньяка в одной руке и тремя бокалами в другой. Он шагал легко, из груди его рвался клекочущий звук — предвкушение скорого убийства.

— Гаденыш, так он, значит, жив!

Он поставил бокалы на стол, возле каждой чашки, и наполнил их.

— Значит, я все-таки увижу, как он умрет!

Вернон поднял руку, он не хотел пить, Алиса покосилась на него и поступила так же. Эдвард Финниган покачал головой и пробормотал что-то. Вернону показалось: «Неженки», но он не был уверен. Финниган одним залпом выпил свой бокал и хлопнул ладонью по столу.

— Восемнадцать лет! Я ждал восемнадцать лет, чтобы эта тварь подохла на моих глазах! Мое возмездие! Теперь-то вы понимаете: настал мой черед!

Финниган сделал по кухне круг с воздетыми руками, опять заклекотал, взял бутылку и налил себе еще, пил и пил, продолжая вышагивать по кругу.

Вернон наблюдал за Алисой, та сидела опустив голову и смотрела на стол, на крошки пирога, приставшие к фарфоровому блюдцу. Интересно, а она тоже жаждет возмездия — это слово такие, как Финниган, употребляют вместо слова «месть». Ее глаза, в них стояли слезы, казалось, что муж и жена уже не раз говорили об этом прежде.

— Я пойду наверх и снова лягу. Не хочу здесь больше сидеть.

Алиса посмотрела на мужа.

— Теперь ты доволен, Эдвард? Получил что хотел? Получил, да?

Она поспешила к лестнице и поднялась на второй этаж. Восемнадцать лет горя, которое проступало в каждом слове.

Вернон остался сидеть. Откашлялся.

Отвращение.

Он попробовал проглотить его, но оно все стояло поперек горла.

Эверт Гренс закрыл дверь в свой кабинет и сел на стул у стола. Он моргнул, послушал ее голос, они на время остались одни — только Сив и он, прошлое, просачивавшееся между папок и следственных дел, с каждым куплетом он уносился назад еще на несколько лет, пока не оказался в том времени, когда они с Анни были молодыми полицейскими, только-только начали узнавать друг друга, первые неловкие фразы, которые он пробормотал, как впервые обнял ее, кажется, что все это было так давно в прошлом, целую жизнь назад.