Вперед в прошлое 12

— Если принимать за норму моногамию, то да, они существуют, — ответил я.

— А сам? Сам ты изменяешь своей девушке?

Вопрос был настолько по-детски непосредственным, что я поперхнулся слюной и покраснел. Онемел на пару секунд, подбирая слова. Пришлось опираться на жизненный опыт взрослого.

— Начнем с того, что у меня нет девушки. Если появится та, кого я буду считать своей девушкой и любить, изменять ей будет просто незачем. Когда пройдет время, и эмоции утихнут… Понимаешь, тут как. Они утихают у обоих. Бывает так, что один перерастает другого. Бывает, дороги так сильно расходятся, что рядом оказываются два чужих человека. Дальше ты или переступаешь этот рубеж, пытаешься совместно найти точки соприкосновения, бури, которые встряхнут, или уходишь, если чувствуешь, что эта трясина тебя губит. Жить во лжи точно не для меня. Когда идешь против совести, а она у меня есть, это сильно истощает. Так что мой ответ: нет. Эй, ты там оделась, поворачиваться можно?

— Нет, — ответила она и снова зашуршала одеждой.

Она все это время, видимо, слушала, разинув рот. Еще одна сестра нашла во мне родителя, с которым можно поговорить на запретные темы? Или она специально провоцирует? Снова возникла непристойная картинка. Лика ведь симпатичная, нежная, большеглазая, с кукольной внешностью и пышными пепельными волосами.

— Спасибо, что ответил. Это дает, э-э-э… веру в человечество. Папашу-то своего я не видела ни разу, мать о нем молчит, словно и не было его. По малолетке гульнула неудачно, и здравствуй, я.

Тестостерон велел здесь и сейчас заняться непотребством. Разум приказывал выйти из комнаты. Спас настойчивый стук в дверь, донесся голос отца, который подействовал, как ледяной душ:

— Лика, ты к маме в больницу пойдешь? Хотел подвезти на служебной машине.

Девушка быстро сообразила, как правильно ответить:

— Ты прямо сейчас едешь?

— Через пятнадцать минут, — ответил он.

— Спасибо, нет, я попозже.

— Ну, как знаешь.

Под далекий аккомпанемент работающего телека донеслись его удаляющиеся шаги. Когда они стихли, Лика сказала:

— Мы поедем позже. Все, я оделась.

Сообразив, что вот это «я оделась» не к спеху и поймав мой задумчивый взгляд, она смутилась, пригладила волосы.

— Или мы позже?

Сняв ботинки, я подошел к окну, откуда была видна дорога, кивнул туда.

— Как только он свалит, так сразу и мы. Нам же сперва на рынок, вкусного матери накупить.

— У меня денег нет, — буркнула Лика.

— А кто сказал, что покупать будешь ты? Моя инициатива — мои расходы.

— Ладно.

Пока я смотрел в окно, Лика уселась на коврике в прихожей, возле мопеда, припала ухом к двери — она надеялась услышать хлопок двери и шаги ненавистного отчима.

— Есть! — воскликнула она минут через семь и метнулась к окну, встала рядом, как бы ненароком касаясь меня рукой.

Может, и правда ненароком? Или я ей нравлюсь, и она меня провоцирует? Вот как они это делают, что ничего не понятно? На всякий случай я отодвинулся.

Вскоре по дороге поехал ментовский «бобик».

— Дракон улетел, — констатировала Лика и добавила задумчиво: — Когда он еще не был материным мужем, был внимательный, заботливый, даже подарки делал. Я так хотела, чтобы они были вместе и мать была счастлива! Думала, вот бы мне такого отца. Ага!

— Есть люди, которые хорошие только с чужими, — объяснил я. — А о близких ноги вытирают. Он из таких. Ну что, погнали?

Лика накинула пальто, которое было ей коротким в рукавах и в плечах поджимало, мы выкатили Карпа, она уселась сзади, обхватила меня. Снова вернулась картинка «Лика в белье». Но вместо того, чтобы опять возбудиться или отогнать ее, я подумал, что взрослому было бы все равно, а тут гормоны бурлят, и реакция от одной голой лодыжки. Что ж летом будет, когда девчонки обнажатся?

Вот же, блин, молодой и растущий организм! Если бы не опыт взрослого, влюблялся бы каждый день в новую, как восторженный щенок. Но любил бы — Веру.

А люблю ли я ее, или это дурацкое наваждение? Сладкий запретный плод? Ведь мечта должна оставаться несбыточной, или она перестает быть мечтой.

В прошлом году я мало что понимал в женщинах, и Вера мне даже не нравилась, я тащился от географички и Подберезной, а теперь знаю: Вера — лучшая из женщин, мудрая, умная, с юмором. Только с возрастом доходит, что «лучшая» складывается не из сисек, задницы и ног, от которых друзья в обморок падают, это все быстро станет обыденностью, а из того, что к этому прилагается. Да, Вера красивая, и с этим не поспоришь. Но еще и умная — какая редкость! А я — молокосос, вот же несправедливость!

На рынке я оставил Лику караулить мопед, а сам побежал между рядами, помахал Алисе за прилавком, подошел к печальной Наташке, которую деморализовывала возможная встреча с Андреем в театре, рассказал, какие планы у нас с Ликой. Потом накупил копеечных мандаринов, импортных и потому дорогих апельсинов и пару диковинных будто шерстистых плодов киви. В будущем они станут обыденностью, а ныне — экзотика. Ну и, конечно, бананов, целый килограмм почти за две тысячи рублей. Старушка, покупающая сахар на развес по соседству, смотрела на меня квадратными глазами, где читался вопрос: «Наверное, мальчик где-то что-то украл, иначе откуда у него такие деньги».

Набив пакет, я вернулся к загрустившей Лике и отломил один банан.

— Держи, это тебе.

Она глазам своим не поверила.

— Это же очень дорого… Спасибо.

Есть его она не стала, подержала немного в руках спрятала в сумочку. Наверное, будет растягивать удовольствие дома. А может, прибережет, чтобы у всех на виду съесть его в школе. Правда, налетит толпа голодного воронья с криком: «Дай кусить», зато все будут знать, что лакомства ей по карману, и завидовать.

Завидовать — банану. Капец, конечно. А раньше я и сам завидовал тем, кто приносил в школу бутерброды с сыром или колбасой, а уж Петюне как завидовал, который «Сникерсы» каждый день ел!

— Погнали.

Я оседлал мопед, Лика уселась сзади, и мы помчались в роддом, благо тут было недалеко.

В больничном дворе осмотрелись, не обнаружили ментовский бобик и решили, что отец изгнан с позором. Так было бы лучше для Лялиных и хуже для нас, потому что наша квартира — их с мамой совместно нажитое имущество, и папаша может предъявить на нее права и начать нас выживать. Не нас, мы сами уйдем, — маму с отчимом.

Была у бывшей жены знакомая, которую муж так допек, что она ушла на съемное жилье из квартиры, где у него одна восьмая, дети поначалу с ним жили, и она платила бывшему алименты, потом к ней перебрались. И нормально, чувство вины его не мучило: «Сама, тварь, виновата, загуляла и ушла, а я хороший». Это, конечно, предел низости, но я не удивлюсь такому повороту событий, придется с папашей повоевать.

В палаты к роженицам не пускали, и пространство перед входом в отделение было забито счастливыми отцами с букетами и пакетами. Когда я ходил проведывать бывшую жену в роддом, прямо в палату, мне попадались в основном мужчины за тридцать, сейчас же словно на выпускной института попал — совсем молоденькие все.

С трудом протолкнувшись к двери в отделение, я вызвал медсестру и попросил пригласить Лику Лялину. Когда выражение лица сестрички стало страдальческим, протянул ей апельсин, и она сразу воспылала ко мне симпатией. Убежала в отделение, вернулась растерянная.