Впервые в Библии

И вопреки тому, что в 1–й главе Бытия Бог приказал всем животным подчиняться человеку, здесь Он восхваляет стремление к свободе, воодушевляющее онагра:

Которому степь Я назначил домом и солончаки — жилищем? Он посмеивается городскому многолюдству и не слышит криков погонщика.

Я, кстати, не уверен, что эти вдохновенные описания природы утешили Иова в его страданиях. Он-то, наверно, предпочел бы стать одним из тех животных, о которых Бог так заботится и над которыми не издевается, как над ним. Но сами эти описания, несомненно, свидетельствуют о познаниях, о заинтересованности и о таком взгляде на животный мир, который совершенно отличен от всего, что содержится в истории Творенья.

«Птичье гнездо»

Нельзя не заметить также другую утешительную деталь. Библейский Законодатель, отвлекаясь порой на минуту-другую от бесконечного перечисления правил всесожжения, заклания, жертвоприношения и тому подобных вещей, время от времени высказывается также в пользу облегчения участи разных животных. Например, в книге Второзаконие (глава 22) имеется интересная в этом отношении, вполне милосердная заповедь — «отпущения из гнезда»: «Если попадется тебе на дороге птичье гнездо на каком-нибудь дереве или на земле, с птенцами или яйцами, и мать сидит на птенцах или на яйцах, то не бери матери вместе с детьми; мать пусти, а детей возьми себе, чтобы было тебе хорошо и чтобы продлились дни твои».

Я не исключаю, что современные защитники природы и тут возвысят голос протеста. Они наверняка скажут, что нельзя брать из гнезда не только мать, но и детей, и яйца. Но эту заповедь надо понимать в соответствии с тем временем, когда она была предписана. Охота и собирание были тогда необходимым способом пропитания человека. Правда, и в те времена были цари и вельможи, которые занимались охотой ради развлечения и удовольствия (что, на мой взгляд, является самым мерзким из всех видов времяпрепровождения), но было много простых людей, которые питались не только земледелием и скотоводством, но также охотой и собиранием. Поэтому в тогдашних обстоятельствах заповедь «отпущения из гнезда» была на самом деле глубоко экологической, потому что имела целью сохранить разные виды птиц.

В самом деле, если человек заберет и птицу, и птенцов, и яйца, он, понятно, уничтожит всю птичью семью и прервет непрерывность поколений; если он возьмет из гнезда птицу — мать, умрут зависящие от нее птенцы; но если он возьмет только яйца или птенцов, а мать отпустит, то он сможет поесть, а она сможет снести другие яйца и вывести других птенцов, и таким образом этот вид сохранится.

Интересно, что в наши времена выполнение этой вполне цивилизованной древней заповеди превращается порой, вопреки ее истинному смыслу, в жестокость, продиктованную глупостью. Поскольку эта заповедь, как и многие другие, привязана к Стране обетованной, то ее можно выполнять только в Израиле, и многие ортодоксальные и ультраортодоксальные раввины специально приезжают для этого сюда. И вот, несколько лет назад, некий важный раввин из некого средиземноморского государства выразил желание завершить свой визит в Страну Израиля выполнением этой заповеди (поскольку она, кстати, обещает выполнившему ее «продление дней»). Специально для гостя разыскали птичье гнездо, и наш праведник, пыхтя, взобрался на лестницу, прогнал наседку и забрал абсолютно ненужные ему яйца — в полном соответствии с буквой Библии, но в полном противоречии с ее духом.

Библейский Законодатель был гуманнее. Он не раз выражает Свое желание облегчить тяжкую жизнь домашних животных, используемых человеком в поле и в хозяйстве. Он повелевает: «Не заграждай рта волу, когда он молотит» (Втор. 25, 4), то есть не заматывай рот животному, тянущему молотильный каток, дай ему возможность время от времени отведать от продукта. Он постановляет: «Не паши на воле и на осле вместе» (Втор. 22, 10), потому что работа пары животных, таких разных по силе и по размеру, может причинить им обоим большие мучения. Он наказывает, что мы должны помогать домашним животным, даже если они принадлежат врагу: «Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (Исх. 23, 5).

Скажем еще о пастухах. Библия и комментарии к ней изобилуют описаниями пастбищ, и в этих рассказах то и дело встречаются восхваления пастухов за их терпение, милосердие и заботливость. Библейский пастух — это добрый и разумный пастырь, и не случайно многие библейские герои впервые появляются в обществе животных. Давид и Моисей пасли овец до того, как стали пастырями народа. Мудрецы Талмуда утверждали даже, что Моисей был избран для своей миссии именно после того, как Бог увидел, с какой заботой и разумностью он управляет своим стадом. А Давид, выходя на бой с Голиафом, призвал Саула не сомневаться в его силах, ибо ему уже не раз приходилось защищать свое стадо от опасных хищников.

Сам Саул, первый еврейский царь, пришел к престолу, разыскивая своих ослиц, а на сражение, в котором одержал свою первую военную победу, вышел «позади волов с поля» (1 Цар. 11, 5). И так было не только в те времена. Уже в наши дни Бен-Гурион, прежде чем стать политическим деятелем, кормил коров на сельскохозяйственной ферме в Галилее, а Ариэль Шарон, в отличие от него, уже и будучи известным политиком, обожал фотографироваться с лежащей на его плечах благодарной овцой.

Но не одних лишь политических и военных вождей находим мы в этом списке. Будущий пророк Елисей пахал родительское поле, идя за плугом, запряженным парой коров, когда явился пророк Илия и сделал его своим учеником и наследником. Пророк Амос определил себя словами: «Я пастух», — и добавил, что Господь взял его на пророчество «от овец». И я думаю, что именно близкое знакомство Амоса с животными помогло ему в выборе точного образа для характеристики богатых женщин его времени: «Слушайте слово сие, телицы Васанские, которые на горе Самарийской, — вы, притесняющие бедных, угнетающие нищих, говорящие господам своим: „подавай и мы будем пить!“» (Ам. 4, 1).

Кстати, это не единственный в Библии случай использования зоологического образа. Подобно древним писателям других культур, ее авторы тоже широко использовали животных, чтобы указать на те или иные свойства и типы характеров. Желая намекнуть на большую опасность, они выбирали для сравнения потерявшую детенышей медведицу. Голубь символизировал возвращение домой, любовь и мир. Бык был символом силы и мужской потенции, а конь — роскоши и великолепия. В плаче Давида по Саулу и Ионафану орел выражает легкость полета, а лев — силу (2 Цар. 1, 23). Онагр, как я уже говорил, — символ независимости и свободы, газель — быстроты, а перелетных птиц пророк Иеремия использовал в качестве символа послушания Божьим законам: «И аист под небом знает свои определенные времена, и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь, а народ Мой не знает определения Господня» (Иер. 8, 7).

«Кто разрушает ограду, того ужалит змея»

Пророк Иеремия вообще хорошо знал природу Страны и ее животных. Например, вражеские армии Вавилона он сравнил со «змеями, василисками [56] , против которых нет заговаривания» (Иер. 8, 17).

Эта фраза, кстати, указывает как на опасность змеиного укуса, так и на неспособность людей того времени излечить его какими бы то ни было способами, кроме магических, одним из которых как раз и было упомянутое Иеремией «заговаривание». Об этом средстве от змеиного укуса упоминает также Экклезиаст: «Если змей ужалит без заговаривания, то не лучше его и злоязычный» (Еккл. 10, 11), и возможно, что это «заговаривание», которое в современном языке включает широкий набор заклятий и чародейств, впервые начался как подражание шипению змеи в качестве средства от ее яда. Ведь точно так же и Моисей отлил свою знаменитую медную змею в качестве средства (заговора) от укусов настоящих змей: «И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Числ. 21, 9). А римский Эскулап (греческий бог врачевания Асклепий) вообще везде появлялся со змеей, почему ее изображение и стало знаком нынешней медицины. Подобно медному змею Моисея, этот современный символ тоже призван вселить в больного веру в обязательное исцеление.

56

Как сообщает архимандрит Никифор в Библейской энциклопедии 1891 г., «василиск, он же аспид (на иврите шефафон, цефа или цефбиони), — это пресмыкающееся из вида змей и притом самых ядовитых. Всякий может узнать его по шипению. Он не изгибает тела, когда ползет, а прямо выступает. Отечество его Верхний Египет, но он водится и в Палестине. Яйца василиска также ядовиты и причиняют смерть тому, кто поест их. Василиск обыкновенно скрывается в песке, от которого немного отличается своим бурым цветом и только по торчащим рожкам делается заметным. При малейшем прикосновении к василиску он выскакивает и быстро схватывает добычу. В Библии с василиском сравнивается смерть царя Ахаза. Так же высиживанию змеиных яиц уподобляются нечестивые дела иудеев, которые принесут им большой вред, так как по слову пророка Исаии, „высиживают они змеиные яйца и ткут паутину; кто поест яиц их, умрет, а если раздавит, выползет ехидна“».

Страх перед змеей породил также несколько народных поговорок. Самая глупая из них: «Даже лучшей из змей разбей голову» — имела первоисточником отношение еврейских рабов к египетским угнетателям времен Моисея, и есть люди, которые и сегодня видят в ней урок политического поведения. А самое интересное, на мой взгляд, — это выражение: «Кто разрушает ограду, того ужалит змея». Оно впервые появилось в книге Экклезиаста [57] где сказано: «Кто копает яму, тот упадет в нее; и кто разрушает ограду, того ужалит змей. Кто передвигает камни, тот может надсадить себя; и кто колет дрова, тот может подвергнуться опасности от них» (Еккл. 10, 8–9). Принято видеть в этой поговорке выражение неизбежной высшей справедливости — каждый грех получает свое наказание: «копающий яму», то есть тот, кто хочет вырыть яму другому, упадет в нее сам; «разрушающий ограду», то есть нарушитель закона, будет наказан тем, что его ужалит змея; «передвигающий камни», то есть тот, кто что-то разрушает, сам себе причинит вред, а на «колющего дрова» свалится им же срубленное дерево.

57

В синодальном переводе принято написание «Екклесиаст».

На мой скромный взгляд, такое толкование ошибочно, потому что Экклезиаст имел в виду нечто прямо противоположное. Но сначала надо объяснить, какая реальность стояла за метафорой «ограды» у Экклезиаста. В библейские времена, говоря об «ограде», имели в виду невысокую стену из полевых камней, окружавшую виноградник или огород. Такая стена упоминается, например, в Числах в истории пророка Валаама. Валаам тогда приехал верхом на ослице, чтобы проклясть израильтян, но «стал Ангел Господень на узкой дороге, между виноградниками, где с одной стороны стена и с другой стороны стена. Ослица, увидев Ангела Господня, прижалась к стене, и прижала ногу Валаамову к стене» (Числ. 22, 24–25). Эти ограды строились во время очистки поля от камней и подготовки его для посева. Таким манером крестьянин получал двойной выигрыш: очищал свой участок от камней, а сами камни использовал для сооружения стены, которая отмечала его участок и защищала посаженное на нем. Об этом рассказывает нам притча о винограднике в книге пророка Исаии: «У Возлюбленного моего был виноградник на вершине утучненной горы. И Он обнес его оградою, и очистил его от камней, и насадил в нем отборные виноградные лозы» (Ис. 5, 1–2) [58] .

58

В оригинале сказано: «У друга моего был виноградник на плодородном холме, и он вскопал его, и очистил от камней, и обнес стеной, и посадил там сорек». Сорек — это высококачественный темно-красный сорт винограда, который по сию пору разводят в Израиле.