Враг моего мужа

Я сжимаю кулаки, готовая то ли плюнуть в его наглую рожу на экране, то ли разбить к чёрту о стену телефон. Урод.

Всё это выше моих сил. Вхожу в маленькую кухоньку, нахожу в холодильнике бутылку красного полусухого и до полуночи пью, пока слёзы не высыхают на лице окончательно, а истерика прекращает сжимать горло спазмом.

А на следующий день за мной никто не приезжает.

Сон покидает меня мгновенно.

Вот только что я плавала в спокойной и безопасной темноте, а в следующий момент меня подбрасывает вверх. Яркий свет льёт из окон, бьёт прицельно по глазам и слепит, заставляет жмуриться и растирать веки.

Осматриваюсь по сторонам, пугаюсь сама не знаю чего до тошноты. Спросонок почему-то не узнаю домика, в котором уснула несколько часов назад. Всё здесь кажется чужим, незнакомым, неприятным в чём-то. Столько времени, а я всё привыкнуть к нему не могу. Это первое впечатление, оно быстро рассеивается, но сердце ещё несколько мгновений клокочет в районе горла.

Шарю по кровати, хлопаю по меховому покрывалу в поисках телефона, но он закатился куда-то, никак не могу найти. Я так глубоко уснула, что на все привычные движения у меня уходит чуть больше времени. Тело почему-то плохо меня слушается, но всё-таки удаётся взять себя в руки.

Который хоть час? Сколько я провалялась тут?

Ступаю на прохладный пол, ищу тапки, сброшенные ночью с ног. Пальцы поджимаются из-за контраста температуры между душным спёртым воздухом в комнате и холодными досками под ступнями. Бодрит. Присаживаюсь на корточки, ищу под кроватью телефон, и он ложится в ладонь, безразличный и молчаливый.

Господи, уже три часа дня! Как же я вырубилась-то настолько крепко? В домике тихо, пусто. Неужели никто так и не приезжал? Перевожу растерянный взгляд на телефон, но на экране ни единого пропущенного, никаких сообщений. Обо мне будто бы забыли, и это кажется таким странным. Пугающим даже.

А если… а если что-то случилось? Закусываю щёку изнутри, делаю несколько поверхностных вдохов носом и понимаю, что сегодня мне никак не обойтись без медитации. Столько времени справлялась, но сейчас, когда паника хлещет внутри, словно невидимый кран сорвало, иного выхода не вижу. Приземляюсь на пушистый ковёр, подгибаю под себя босые ноги, занимаю привычную позу и развожу руки в стороны.

Мысленно переношусь в приятное место, и перед глазами простираются покрытые изумрудной листвой луга, буйно цветущие деревья и даже запах весенней первой свежести ощущаю. Ухожу почти в транс, бужу в себе всё светлое, что ещё хранит моя память, наслаждаюсь кое-как вернувшейся ко мне гармонией. Пою, и в груди вибрирует, по венам разливается тепло и становится жарко. Я даже солнечные лучи на коже чувствую!

Сколько так сижу? Не знаю, но когда распахиваю глаза, за окнами летний день клонится к закату, и красные солнечные лучи проникают сквозь занавески и окрашивают светлые стены комнаты багрянцем. Касаюсь ладонью охристой отметины, оставленной светом на дощатом полу, ловлю, но разве возможно поймать и заточить в кулаке чистый и свободный свет?

Прислушиваюсь к себе. Тревога никуда не делась, но теперь её разбавила душевная гармония, и я уже не боюсь, что сорвусь в истерику. Запрещаю плохим мыслям селиться в своей голове и просто жду, когда Саша снова появится на моём пороге.

В доме оглушительная тишина, за окнами никого. Сколько не вглядываюсь в стремительно темнеющий горизонт, ничего не меняется. Я одна, и это уже факт.

Вдруг за окнами мелькает вспышка света. Мощные фары рассекают вечер, и я замираю столбом. Саша? Наверное.

Но машина другая. В голове за секунду проворачивается сотня вариантов, кто это может быть, а машина всё ближе и ближе, пока не останавливается в сотне метров от окна. Фары тухнут, и в слабом сумрачном свете замечаю, как распахивается задняя дверца. Какая-то заминка, потому что никто на улицу не выходит, а я считаю удары сердца.

Какое-то движение, сердце бухает барабаном, глаза болят от напряжения, но на улицу вдруг выходит…

— Артур! — выдыхаю, а серые глаза с льдистым блеском безошибочно находят мои.

18 глава

Артур

В больнице было дерьмово. Я то блевал, то вырубался напрочь, то пытался кого-то убить, а однажды чуть не разгромил палату, когда врач начал втирать мне о необходимости покоя.

Какой нахрен покой, если пятеро моих ребят на том свете и с дня на день жду ещё жертв? Но врачу этого не объяснить — у него свои задачи, да и слаб был поначалу слишком, чтобы сопротивляться в полную силу.

Но выбить окно и сбежать безумно хотелось.

— Мы вас свяжем, — мрачно пообещал тогда врач и нахмурил кустистые брови. — Допрыгаетесь.

Здоровенный детина, числящийся в больнице медбратом, потирал ушибленное плечо, смотрел на меня волком, а под его маленьким “свинячьим” глазиком расцветал фингал.

Почему-то это меня успокоило.

— Только попробуйте, — ворчливо парировал я, но сил бороться не осталось и я снова вырубился.

Наверное, врач записал моё поражение в свой актив и ещё долго хвастался перед молоденькими медсёстрами, как лихо у него вышло одной-единственной фразой обезвредить буйного пациента. Да и хрен с ними со всеми, надоело. Устал.

— Вам ещё рано выписываться! — спустя полторы недели категорично заявил всё тот же доктор и выразительно зыркнул на меня из-под своих жутко мохнатых с проседью бровей. Честное слово, никогда таких кустов над глазами у людей не видел. Так и хотелось причесать.

— Плевать.

— Вы не можете так вот просто уйти. Это неслыханно!

Я же натягивал принесённую Сашкой одежду, а тот стоял в дверях и всем своим видом показывал, в каком месте мы видели врачебное мнение.

— Доктор, вы большой молодец. Сделали чудо, поставили болезного на ноги. Теперь я встану и пойду, а вы не будете мне мешать. Договорились?

— Нет!

— Договорились.

Врач тяжело вздохнул, Саша лениво ковырялся в телефоне, а я, морщась от тянущей боли в животе, надевал пиджак.

— Обещайте, что будете принимать лекарства и не станете рисковать? — спросил врач, впрочем, без большой надежды на мою сознательность.

— Обязательно буду, — соврал я. — Саша, подгони машину.

Похоже, врач в душе радовался, что Артур Крымский покидает его владения досрочно. Неважно, что за меня ему отбашляли кучу бабок. Пофиг, что приплатили сверху за конфиденциальность и за продление на бумагах времени моего тут пребывания. Со мной трудно, и врач это прочувствовал, кажется, на все тысячу процентов.

И я ушёл, потому что действительно не имел права больше валяться на койке ленивым тюленем, пока Коленька буянит, словно все берега напрочь попутал. Слишком много поставлено на кон, чтобы вот так бездарно тратить время.

— На базу? — спрашивает Саша, когда я кое-как устраиваюсь на заднем сиденьи.

— Глупый вопрос.

Мне всё ещё немного больно, швы тянут, но пока действует обезбол, жить можно. Да и вообще, это всё от безделья и нервов, потом у меня не будет времени колыхать свои травмы. Главное, из больнички вырваться.