Врата Кавказа

– Так пост же, батюшка! – попытался возразить Лазарев, волю которого не могли сломить ни тяжёлая дорога, ни гастрономические соблазны.

– Подорожным можно! Господь позволяет! – ответила вместо священника его жена.

Женщина пребывала в том благословенном возрасте, когда сложно судить о количестве лет. Некогда первая красавица Ольховатки, несмотря на то, что была матерью пяти детей, не растеряла своей прелести. Материнство лишь украсило её, позволив женской ласке в полной мере излиться на своих чад.

– Раз Господь позволяет – искушаем и поблагодарим хозяев за оказанную милость! – перекрестившись, произнёс Лазарев. – А утренний звон, что спас нас от неминуемой гибели, чьих рук дело?

– Сыночка моего старшего, Петеньки! – отозвался священник. – Он у меня шибко умный. Семи лет от роду отдал я его в Харьковский духовный коллегиум. Ныне же на праздники ученики по домам распущены, и Петенька домой прибыл.

В хату в клубах морозного пара ввалился русоволосый мальчуган. Низко поклонившись гостям, он сбросил тулуп и полез на печь.

– Вот Рождество отпразднуем и обратно в коллегиум. Правда, сынок?

Переведя взгляд на сына, священник заметил, как пристально ребёнок изучает гостей. Особое внимание парнишки привлёк статный и высокий усатый военный.

– А саблю можно глянуть? – неожиданно с детской непосредственностью спросил мальчик.

– Конечно! – улыбнувшись в усы, ответил Лазарев. – Спускайся с печи! Только это не сабля, а шпага.

Подполковник обнажил оружие и подал Пете. Рука мальчишки легла на эфес, как будто он родился со шпагой в руках. В глазах мальчонки появился блеск. Он любовался оружием, как может любоваться им истинный мужчина, родовая память которого не позволяет забыть его предназначение защитника.

– Не вернусь в Коллегиум! – неожиданно выпалил мальчик. – Я на войну пойду!

Разыгравшаяся метель бушевала целую неделю. Уездный чиновник и офицер всё это время вынуждены были провести в доме гостеприимного священника. Целую неделю родители уговаривали проявившего характер юношу вернуться в коллегиум, чтобы по его окончании мальчишка мог пойти по стопам отца и принять сан священнослужителя, что обеспечило бы, по мнению семейства, безбедное существование их старшему сыну. Но всё было напрасно. Лазарев принёс в дом Котляревских тот воинственный дух, которого так не хватало юноше, погрязшему в своей учёбе.

Лазареву, только что сдавшему батальон вновь формируемого Московского гренадёрского полка и едущему за новым назначением, очень понравился смышленый сын сельского священника. Видя порывы мальчика, Лазарев предложил в форме благодарности за гостеприимство исходатайствовать Пете место в своём подразделении, как только сам обустроится на новом месте службы. Видя, что упрямый сынок не отступится от своего намерения, в надежде на честность и порядочность Лазарева священник взял с офицера слово, что тот будет заботиться о подростке как о собственном сыне. Прошёл год. Пётр Котляревский возмужал. По ночам ему вспоминалось это зимнее приключение и таинственный военный. Он уже перестал верить в то, что офицер вернётся за ним. Да и жив ли он, этот офицер? Россия ведёт непрерывные войны, причём периодически на нескольких фронтах. Неожиданно в один из тёплых майских дней 1793 года во двор Харьковского духовного коллегиума въехал военный в егерской форме.

– От командира 4-го батальона Кубанского егерского корпуса Лазарева! – представился ректору Коллегиума егерь. – Имею приказ и предписание забрать фурьера Петра Котляревского в Моздок.

– У нас нет фурьеров, только студенты! – растерянно ответил ректор.

– Тогда позвольте доложить, что одним студентом у вас стало меньше, а одним фурьером в армии матушки нашей императрицы Екатерины больше. Или вам воля монаршая не указ?

Так судьба, случайность, происшествие – как угодно можно назвать произошедшее – предопределили не только судьбы двух юношей, но и судьбу самого Кавказа, о чём ни мальчишка, ни мушкетёр, приехавший за ним, не могли, конечно же, знать. С сопровождающим его будущим сослуживцем Петя Котляревский познакомился в пути. Им оказался Дмитрий Тихонович Лисаневич. Между юношами во время долгой дороги завязалась дружба, верность которой толкала впоследствии обоих на немыслимые подвиги.

Глава 3 Гудович

– Где Герсеван? – первым делом поинтересовался царь Ираклий у своей жены Дарьи, когда они снова встретились в Ананури.

– Он в Гори. Возглавил ополчение. Им удалось отбить город у шакалов Мохаммед-хана.

– Дареджан, позови моего сына Александра. Пусть едет в Гори и привезёт сюда моего верного князя Чавчавадзе. Без его дипломатии мы не сможем долго сопротивляться. Я хочу послать его к царице Екатерине. Возопим о помощи. Надеюсь, она откликнется на просьбу единоверцев-христиан. Теперь всё зависит от того, как скоро Герсеван Чавчавадзе попадёт в Санкт-Петербург. Дорога много времени займёт. Как бы не опоздал…

– Ты звал меня, отец? – с порога бросился на колени царевич Александр. Его разорванная кольчуга и треснувший пополам шлем свидетельствовали о том, что юноша совсем недавно был на волоске от гибели.

– Да, сын мой! Скачи немедля в Гори к князю Чавчавадзе и прикажи ему явиться ко мне!

Ираклий взял бумагу и, обмакнув перо в чернильницу, приступил к написанию послания своему министру и другу. 15 сентября 1795 года, спустя всего неделю после падения Тифлиса, картли-кахетинский царь буквально молил о помощи:

«Герсеван, вот время принять Вам всевозможный труд за Отечество Ваше, за церковь и христианский народ. Ничего уже у нас не осталось – всего лишились… Вы сами знаете, что если бы мы присягою к Высочайшему Двору привязаны не были, а с Ага-Магомет-ханом согласны были, то ничего с нами не сделалось бы. Для Бога приложите старание, чтобы ускорить исходатайствованием войск…»

На следующий день черноволосый, с густыми смоляными усами грузинский князь Герсеван Чавчавадзе принял это письмо из рук царского наследника. Свисавший на красной ленте сургучовый ярлык царя Ираклия был повреждён, но на обломках угадывался царский герб.

– Кахетия сломлена, – прокомментировал Чавчавадзе то ли письмо, то ли треснувшую печать, – осталась только Картли. Ираклий просит помощи российских войск… Даже выбора нет… Наши с твоим отцом мечты о Великой Грузии тают, как утренний туман на склонах гор. Запомни, Александр, кто бы ни притязал на наши земли: Россия ли, Турция или Персия – они всё равно будут оставаться нашими землями – землями грузин. Ради того, чтобы свершилось высшее предначертание и наш народ не растворился как горный мёд в травяном отваре, сумей правильно использовать свою гордость и выбирай всегда в союзники не того, кто сильнее, а того, чьими руками ты сможешь осуществить великую идею сбора всех земель, которые достались нам от предков! Ты самый умный в роду, и тебе придётся постичь основы дипломатии. Ты научишься дружить с врагами и выставлять за дверь друзей, если этого захочет народ. Ты поднимешь оружие тогда, когда всё успокоится, но не для того, чтобы взбунтовать неокрепшие умы и пролить реки крови зазря, а только для того, чтобы освободить нашу землю от любых захватчиков! Не совершай ошибок своего деда Вахтанга. Никому не верь! И если угроза будет исходить от перса – убей перса! Если от лезгина – убей лезгина! Если от армянина – убей армянина! Если от русского – убей русского!

– Дядя Герсеван, вот ты говоришь одно, но делаешь другое. Мы не успели оправиться от разорения южными соседями, а ты уже зовёшь северных. Ты говоришь «убей русского», а сам едешь к русским?

– Да, хитрости политики – они такие непредсказуемые. Мы не всегда являемся хозяевами обстоятельств, но обстоятельства никогда не должны становиться нашими хозяевами. Русские услышат нас и придут, как это бывало много раз, и пока они будут оставаться на Кавказе, Ага-Мохаммед не посмеет сунуться к нам. За это время мы окрепнем и встанем на ноги. Они научат нас воевать и оставят пушки. А потом, как всегда, уйдут.