Врата Мертвого Дома

У кургана армия Корболо Дома зашевелилась, задрожала, как тростник в бурном потоке, пришла в беспокойное, бессмысленное движение. Бой закончился, и настала расплата. Зазвучали голоса, бессловесные крики, но их было слишком мало, чтобы разорвать чудовищное молчание, которое набирало силу.

Вороны исчезли, перекрещенные брусья были пусты, окровавленными древками они возвышались над толпой.

Над головами начало умирать небо.

Дукер снова посмотрел на Пормкваля. Первый Кулак словно вжался в тень Маллика Рэла. Он покачал головой, словно отказывался верить в этот день.

Трижды преданный.

Колтейн мёртв, Первый Кулак. Все они мертвы.

Глава двадцать вторая

Вижу: солнца стрела

вершит безупречный полёт

в лоб человеку.

Когда долетела, вороны

собрались, будто

дыхание ночи.

Сеглора. Собачья цепь

Легкие волны лизали заваленную мусором грязь под причалом. Ночные насекомые плясали над самой водой, а у берега в исступлённом безумии откладывали яйца какие-то угри. Тысячи чёрных, блестящих созданий извивались под дрожащим маревом мошкары. Из года в год они возвращались к этому берегу, а люди не обращали никакого внимания — исключительно потому, что на вкус угри были просто ужасны.

Из темноты под причалом послышался плеск воды. Оттуда покатились волны — единственный признак того, что кто-то вынырнул из моря у самого берега.

Калам выбрался на сушу и повалился в изрытую угрями грязь. Тёплая кровь по-прежнему текла между пальцами правой руки, которая зажимала рану. Рубашки на убийце не было, а кольчуга уже покрывалась илом где-то на дне Малазанской бухты, так что Калам остался только в легинсах из оленьей кожи и мокасинах.

Чтобы избавиться под водой от доспехов, ему пришлось снять пояс и перевязь с ножами. Отчаянная потребность выбраться на поверхность и глотнуть воздуха заставила убийцу выпустить их из рук.

И оставила безоружным.

Где-то вдали корабль разрывали на куски, треск и дикий грохот далеко разносились над водой. Калам слегка удивился, но не стал задумываться. Сейчас у него были другие задачи.

Лёгкие укусы подсказали, что угри глубоко возмущены его бестактным вторжением. Стараясь умерить дыхание, он прополз чуть дальше по илистому берегу. Битые черепки врезались в тело, когда Калам выбирался на первый каменный волнорез. Он перевернулся на спину и уставился на поросшую водорослями нижнюю сторону причала. В следующий миг убийца закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Кровотечение из раны сперва замедлилось, затем вовсе прекратилось.

Через несколько минут он сел и принялся снимать с себя угрей, которые присосались, точно пиявки, и бросать их во тьму, туда, откуда доносилась возня портовых крыс. Они уже подбирались к убийце, а тот слышал довольно жутковатых историй, чтобы понимать: не знающая страха орда вполне может оказаться опасной.

Дальше ждать было нельзя. Калам поднялся на корточки, взглянул на сваи над волнорезом. В часы прилива можно было бы дотянуться до массивных бронзовых колец, вделанных в деревянные столбы на третьей четверти высоты. Сваи были покрыты чёрным дёгтем, кроме тех мест, где корабли бились о причал, оставляя неровные, пропитанные водой вмятины.

Значит, другого пути наверх нет…

Убийца прошёл по волнолому, пока не оказался напротив торгового кораблика. Пузатое судно, чуть накренившись, лежало в грязи. Толстая пеньковая верёвка тянулась с носа к одному из бронзовых колец на свае.

В обычных обстоятельствах взобраться было бы легко, но даже умения Когтя не позволили Каламу избежать кровотечения, когда он карабкался наверх по верёвке. Убийца чувствовал, что слабеет, а добравшись до кольца, вовсе остановился, дрожа, чтобы восстановить силы.

С тех пор как Салк Элан выбросил его за борт, у Калама не было времени подумать, — не было и теперь. Проклинать собственную глупость — пустое занятие. Убийцы ждут его на тёмных, узких улочках Малаза. Следующие несколько часов, скорее всего, станут последними по эту сторону Врат Худа.

Калам отнюдь не собирался стать лёгкой добычей.

Скорчившись у кольца, он снова заставил дыхание замедлиться, остановить кровотечение из раны и многочисленных укусов.

На крышах складов дозорные с усиленным чарами зрением, а у меня даже рубашки нет, чтобы скрыть тепло тела. Они знают, что я ранен, это испытание высших дисциплин — сомневаюсь, что даже Стерва в лучшие свои годы смогла бы охладить тело в таких обстоятельствах. А я смогу?

Он снова закрыл глаза. Отвести кровь от кожи, увести глубже в мускулы, ближе к кости. Всякий вздох — лёд, всякое касание к земле или камню — уравнивание температуры. Никакого следа в движении, никакого тепла за спиной. Чего они будут ждать от раненого человека?

Не этого.

Он открыл глаза, отпустил одной рукой кольцо и прижал предплечье к изъеденному коррозией металлу. Тот показался тёплым.

Пора.

До верхушки сваи было совсем близко. Калам выпрямился, медленно подтянулся и выбрался на покрытые засохшим слоем птичьего помёта доски. Перед ним открылась Передняя улица. У выходивших на улицу ворот склада теснились тележки, до ближайшей было меньше двадцати шагов.

Побежать значило бы кликать смерть, тело бы не успело приспособиться к изменению температуры, и такое тепловое пятно не заметить было бы невозможно.

Один угорь пробрался слишком далеко и собирается ползти дальше. На животе Калам двинулся вперёд, выбрался на влажные камни мостовой, прижался к ним лицом, чтобы дыхание вырывалось вниз.

Чародейство расхолаживает охотников, они ленятся реагировать на то, что не кажется очевидным — при усиленных-то чувствах. Они забывают игру теней, музыку темноты, самые тонкие и неприметные знаки… надеюсь, что так.

Он не мог поднять глаза, но знал, что на самом деле совершенно открыт, точно червяк на вымощенной крупными плитами тропинке. Где-то в душе кипело желание заорать от ужаса, но убийца его подавил. Высшая дисциплина — безжалостная госпожа его духа, тела, самого сознания.

Больше всего он боялся, что в тучах на небе образуется разрыв. Луна стала ему врагом, если она пробудится, даже самый ленивый дозорный не пропустит тень, которую Калам отбросит на мостовой.

Минуты шли, а он полз — мучительно медленно — через улицу. В городе царила мертвенная, неестественная тишина. Лабиринт ловушек, который для него заготовили охотники на случай, если жертва сможет зайти так далеко. В голове скользнула мысль — меня уже заметили, но зачем же портить игру? Охота должна давать длительное наслаждение, удовлетворить жажду мести братства. Зачем вообще готовить лабиринт, если убьёшь жертву до того, как она в нём заплутает?

Эта горькая логика впивалась в грудь раскалённым кинжалом, грозила разрушить маскировку сильнее, чем что бы то ни было. Однако Калам сумел приподняться очень медленно, задержать дыхание, прежде чем поднять глаза.

Он оказался под тележкой, коснулся темечком её дна.

Убийца замер. Они, конечно, ожидали состязания в скрытности, но ловкость рук была не единственным талантом Калама. Всегда они пригождались — другие, неожиданные умения… Убийца скользнул вперёд, оставил позади тележку, затем ещё три, и наконец оказался рядом с воротами склада.