Время бусово

— Здрав будь, братец Ярун! — поприветствовал первым старшего брата Родим, который был не только значительно моложе Яруна, но и уступал тому в дородности, возможно, еще не заматерел, но, возможно, таким и уродился.

— И тебе быть здраву, братец Родимушко! — Поздоровался радушно Ярун.

Братья обнялись. От резких движений огонь факела заметался то, пригасая, то, разгораясь с новой силой. Синхронно с ним заметались и тени по стенам избы.

После мужа скромно поздоровалась супруга Родима — пышнотелая, как сдобная булка, Ярославка. Спросила тихо, как самочувствие Жалей-ки, как детки, хотя жили-то рядом и видеться по несколько раз на дню могли. Но спросила. По заведенному обычаю.

— Вот, вот, — поддержала ее Купава, расставляя на столешнице миски с домашней снедью, — только женщины не забудут спросить о семье и о детках. Мужики — все об одном: куда поход, да с кем ратобор-ствовать?!! Словно и иных дел больше нет…

— Да что с ними станется, — стараясь казаться небрежным, отмах-нулся Ярун. — Слава Сварогу, живы и здоровы. Сыновья — так те сами вскоре воями станут, а Жалейка — та как добрая квашня расплылась. Сама себя шире ходит… видать, не в коня корм… Брала бы с тебя, ма-тушка, пример. Вон ты у нас какая… как березка еще стройная! Ан нет…

Лицо Купавы зарделось, но она промолчала.

— Это хорошо, — отозвался Бродич, опуская последние слова Яруна про мать, — что живы и здоровы. Нам со старухой меньше печали будет. Верно, Купа? — И не дожидаясь ответа супруги, продолжил: — А скажи-ка ты нам, сотник Ярун, десятки световидовых воев в поход с вами идут?

— Нет, те не идут.

— Хорошо.

— Что хорошо? — Не поняв сути последних слов из-за хлопот по угощению сыновей, переспросила Купава.

— Хорошо, говорю, что Стоян в поход не идет. Все нам помощь ка-кая никакая… особенно в страдную пору, — уточнил Бродич. — Хоть князь о гриднях своих, а также о их семьях заботу и имеет, но лучше, когда кто-то из своих родных и близких о семьях ушедших воев позабо-тится. Это не в пример надежней…

Пока мужчины перебрасывались словами, Купава с младшей не-весткой на стол накрыла, за стол пригласила:

— Садитесь, мужи, сумеречничать, чем Бог послал. И ты, сношень-ка, тоже.

Бродич, как старший в роду, в малую миску от разной пищи крохи взял — на тризну богам и пращурам. В печь на уголья бросил. Боги и пращуры найдут.

Ели молча, степенно. Запивали еду квасом. Бродич сам перед по-ходом никогда вина не пил и детям тот порядок привил: «Истина не всегда в вине».

Перекусив, Ярун засобирался домой:

— Надо и дома среди своих побывать, с женой погуторить, сыновь-ям наказ дать. Летние ночи, они, того, короткие. Не успеешь и глазом моргнуть, как рассвет. А нам еще до выхода Световида на окоем требу-ется с воями выступить, чтобы по холодку как можно дальше путь дер-жать, — поделился он своими заботами.

Не удерживали. Понимали, что сотнику надо и с домашними по-быть и утром к походу быть не только самому готову, но и всем воин-ством своим. А вои в сотне, хоть и опытные, но каждый со своим норо-вом. Потому, каждого обуздать требуется, совсем как молодого и не объезженного жеребчика.

На прощание Бродич как бы вспомнил:

— В прошлое лето, на праздник Световида белый конь его воинский ритуал хорошо прошел, не споткнулся, за древки копий не зацепился… да и шествие начал, как помнится, с правой ноги. А год-то еще не про-шел…

— Помню.

— Вот я и говорю, что год для русского воинства должен быть удачным.

— Будем на богов наших уповать: на Сварога, Перуна и Леда.

— Через верховья Семи на Дон идете, али как? — вновь задал вопрос Бродич, потчуя сыновей и сноху и почти не притрагиваясь к снеди сам.

— Через них. В Белой Веже сотня-другая должна к нам присоеди-ниться, — справившись с очередным куском жареного мяса, густо сдоб-ренного мелконарезанными душистыми травами и тертым хреном, ото-звался Ярун.

— Или вы к ней… — как бы рассуждая сам с собой, заметил старый охотник.

— Или мы к ней, — не стал оспаривать предположение отца Ярун.

— О двуконь? — Не унимался с вопросами Бродич к видимому не-удовольствию супруги, просившей оставить сына в покое, чтобы дать ему спокойно поесть. Впрочем, Купава, если и пошумливала на мужа, то делала это больше для вида, чем от сердца, так как понимала, чем больше Бродич будет занимать Яруна расспросами, тем больше сын пробудет у родителей, тем больше она им будет любоваться.

— О двуконь.

— И коневоды?

— И коневоды. Целый десяток. Ребятки расторопные. Корить зря не стану.

— А кашевары?..

— И кашевары, — отвечал степенно Ярун. — Тех поменьше, но и их с пяток наберется…

— А жрецы-рудознатцы и костоправы?..

— И жрецы имеются.

— Значит, из Ярильска воев тамошних ждать не будете?

— Не будем. Те Десной и Днепром пойдут. Если пойдут, конечно… На Голунь, что ли… Я ведь всего не знаю. Если хочешь, с князем по-толкуй. Может, что и объяснит подробнее…

— А ратские?! — словно не слыша слов сына, продолжал спрос Бро-дич.

— По дороге присоединятся. Их совсем мало: десятка два, три… вряд ли более…

— Да, дела… — как бы подвел итог своим расспросам старый кур-ский охотник.

Помолчали, ибо все было сказано и нет больше возможностей удерживать сына. Даже вкусная снедь, которой расстаралась Купава, больше не могла удержать Яруна в доме родителей. К ней уже никто не притрагивался, и она стыла на столе в деревянных мисках и глиняных горшках.

— Ну, что, сын, прощевай что ли! — Поднялся первым с лавки Бро-дич, подавая тем самым команду остальным, которые немедленно по-следовали примеру главы семьи, вставая вслед за ним из-за стола.

— Прощай, отец.

— Береги себя, Ярун, — не удержала слез в старческих глазах Купа-ва.

— Обещаю.

— Удачи, брат.

— И тебе.

— Сохрани тебя Перун, — последней тихо молвила Ярославка, со-блюдая закон старшинства, заведенного в незапамятные времена среди русичей, в том числе и жителей града Курска, — убереги от напастей!

— Спасибо на добром слове, Ярославка, — с такой же теплотой в го-лосе отозвался Ярун, потом вышел во двор, отвязал от коновязи своего верного коня.

— Трогай, волчья сыть, травяной мешок. Пошевеливайся.

Отдохнувший конь послушно зарысил к дому сотника. Родим и Ярославка ушли к себе, а старый охотник Бродич и его верная супруга, сутулясь от долгих лет, и, придерживая друг друга под руку, стояли за воротами забора вглядываясь в конец улицы. Летняя звездная ночь дав-но опустилась на городок. Уже не услышишь конского топота, скрипа телеги, стука молота по наковальне в далекой кузнице, вынесенной из черты городского посада за тихоструйный Тускарь, чтобы избежать от греха «красного петуха». Только время от времени городские псы, словно сторожевые обходчики, перекликались между собой разноголо-сым лаем, нарушая ночную тишину, да все отчетливее и отчетливее ощущалась прохлада, исходящая от речных вод и ночных лугов.