Время бусово

— Что, воевода, — поприветствовав собравшихся, спросил князь, — денек задается знатный? И мороз щиплет в меру, и Солнце-Коло ясно смотрит из Сварги на нас.

Все понимали, что он говорит о предстоящем деле — вече. Но о де-ле перед самим делом прямо и открыто не говорят — дурная примета. Можно удачу спугнуть. Вот князь и молвит иносказательно.

— Денек задается что надо, — тут же ответил Хват. — Воздух-то ка-ков, хоть пей как мед!

Воевода Хват был настолько крепок телом и духом, что никакой мороз ему не страшен. Дай команду разоблачиться до нательного белья — разоблачится и холода все равно не почувствует. Не воевода — на-стоящий медведь. Такой же кряжистый и немного косолапый, такой же могутный. К тому же, несмотря на свою кажущуюся простоту, всегда себе на уме. Особенно, если то касается воинского дела.

— Да, денек сегодня хорош, — басовито загудели мужи из окруже-ния Хвата. — Сегодня бы на охоту — милое дело! Кабанчика завалить, или с самим медведем силушкой сравниться. Чай, только уснул лесной хозяин, и дерзок будет растревоженный, на задних лапах с ревом по-прет! Сам на рожон наскочит!

Любили курские мужи: и из простых огнищан, и из лучших родов побаловать себя мужской забавой — и молодечество можно перед дру-гими показать, и для семейного очага прибыток.

— Ну, что, двинемся на торжище? — То ли спросил, то ли приказал князь. — Народ, почитай, уже собирается! Вот и будет нам охота…

— Нам и торопиться — не к спеху, но и опаздывать — грех, — солидно ответил князю воевода. Потом добавил, озираясь по сторонам: — Народ, как вижу, потихоньку собирается… Двинемся и мы. Не пристало в по-следних рядах нам быть!

— Не пристало, — подтвердил князь и решительным шагом двинулся в сторону городского торжища, к месту веча.

На торжище, просторном от строений и открытом всем ветрам месте уже собралось человек сто мужчин. Были тут и плотники, и куз-нецы, и ткачи, и бортники, и гончарных дел мастера. Стояли кучками, одетые в овчинные тулупы и треухи. Но кое ком были и волчьи дохи — сразу видать, что они частенько добывали себе хлеб насущный охотой. Переговаривались, перебранивались беззлобно. Притопывали ногами, обутыми в меховые сапоги, а чаще — в постопы, сшитые из толстого войлока или же сваленные из овечьей шерсти местными умельцами, чтобы не мерзнуть. Ясно: обсуждали предстоящий разговор, и уже на-метились сторонники как строительства крепости так и противники это-го строительства. Но кого было больше, сразу не понять. Группки сте-кались, дробились, перетекали от одной к другой — шел оживленный обмен мнений.

Обособленно от них стояли жрецы во главе со старым Славояром, с длинными седыми власами, не прикрытыми даже легким треухом. Сколько было Славояру лет, вряд ли помнили даже старожилы городи-ща. Казалось, что люди рождались, взрослели, старели, уходили в Ирий к праотцам, а Славояр был все такой же: сухой и древний, с вечно непо-крытой главой, часто взлохмаченными серебристыми от долгих лет вла-сами на голове, стянутыми на челе кожаным ремешком или же узкой серебряной диадемой в дни торжеств, и такими же власами в бороде.

Жрецом его уже почти не именовали, все чаще и чаще величая волхвом. Славояр старался на вечах не говорить, боги не любят пусто-словия. Если же он отверзал уста свои, то рек кратко и ясно, и не было человека во всем городище Курске, кто бы осмелился воспротивиться его словам.

Жил старый жрец в Дубраве возле Лысой горы, уединясь от люд-ской суеты. Там у него было капище с деревянными истуканами богов и маленькая, почти незаметная землянка, в которой он обитал в зимнюю пору. Летом же землянка пустовала, так как Славояр странствовал по огнищам, селам и городищам, проповедуя Заветы Бога Сварога, отца Ария и других пращуров из рода славян и русичей. Поговаривали, что он доходил и до Чернигова, и до Киева на Днепре, и до Кияра Антского, что у Алатырь-горы, и до Хорсуни, что в земле Таврической. Много видел и знал старый жрец, но лишь избранным ведал он о том. Не много находилось смельчаков заглянуть в землянку старого жреца или при-ступить к нему с расспросами.

— Смотри ж ты, — удивился воевода Хват, почти всегда невозмути-мый, как скала, — сам Славояр пожаловал! Виданное ли дело!

— Интересно не зреть кудесника, а знать, как он настроен? — тихо отозвался Кур на замечание своего воеводы. — Жрецы — это всегда сила, а Славояр — это двойная сила: его любят куряне, к его словам прислу-шиваются.

— Может, подойти, поспрашивать? — тут же отозвался прямодуш-ный Хват.

— Не стоит, воевода, захочет, сам подойдет… а не захочет… так лучше и не тревожить… Себе дороже…

По-видимому, жрец Славояр понял каким-то образом, что речь между князем и воеводой идет о нем, так как, сопровождаемый двумя отроками, Ярцем и Свиром, опираясь на неразлучный посох, направился к князю и его окружению.

— Будь здрав, князь Кур. Как княгиня? Как детки?

Не сказал, проскрипел, как старое древо на ветру в ненастную по-году.

— И тебе, великий жрец, жить по-добру, по-здорову! Княгиня, слава Дажьбогу, жива, здорова… Детишки тоже. Что-то редко видим тебя, отче?

— Служение богам не терпит суеты, — ответил Славояр и стал здо-роваться с воеводой и остальными воями из окружения курского князя:

— Будь здрав, воевода. Будьте здравы, вои.

— И тебе, великий жрец того же желаем, — ответил воевода Хват.

— И тебе, великий жрец, здоровьица на многие лета, — вразнобой подхватили лучшие мужи града. — И тебе…

Сказали и незаметно отошли чуть в сторону, давая возможность жрецу и князю остаться наедине. Попятились, смачно похрустывая снежком под ногами.

— Знатный денек зачинается, — взглянув на небесную синь, негром-ко молвил князь.

— Сварог знает, что делает, — откликнулся старый жрец все тем же скрипучим голосом. — Своих внуков в беде не оставит…

— Слава Сварогу! — просветлел лицом князь, поняв, что главный жрец на его стороне.

— Слава Сварогу и его проявлениям в Коляде, — молвил малопонят-но и тихо, словно кудесничая, Славояр, направляясь к своим жрецам.

«Славно пообщались, — усмехнулся про себя курский князь, — па-рой слов обменялись… и разошлись. Впрочем, — поправил он себя, — ведающим людям много и не надо. Порой — одного взгляда достаточно, чтобы обо всем понять и договориться. С другой стороны иным и цело-го светлого дня не хватает, чтобы докричаться друг до друга!»

Торжище гудело. Все мужское население уже собралось и обиня-ком выясняло: кто за что.

Чуть позже, потянулись за мужчинами и женщины. В таких же ов-чинных шубах и полушубках, под толстыми шерстяными, в несколько слоев, цветными, правда, неброских расцветок, платами на головах. Были они поприземистей мужчин, причем, многие и пополней, отчего некоторые больше походили на копенки с короткими ножками: не шли, а катились по снегу, поперек себя шире.

Иногда между них попадались и незамужние дивчины: все имели свое слово на вече, если, конечно, с умом сказано. Но эти были и по-стройней, и одеты поаккуратней. А еще, несмотря на мороз, свои цацки — височные спиралевидные колты — умудрялись показать. Ибо какая же северянка да без височных колт?!. Вече — это не только вече и общее собрание горожан, но и место, где себя можно показать и на других по-любоваться. Так чего же молодым стать свою скрывать… Парни возле них приосанивались, держались гоголем. Иные же норовили невзначай толкнуть в сугроб, чтобы потом посмеяться над их барахтаньем в снегу, над ненароком заголившимися икрами ног. Таким ухарям женщины, также смеясь и повизгивая от удовольствия, сыпали снег за ворот.

— Охолонь чуток, охальник! Охолонь!

Пришла на вече и княгиня в белой заячьей шубейке и таком же бе-лом плате. В окружении своих дворовых женщин. Направилась к групп-ке боярских жен и дочерей, скучковавшихся вокруг воеводши Добро-нравы, такой же дородной, как и ее супруг. Не то, чтобы совет по вечу держать, а поздороваться да новостями какими ни есть обменяться.

Пока вече не началось, гомонили, посмеивались: хоть и жили все рядом, да нечасто вот так, все вместе, собирались. Такое бывало только во время осенних ярмарок-торжищ, да по великим праздникам. С кня-зем и воеводой здоровались, приветствуя по чину, но в разговоры не вступали. До всего свой черед дойдет… До разговоров тоже.