Время бусово

Жрец Свир уверен в себе. К тому же он не один: каждый день стайки мальчишек на Красной горе собираются, приходят на работу плотников смотреть. Даже про горки ледяные и катания с них на ледян-ках — плетушках, обмазанных коровьим пометом и обледенелых снизу, сверху набитым сеном, чтобы не стыли тощие зады, забыли. Хотя раньше, не успеют морозы как следует сковать Кур, не успеют снега прикрыть курские берега, как их поливали водой, готовя ледяные горки для катания. Ничего не поделаешь, забыли! Строительство крепости завлекло все их внимание. Хотя и в эту зиму крутые склоны Красной горы, сбегающие в долину Кура, имеют не одну ледяную дорожку, дос-тигающую не только ближнего берега реки, но и противоположного. Но не ледяные горки теперь манят малышей, а развернувшееся строитель-ство.

Мальцам все интересно: и как бревнам бока стесывают, и как гнез-да под шип запиливают, и как специальными палочками толщину бре-вен замеряют. Где и когда еще такое увидишь. Как воробушки нахох-лившиеся, закутавшись в старую с отцовского, а то и дедовского плеча одежонку, так, что только носы наружу торчат, стайкой с места на место порхают, и мороз им не страшен. Глаза огромные, щеки румяные, носа-ми шмыгают — озноб из себя прочь изгоняют.

Плотники мальцов шугают от себя, гонят прочь: не ровен миг под топор по глупости своей детской попасть могут, покалечатся ненаро-ком. И, вообще, мало ли чего… Мастеру за ними следить некогда, успе-вает лишь пот с лица тыльной стороной ладони смахнуть, и снова тюк-тюк топором по бревну. Вот мальцы и жмутся к жрецу Свиру: тот и не прогонит, и взваром напоит, а то и кашки, раздобрившись, даст. Да и просто обогреться у костра порой не мешает. Мороз на улице нешуточ-ный, уши и щеки дерет, старается, да и про носы не забывает. Зазева-ешься — и кончик носа или уха уже не красный и белый, прихваченный морозом не на шутку, тогда бери снег в ладонь и оттирай что есть духу, иначе — беда, отморозить можно!

Срубы рубили одновременно для четырех башен, в том числе од-ной большой, воротной, а также для храма Сварога. Старшина плотни-ков с сыновьями тоже рубил, из толстых дубовых плах, но что-то непо-нятное, узкое и малое, явно не для жилища предназначенное: слишком уж тесное.

— Это что такое? — поинтересуется какой-нибудь любознательный горожанин, увидев необычную конструкцию, вышедшую из-под топора Сруба и его сыновей. — Не будка ли для кобеля? Так и тому мала…

— Да так себе, — усмехнется в бороду Сруб на вопрос любопытст-вующего, — княжеская забава… — Вроде и ответ дал и ничего не сказал. Помнит о том, что надо блюсти тайну.

— А-а, — глубокомысленно протянет горожанин и пойдет далее, за-быв и про свой вопрос, и про ответ, и про виденную им только что ду-бовую раму.

Плотники не спрашивают. Знают, раз Сруб делает, то делает нуж-ное. А про что, для чего — то не их забота. Если нужно — скажет… А так отрывать человека от работы пустыми вопросами только бездельники могут. Плотники никогда бездельниками не были, да и у самих дел хва-тает, дай, Сварог, с ними управиться…

В дело идет в основном дуб, но и сосне место есть: из нее внутрен-ние перегородки вяжутся, и доски для пола и потолка пилятся, и для крыши тесовой готовятся заранее. Находится место и для клена с елью.

С каждым днем все выше и выше поднимаются срубы, все строй-ней и нарядней они смотрятся на фоне прежних лачуг-полуземлянок, с крышами ушедших под снег.

И не только мальчишки на торжище меж плотников время прово-дят, все чаще и чаще заглядывают туда жители. Всем интересно на бу-дущий детинец взглянуть, да и работой плотников-молодцов полюбо-ваться. Стоят, судачат, задрав головы, с плотниками переговариваются. Каждый норовит что-нибудь от себя присоветовать. Мастера слушают советы, ухмыляются, да делают по-своему или так, как Сруб укажет.

— Советы давать — не топором махать, — добродушно усмехаются они в бороды, подернутые легким серебристым инеем, а то и с сосуль-ками на конце от частого дыхания на морозном воздухе.

Как-то забежал на торжище Бродич, очередную охотничью добычу домой доставил, не таскать же ее за собой по лесам. Подивился строе-ниям молча: не видал отродясь еще такого. Порадовался тихо за горо-жан и за умельцев-плотников, сооружающих такую красотищу. Не к чему слова, как некоторые, на ветер бросать, в пустой след мастерам под руку говорить. Сами — с бородами, знают, что и как делать!

Бродич весел: охота удается. Зима не очень холодная, бури и мете-ли давно свою песнь грустную отпели и успокоились; зверь по норам не прячется, на одном месте не сидит, по лесу рыщет, себе добычу про-мышляет, вот и попадает то в ловушки, то под самострелы, расставлен-ные и налаженные им на звериных тропках. А ловушку на тропе уста-новить или самострел настроить Бродич мастер. Редкая ловушка без добычи остается, каждая стрела из самострела свою цель находит. Раду-ется охотник. И охотничье счастье ему не изменяет, и отношения с со-седкой Купой, спасибо Ладе, кажется, на лад идут. Одно смущает: старшина торговых гостей, Прилеп, цены на меховую рухлядь, на шку-ры зверей, да на мясо чуть ли не вдвое против прошлого сбивает, гово-рит, что он и его купцы сплошные убытки через строительство крепости вокруг града терпят, тяжкие расходы на общественные нужды несут, строителей кормят да разным нарядом оделяют.

Прилеп объясняет так. Но Бродича не проведешь. Понимает, что мстит Прилеп за медвежью шкуру, не забыл отказ Бродича. Отыгрыва-ется.

Бродич — к воеводе, думал, что тот на купца повлияет, к совести призовет. Воевода только руками машет: не до тебя, мол, охотник. Сво-их забот — полон рот! Он к князю, но и князь туда же, вслед за воеводой: «Потерпи, — говорит, — вот с крепостью разберемся, и с Прилепа спро-сим. Впрочем, — говорит, — ты не один такой, у других охотников торго-вые гости по той же самой цене охотничью добычу скупают — и ничего: они не жалуются. Все тяготы несем, не один ты. К тому же, — говорит князь, — твоя добыча — от богов дадена: не взращиваешь, не кормишь, не ухаживаешь. Все само собой произрастает. Ты только милостью богов наших светлых пользуешься, за так берешь!» Вот и весь сказ.

Послушать князя, так получается, что он, Бродич, все достает, тру-да не вкладывая, даром. А кто же тогда неделями по лесам курским бродит, кто ночами не спит, зверя выслеживая, кто ловушки всякие хитроумные готовит, кто самострелы настраивает? Кто? Кто, в конце концов, тушу подбитого зверя на своих плечах до града тащит, через кусты и сугробы? Кто? Не князь же и не Прилеп, а он, Бродич. Но кого это интересует? Никого. Каждый кулик свое болото славит! Не к вечу же с обидами обращаться по пустякам таким, да и когда оно, вече, еще соберется, одному Сварогу известно.

Решил было он ряд заключить с торговыми гостями из Ярильска, слышал, что те добрую цену за охотничью добычу дают, но не прибыли этой зимой ярильские купцы в Курск, а самому идти в Ярильск боязно: очень далеко. Да и не пойдешь же сам один, налегке, надо товар нести. Но много ли товару на плечах унесешь, хоть и широких, и могучих?.. Вот в том-то и дело! Была бы лошадка — тогда иной разговор. Запряг ее в санки, или взвалил ей через круп мешки с пушниной, да и пошел лег-кой трусцой поприща отсчитывать! Никакой Прилеп тебе тогда не указ и не поруха. Но нет лошадки у охотника. Отродясь не было. Как-то об-ходился он без нее.

«Но, видно, настала пора и о лошадке подумать. А, может, и не об одной, — размышляет Бродич. — Вот на Купалу познаемся с Купавой, создадим семью крепкую — и хозяйством каким никаким обзаведемся, не одних же собак охотничьих иметь… — Помимо его воли в голове уже строятся планы совместной жизни с Купавой, да такие, что дух захваты-вает. — …А медвежья шуба самим пригодится!» — улыбается он.

Воевода Хват и князь Кур тоже частые гости, дня не проходит, чтобы на стройке не побывали. Кур, как заправский плотник-строитель, то топорик в руки возьмет да обушком о венец, другой осторожно по-тюкает: крепко ли бревно на своем месте лежит, не выскочит ли нена-роком, то отвес — тонкий шнур с железным грузилом у Сруба попросит и смотрит, отставив руку и прищурив глаз, ровно ли стены кладутся, нет ли где изъянов, наклонов-перекосов. Сруб, видя такое дело, таит ус-мешку снисходительную в уголках губ: