Время Чёрной Луны

Бедж сделал вполне театральную паузу, ожидая моей реакции, и я, естественно, не мог не клюнуть на эту удочку. Вообще, манера общения беджа со мной казалась мне все более… н-ну… человеческой, что ли: либо Сю приспосабливался ко мне, либо я к нему, а, скорее всего, мы оба продолжали сближаться, достигая взаимного понимания.

«Например?» – спросил я.

«Например, за время, прошедшее с нашего последнего разговора, угроза гибели земной цивилизации миновала. Некто оказался в нужный момент в нужном месте и совершил нужное действие».

«Да что ты, Сю! Спасибо за хорошую новость. И кто же явился спасителем?»

«Представь себе, тот, с которым ты уже имел дело, и кого называешь Виталей».

Вот это да! Я восхищенно покачал головой, вмиг забыв о своих проблемах. Ай да Виталя!

«И кого же он ненароком прихлопнул?»

«Никого. Он ликвидировал последствия присутствия в вашем континууме Плодов Смерти. Есть довольно внушительный ряд объектов, которые, даже будучи изъяты из соответствующего континуума, оказывают некое влияние, производят некую… как бы эманацию, определим это так за неимением соответствующего термина в вашей системе понятий. Виталя устранил эту… эманацию, чем, кстати, произвел весьма эффективное воздействие на определенные, неблагоприятствующие вам, скажем так, силы».

«Он не пострадал?»

«Никоим образом. Но, повторяю, для вашей цивилизации это отнюдь не последняя угроза».

– Даст Бог, кривая вывезет, – пробормотал я, чувствуя, как настроение мое улучшается, даже независимо от моей воли. Все-таки не желал я ничего плохого моим землякам-землянам.

Бедж молчал, молчал и я, глядя на пронизанное солнцем небо. Кое-что во Вселенной все-таки шло к лучшему, и это вселяло надежду. Но не исчезали, к сожалению, мои проблемы.

«Что же мне делать дальше, Сю?» – робко подумав я, не рассчитывая, в общем-то, ни на какой вразумительный ответ.

«Знаешь, по-моему, тебя совершенно напрасно считают проницателем. По-моему, ты абсолютно закрытая система, лишенная способности как вслушиваться в себя, так и воспринимать хоть что-нибудь извне. Я имею в виду информацию, поступающую помимо обычных ваших каналов. Неужели ты никогда не воспринимал ничего такого, что можно определить как ИНОЕ? – Сю мысленно выделил последнее определение, и я отчетливо ощутил это. – Неужели не было хотя бы малейшего намека?»

Я молчал, пристыженный. Я ворошил свою память, я перебирал струны своей памяти, я чувствовал, как плавно опускаются клавиши памяти, издавая неясные звуки, и вспоминал, вспоминал…

Я вспомнил давний детский сон – темная вода, неясная громада какого-то накренившегося корабля – и большие блестящие буквы на его борту, словно выхваченные из ночи прожекторным лучом: «АДМИРАЛ НА…» Наливайко? Назаров? Нахимов? Сон напрочь выветрился из памяти после пробуждения, и лишь много лет спустя что-то такое вспомнилось при виде заголовков в газетах, сообщающих о трагедии на Черном море, да и то я уже не мог с уверенностью сказать, снилось ли это мне когда-то…

Я вспомнил голос, сказавший что-то невнятное в прихожей, когда я лежал в предрассветной тишине, один в квартире, пытаясь хотя бы задремать после бессонных ночей. Потом оказалось, что именно в тот предрассветный час в больнице умерла мама…

Я вспомнил одну встречу на днепровских берегах, невероятную настолько, что я готов был принять ее за временный перекос сознания. Был солнечный день в разгаре бабьего лета, я сидел на каменном бордюре у дороги, петляющей по днепровским кручам, а деревья карабкались вверх по крутизне и сбегали вниз, к заслоненной их зелеными еще кронами реке. Сухие листья кленов устилали землю, солнце прорывалось сквозь частокол стволов, и думы мои были на редкость светлы и беспечальны. До отправления поезда оставалась уйма времени, спешить было некуда – и так хорошо думалось среди этого умиротворенного великолепия ранней осени…

Внезапно мне показалось, что рядом со мной кто-то есть – боковым зрением я видел тонкий неотчетливый силуэт, почти прозрачный, но, без сомнения, вполне реальный. У меня хватило ума не поворачиваться и продолжать глядеть перед собой, на усыпанную листьями дорогу.

«Кто ты?» – тихо спросил я, боясь спугнуть неожиданное видение.

«Я – фея днепровских круч», – тонким голосом отозвались рядом.

У нее был именно тонкий пронзительный голосок, почти похожий на свист, она говорила протяжно, ее речь была сродни пению птицы… Я отчетливо представлял ее – хрупкое создание с длинными волосами, с прозрачным нежным лицом, с плечами, похожими на стебли травы.

Я никогда раньше ничего не слышал о феях днепровских круч, но сразу поверил, что это – именно фея… Я о чем-то спрашивал ее, и она что-то отвечала мне, поющая птица среди застывших деревьев. Я ни на мгновение не сомневался в том, что наш разговор вполне реален, реален, как холодные камни, на которых я сидел, как осенний воздух, как лужа на дороге у моих ног, очертаниями похожая на грушу. Я никак не мог выдумать ее, потому что никогда не встречался с таким понятием: «фея днепровских круч» (разве где-нибудь упоминались такие феи?), – я никогда не думал ни о чем подобном, потому что вряд ли можно думать о том, чего просто не знаешь.

И тем не менее, она находилась рядом, и я готов поклясться какой угодно клятвой, что это не было наваждением, мороком, временным помешательством.

И тут я сделал глупость: я резко повернулся к ней – и ее лицо тут же превратилось в повисший рядом кленовый лист, и тонкая ветка изогнулась там, где только что была ее гибкая спина.

Я нежно погладил кленовый лист, я прошептал: «Вернись, фея», – но она не вернулась. Я спугнул ее своим резким движением. Это не было сном. Возможно, когда-нибудь она вновь явится мне на том же месте. Возможно…

«Ну вот, – сказал бедж. – Оказывается, ты и сам можешь во всем разобраться. Не буду мешать».

Довериться себе… Вслушаться в себя, постараться уловить необходимое тебе знание, рассеянное по Вселенной. Уловить тебе и только тебе предназначенные сигналы, уловить не ушами, не глазами, не сознанием, а чем-то иным, глубинной сущностью своей, всем безмерным своим вселенским телом… Я ведь должен быть всемогущ и всеведущ, нужно лишь отыскать в себе эти всемогущество и всеведение!

А что если Илонлли ждет меня в одиноком замке на холме? Я ведь так и не добрался до этого замка…

Закрыть глаза… Сосредоточиться… Отрешиться от всего… Позволить подсознанию, нет, не подсознанию, а истинному сознанию самому выбрать путь. Вот так… Преодолеть обыденные барьеры и попытаться стать всеведущим. Выплеснуться из себя, перелиться через край и потечь по единственно верному руслу. Вот так… Вот так… Ну же, ну!..

20

Я открыл глаза не без труда – какая-то тяжесть давила на веки. Тяжесть времени? Тяжесть пространства? Или того и другого вместе?