Время Героев
Шрифт:
— Опусти. — Приказал мужчина, нисколько не смутившись. Лицо его оставалось бесстрастным, но где-то в глубине глаз почему-то плясали весёлые огоньки.
Против воли Аарон опустил арбалет. Он понял, что за магию к нему применили и изо всех сил мысленно пытался ей сопротивляться. Смысла не было. Всю его волю подчинили, сжав, словно беспомощного котёнка. Оставалось только одно оружие, которым он владел куда больше, чем всем остальным и на которое привык полагаться больше, чем на остальное.
Разум.
Порой работающий слишком хаотично, но, впрочем, в унисон с витавшей в воздухе магией.
— Моя подруга описывала тебя иначе, Исая! — Выкрикнул он первое, что пришло на ум.
И названный ослабил
— И что же обо мне говорила твоя подруга?
— Она сказала, что ты самый добрый на вид человек из всех, что она когда-либо видела, — Аарон понял, что уцепился за что-то важное и боялся замолчать, чтобы не потерять успех, — то же самое про тебя говорил и обожающий тебя Виллем. Он ведь души в тебе не чает, ты знаешь об этом? Конечно, знаешь. И разве можешь ты поступить плохо и так разочаровать его?
Нет, совершенно точно это была лёгкая улыбка. Исае словно нравилось происходящее, он будто бы в глубине души насмехался над ними, получая удовольствие от этих попыток проникнуть в его собственный разум. Но он продолжал играть какую-то роль, смысл которой был не совсем ясен.
— Виллем останется мне верен и будет восхвалять моё имя даже в том случае, если я на его глазах перережу толпу невинных детей, выпущу им всем кишки и обмотаюсь ими. Это не тот тип людей, которых ты знаешь. Он слепо предан своему идеалу. Мне.
Сказанное могло бы ужаснуть Аарона, если бы он за последнее время не устал ужасаться.
— Но ты ведь не такой, да? Всё, что про тебя рассказывали, всё, что было написано в повестях…
— Повести Драконьего века?
— Да! Все убеждены, что ты самый светлый и добрый из живших! Неужели это всё ложь? Нет, ты не сможешь поступить плохо, ты ведь был врачом, ты посвятил себя спасению жизней людей, не щадя себя, ты был правой рукой самого благородного короля, это ведь не может быть просто ложью? Ты нас отпустишь, я знаю. Ты не причинишь нам вреда, и мы просто уйдём с миром. Ведь так?
— Я был врачом и правой рукой короля, всё верно, — Исая хихикнул, сбросив на миг суровую маску, однако моментально вернул себе самообладание и продолжил даже более строгим тоном, чем до этого, — но жизнь людей больше ничего не стоит. Люди были готовы распять меня за то, в чём я был невиновен. Да и скажи мне, Аарон, разве можно спасти их всех? К чему эта напрасная борьба?
— Ты прав, всех не спасти, мир не исправить, но ты ведь…
— Довольно. Мне наскучила беседа с тобой. Настало твоё время отвечать, Дариэль. И ответишь ты сполна. Ты забрал то, что принадлежит мне. Такие ошибки нельзя прощать. У меня к тебе лишь один вопрос, и ты должен хорошо подумать, прежде чем дать на него ответ. Скажи мне, чего стоит твоя жизнь?
Дариэль, в чьих глазах уже начинало темнеть от нехватки воздуха, смог выдавить из себя только одно слово:
— Ни… чего…
— Ответ неверен, — покачал головой мужчина и вдруг всё утонуло в ярком, разрушительном голубом свете.
Пейзаж вокруг сменился и стал более тёплым, словно давно забытое приятное воспоминание. Дариэль стоял на заднем дворе родного храма, в котором выросли они с братом. Дом. Такой далёкий.
Клумбы, на которых цвели пёстрые разномастные цветы. О, он помнил, как их вечно заставляли в детстве ухаживать за этой клумбой, выдирать сорняки, подстригать листья, поливать водой из ближайшего колодца. Любимое место матери-настоятельницы, приучающей своих воспитанников к созерцанию прекрасных даров Создателя и к поддержанию этой окружающей красоты в своём великолепии. Но мальчишек растения не интересовали. Хотя сейчас Дариэлю отчаянно захотелось сесть прямо на дорожку у этой клумбы и часами безмолвно наблюдать за колышущимися лепестками розовых, красных, жёлтых растений,
за мохнатыми гудящими пчёлами, собирающими пыльцу, за невесомой бабочкой, порхающей кругами и не знающей, куда же ей приземлиться.Он увидел себя со стороны. Ещё слишком маленького для подобного рода наблюдений, вытянутого, как струна, неугомонного мальчика-подростка, на каждом шаге чуть подпрыгивающего. Золотистые волосы вихрями торчали в стороны, нос почему-то был красный, а глаза — живыми. Возле его маленькой копии стоял такой же мелкий, как и сейчас, Аарон, как обычно нахмурившийся и втягивающий голову в плечи, отчего казался ещё ниже.
— Ну что за дела опять, — пропел звонкий голос. Его собственный голос, только годы назад… — Сколько можно работать, а? Такая погода хорошая, сейчас бы на речку сбежать.
Маленький Аарон шикнул на бунтовщика.
— Молчи, дурень. Услышит кто-нибудь и нам опять из-за тебя влетит.
— Да и пусть влетит, какая разница-то?
— Если бы влетело только тебе, то никакой разницы не было бы! А так меня вечно наказывают с тобой за компанию. Поэтому заткнись и дёргай траву.
Он показательно выдрал мелкое зелёное растеньице из влажной почвы и небрежно кинул в ведро.
— Вот всегда ты так. Детство нам дано для того, чтобы веселиться. А у тебя из веселья только в книжку нос уткнуть и сидеть, как дед старый.
Живая изгородь, окружавшая задний двор, зашебуршала листьями и ветками. Кто-то пытался продраться сквозь неё.
— Пацаны! — Из кустов высунулось довольное девичье лицо, всё в веснушках и едва заметных царапинках, — вы тут?
Дариэль простонал и закатил глаза.
— Только не она!
— Дана! — В отличие от брата, Аарон сразу оживился и замахал руками, зовя девочку к ним, — тут, и мы одни. Вылезай!
Повинуясь, Дангер сразу же бросилась к ним. Она волочила за собой холщовую сумку, забитую, по всей видимости, чем-то. Подбежав, девчонка плюхнулась возле цветов и торопливо начала доставать из сумки то, что в ней было.
— Мать пирожков напекла, к нам какие-то дальние родственники должны приехать. Но я подумала, зачем им жрать столько? Разжиреют на наших пирогах и домой потом докатиться не смогут. Поэтому умыкнула по-быстрому всё, что плохо лежало. Отец, конечно, потом опять орать будет, что я дрянь, может, ремнём побьёт, да и ладно. В первый раз, что ли? Вот, в общем, ешьте, а то тощие, как я не знаю кто.
Она всунула порывистыми движениями каждому в руки по пирожку и, довольная собой, наблюдала, как друзья, воровато озираясь, едят выпечку матери. На зубах немного скрипела грязь, оставшаяся на руках после работы, вечером её действительно поджидал красный от ярости отец и строгая мать с нотациями о том, как положено вести себя даме. Но Дариэль прекрасно помнил, что тогда это не имело совершенно никакого значения.
Воспоминание пропало, и задний двор растворился, снова оставшись лишь памятью о прошлом.
— Как это мило. У тебя прекрасная семья, Дариэль.
Рядом стоял Исая. Что-то в нём незаметно изменилось.
— Где мы на этот раз?
— У тебя в голове. Но меньше слов. Двигаемся дальше.
Сцена снова сменилась. На этот раз он оказался в тёмной каморке, которая служила в храме комнатой для больных, которых было необходимо изолировать, чтобы те не заразили всех остальных. Самым частым гостем в этой комнате, был, конечно же, вечно болезненный Арри. Он был намного младше даже того себя, из предыдущего воспоминания. Ему было лет десять, и хрупкое тело, словно поломанная игрушка, было почти незаметно из-под вороха одеял и подушек. Мальчик хрипло дышал через раз и совсем не шевелился. У Дариэля дрогнуло сердце. Он порой забывал, насколько старший брат бывал беспомощен. Наверное, и сейчас бывает, хоть и прячет это за панцирем из язвительных фраз и умных речей.