Время убивать

— Поэтому сначала кто-то попытался припугнуть Орла-Решку.

— По-видимому.

— Но поскольку опасность оказаться раздавленным его не остановила, кто-то нанял кого-то, чтобы тот, в свою очередь, нанял еще кого-то для убийства Джаблона.

— Полагаю, так. Но вы не сможете этого доказать. Что еще более существенно — даже я не смогу доказать.

— Но вы знали, что должно случиться. Ведь вы сами предупредили меня: я могу рассчитывать на одну-единственную выплату. А если снова попробую вас шантажировать, меня убьют.

— Я так и сказал?

— Думаю, что вы помните свои слова, мистер Хьюзендаль. Мне сразу следовало бы понять, что это не пустая угроза. Вы подумали об убийстве как об оружии, находящемся в вашем арсенале. Потому что однажды вы уже пользовались этим оружием.

— У меня и в мыслях не было убивать Джаблона.

Я встал.

— На днях я читал о Томасе а Беккете. [3] Он был очень близок к одному из английских королей. Я думаю, к Генриху Второму.

3

Святой Томас а Беккет (ок. 1118–1170 гг.) — Кентерберийский архиепископ, убитый Генрихом Вторым за противодействие политике короля по отношению к церкви. — Прим. пер.

— Я понимаю, какую параллель вы хотите провести.

— Вы знаете, как это было? Когда Томас а Беккет стал архиепископом Кентерберийским, он отдалился от Генриха Второго и повел игру так, как подсказывала ему совесть. Генриху это не понравилось, и он не преминул сказать своим прихвостням: «О, если бы кто-нибудь освободил меня от этого смутьяна в епископской митре».

— Но убийство Беккета никогда не входило в его планы.

— Такова была его версия, — согласился я. — Приближенные настаивали, чтобы он подписал Томасу смертный приговор. Но такое решение отнюдь не устраивало короля. Он, видите ли, предпочел поразмышлять вслух, а известие о скорой смерти Беккета повергло его в большую скорбь. По крайней мере, он ее изображал. Мы, к сожалению, не можем спросить его, что он чувствовал в действительности.

— И вы считаете, что Генрих несет полную ответственность за смерть епископа?

— Я только хочу сказать, что не стал бы поддерживать его кандидатуру на выборах губернатора Нью-Йорка.

Он допил виски с содовой. Поставил бокал и снова сел в кресло, скрестив ноги.

Затем он сказал:

— Значит, если я выставлю свою кандидатуру…

— То все самые влиятельные газеты получат полный набор ваших фотографий. Если же вы не объявите о своем решении баллотироваться, они останутся там, где спрятаны сейчас.

— И где же они?

— В очень надежном месте.

— И у меня нет выбора?

— Нет.

— Решительно никакого?

— Никакого.

— Я мог бы найти человека, который виноват в смерти Джаблона.

— Возможно, вы его найдете. А возможно, и нет. Но что это даст? Он наверняка профессионал и не оставил никаких следов. Нам не удастся добыть доказательства, что он имеет какое-то отношение к Джаблону или к вам, и уж тем более мы не сможем привлечь его к ответственности. К тому же подобная попытка может стоить вам разоблачения.

— Вы ставите меня в ужасно трудное положение, Скаддер.

— Наоборот, я облегчаю вам жизнь. Все, что вам следует сделать, — это забыть о намерении стать губернатором.

— Но ведь я был бы превосходным губернатором! Если вы так уж любите исторические параллели, вспомните о Генрихе Втором. Его считают одним из лучших английских монархов.

— Не уверен, что это действительно так.

— А я уверен. — И он кое-что сообщил мне о Генрихе. Он много знал об этом короле. Послушать его, вероятно, было бы очень интересно. Но я пропустил его россказни мимо ушей. Покончив с Генрихом, он вновь заговорил о том, каким хорошим губернатором мог бы стать, что он сделал бы для процветания штата.

Тут я прервал его.

— У вас отличные планы, — сказал я, — но это ничего не значит. Вы не можете быть хорошим губернатором. Вы вообще не можете быть губернатором, потому что я этого не допущу. Да и как вы можете стать хорошим губернатором, если подбираете себе сотрудников, способных на убийство? Одного этого достаточно, чтобы не позволить вам баллотироваться.

— Я мог бы избавиться от этих людей.

— Как бы я узнал, уволили вы их или нет? И в конце концов дело не в отдельных личностях.

— Понятно. — Он опять вздохнул. — Но, согласитесь, что его и человеком-то назвать было трудно. Говоря так, я не хочу оправдать убийство. Он был мелким мошенником, жалким вымогателем. Он поймал меня в свои сети, используя мою слабость, а затем стал сосать из меня кровь.

— Да, его трудно было назвать человеком, — согласился я.

— Тем не менее его убийство так важно для вас?

— Я не выношу убийств.

— Стало быть, вы считаете, что человеческая жизнь священна?

— Не думаю, чтобы я верил в священность чего бы то ни было. Это очень сложный вопрос. Сам я отнюдь не безгрешен. Несколько дней назад я убил человека. Чуть раньше — способствовал смерти другого. Непреднамеренно. Но от этого мне не легче. Я не знаю, священна ли человеческая жизнь. Просто я не люблю, когда убивают. А вы сумели избежать ответственности за убийство, и это меня беспокоит. Вот почему я решил именно так поступить с вами. Я не хочу убивать, не хочу разоблачать вас — не стану делать ничего подобного. Я беру слишком много на себя, пытаясь играть опостылевшую мне роль Господа Бога. Но я не позволю занять вам губернаторское кресло.

— Так вот что вы и называете словами «играть роль Господа Бога»?

— Возможно.

— Вы считаете, что человеческая жизнь священна. Какой бы фразой вы ни выражали эту мысль, это ваша жизненная позиция. А что же тогда вы делаете с моей жизнью, Скаддер? В течение долгих лет для меня имела значение только одна цель, а вы берете на себя смелость лишить меня ее, заявляя, что я должен отказаться от этой цели.

Я оглядел кабинет: портреты, роскошная мебель, бар.

— По-моему, вы неплохо живете.

— Да, у меня есть кое-что. Могу себе позволить.

— Наслаждайтесь же этим.

— Неужели я не могу вас подкупить? Или вы неподкупный человек?

— Боюсь, меня никак нельзя назвать неподкупным. Но вы, мистер Хьюзендаль, не сможете меня подкупить.

Я ждал, что он на это скажет. Прошло несколько минут, а он все еще продолжал безмолвно сидеть в кресле; глаза его были устремлены на какую-то точку в пространстве. Я тихо вышел.