Время убивать

И все же, стоило Габорну посмотреть или прикоснуться к ней, на мгновение возникало ощущение, что заклинание слабеет. Чувство собственного достоинства возвращалось. Иом чувствовала, что Габорн, только он один изо всех мужчин на свете, и впрямь может любить ее. А как она боялась потерять его! И сама ужасалась этому страху - казалось, он вызван рассудком, не чувством.

Существовало и еще кое-что, заставляющее ее испытывать неловкость. Она никогда не была наедине с мужчиной, а сейчас именно это и происходило. Всегда рядом присутствовала Шемуаз, да и Хроно не спускала с нее взгляда. Но вот теперь она сидит бок о бок с принцем, отец спит, и все это вызывало чувство ужасной неловкости, которое с каждым мгновением возрастало.

Иом понимала, что дело тут не в самом факте прикосновения Габорна, а в воздействии его магии. Она чувствовала, как в его присутствии в ней начинает зарождаться желание, - точно зверек, против воли угнездившийся в голове. Нечто похожее она испытывала рядом с Биннесманом, но это чувство было гораздо сильнее. Кроме всего прочего, Биннесман был стар и, по правде говоря, не слишком привлекателен на вид.

Габорн - дело совсем другое; к тому же, он осмелился сказать, что любит ее.

Ее клонило в сон. Иом не владела дарами ни мышечной силы, ни метаболизма; только одним - даром жизнестойкости, полученным вскоре после рождения. Поэтому, даже отличаясь замечательной выносливостью, она нуждалась в отдыхе точно так же, как и всякий другой человек.

Однако электризующее прикосновение Габорна мешало заснуть.

Это совершенно невинно, уговаривала она себя, когда он погладил ее по щеке. Просто прикосновение друга.

И все же она страстно желала, чтобы он продолжал, чтобы его рука продвинулась дальше, к шее. И, более того, еще глубже, хотя в этом она не осмеливалась признаться даже самой себе.

Иом удержала его пальцы, мешая поглаживать свое лицо.

В ответ он взял ее за руку, поцеловал и положил между своих коленей. Нежно, так нежно, что у нее перехватило дыхание.

Иом слегка приоткрыла глаза. Было так темно, как будто они лежали под одеялом. Мы отгорожены от дома деревьями, подумала она. Эта женщина не может видеть нас, да и не знает, кто мы такие.

От этой мысли сердце у нее бешено заколотилось. И, конечно, Габорн не мог не почувствовать этого, не мог не видеть, как она с трудом сдерживает дыхание.

Его рука снова погладила Иом по щеке, от этого прикосновения она непроизвольно слегка выгнула спину.

Не можешь ты хотеть меня, думала она. Нет, это невозможно. Лицо у меня такое, какое и в страшном сне не приснится, а вены на руках похожи на голубых червей.

– Хотелось бы мне снова стать красивой, - одними губами, почти беззвучно прошептала она.

– Ты и так красива, - с улыбкой ответил Габорн.

Он склонился над Иом и поцеловал ее в губы. Поцелуй пах сливами. Прикосновение его губ чуть не свело ее с ума. Габорн подложил ладонь под ее затылок, притянул к себе и поцеловал снова, еще более пылко.

Обхватив Габорна за плечи, Иом подтянулась и уселась у него на коленях, чувствуя, как он трепещет от желания. Она не сомневалась, что сейчас, в этот момент, он верил - верил, что она прекрасна, несмотря на то, что Радж Ахтен лишил ее дара обаяния, а королевство отца лежало в руинах. Сейчас, в этот момент, он не замечал, как она уродлива, и хотел ее так же страстно, как она его.

Габорн оказывал на нее совершенно удивительное воздействие. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее более грубо. Его губы скользнули по щеке к подбородку. Она подставила ему шею, чтобы он смог поцеловать ямочку на ней. Что он и сделал.

Распутница. Я веду себя, как распутница, осознала Иом. На протяжении всей своей жизни она следила за собой, держала себя в руках и была свободна от желаний.

Теперь, впервые в жизни, она оказалась наедине с мужчиной. С мужчиной, которого - теперь это не вызывало у нее сомнений - она страстно желала.

Она всегда держала свои эмоции в узде, никогда не допускала даже мысли, что может наступить миг, когда она станет вести себя так… распутно. Все дело в его магии, снова и снова повторяла себе Иом. Это она заставляет меня испытывать такие чувства.

Задержавшись на ямочке на шее, губы Габорна скользнули к ее уху.

Взяв его за руку, Иом притянула ее к своей груди.

Он, однако, отдернул руку.

– Пожалуйста!
– прошептала она.
– Пожалуйста. Не надо быть сейчас джентльменом. Сделай так, чтобы я снова почувствовала себя прекрасной!

Отстранив губы от уха, Габорн перевел взгляд на се лицо. Если в тусклом свете он и увидел что-то неприятное и отталкивающее, то не подал вида.

– Я… Ох!
– ослабевшим голосом произнес он.
– Боюсь, я только и способен на то, чтобы быть джентльменом, - он неуверенно улыбнулся.
– Слишком много лет только в этом и практиковался.

Он немного отодвинулся от нее, но не совсем. Непонятно почему, глаза Иом наполнились слезами. Он, наверно, считает меня бесстыдницей, испорченной, прошептал тоненький голосок внутри. Вот сейчас он видит меня такой, какая я есть - одержимой животным желанием. Похоть, внезапно овладевшая Иом, теперь вызывала у нее самой лишь отвращение.

– Я… Прости меня!
– воскликнула она.
– Я никогда не делала ничего подобного!

– Знаю.

– В самом деле - никогда!

– Никогда, я понял.

– Ты, наверно, считаешь меня дурочкой или блудницей!
– или просто уродиной. Габорн рассмеялся.

– Вовсе нет. Мне даже… лестно, что я вызываю у тебя такие чувства. Лестно, что ты могла захотеть меня.

– Я никогда не была наедине с мужчиной, - призналась Иом.
– Всегда рядом находились служанка и Хроно.

– А я никогда не был наедине с женщиной, - сказал Габорн.
– За нами обоими всегда кто-нибудь присматривал. Я часто задумываюсь над вопросом: может быть, учитывая неусыпное око Хроно, мы ведем себя лучше, чем если бы этого не было? Никто не захочет, чтобы его темные делишки были увековечены, и весь мир смог бы узнать о них. Уверен, есть немало лордов, которые ведут себя и благородно, и скромно не по зову души, а лишь из нежелания, чтобы весь мир узнал об их подлинных наклонностях.

– Но может ли, Иом, и в самом деле считаться хорошим тот, кто ведет себя хорошо только на людях?

Габорн крепко обнял ее, прижав спиной к своей груди, но не целовал больше. Этим жестом он как бы снова приглашал ее отдохнуть, попытаться уснуть. Иом, однако, не отпускало напряжение, и она постаралась расслабиться.

Ничего не получалось, мысли не давали покоя. Почему он так повел себя? Пытается быть хорошим или просто не смог справиться с охватившим его отвращением? Кто знает? Не исключено, что даже самому себе он не решился признаться в том, каков истинный ответ.