Время возмездия

Полковник вытер губы салфеткой, закусил. Задумался. В комнате все притихли, приготовились слушать. Щетилин редко рассказывал о своем прошлом. Знали только, что он воевал в танковых частях, дошел до Берлина, что на своем танке одним из первых ворвался в Прагу на помощь восставшим.

– Давно это было, жарким летом сорок четвертого, – начал Щетилин и, затянувшись, медленно выпустил дым. – Столько лет прошло, а мне все не верится, что нет в живых командира нашего, младшего лейтенанта Кульги… Григория Кульги. А ведь он тоже боксером был. Не простым. Чемпион города Ленинграда сорок первого года и всего Ленинградского военного округа! Афишу с собой в танке возил, на которой оповещалось о боксерских соревнованиях. Там и фамилии боксеров напечатаны. Так в затишье между боями, когда свободная минута выпадает и настроение подходящее, Григорий Кульга нам про каждого рассказывал. Особенно часто он своего друга, зенитчика, вспоминал. Тоже чемпионом был и Ленинграда, и всего округа. Только судьба его военная как-то не сложилась, пропал он в неизвестности… Кульга, когда танк новый получал, на Урале был, в тылу. И там случайно жену своего друга Миклашевского встретил. Она вся в слезах… Вот, видите, вспомнил! Миклашевский его фамилия. Сколько лет прошло, а как сейчас помню…

У Рокотова от неожиданности кровь прилила к лицу. Он не удержался, перебил полковника:

– Простите… Как, вы сказали, его фамилия?

– Миклашевский, – повторил полковник. – А что?

– Как звать его, не помните? Не Игорь Леонидович?

Щетилин положил папиросу на край пепельницы и повернулся к Рокотову:

– Да, Игорем звали… Точно, Игорем! Игорь Миклашевский. А вот отчество?.. Кульга никогда по отчеству его не называл, возраст не тот был, – и в свою очередь спросил: – Вы о нем слышали что-нибудь?

– Тренер мой, еще с тех пор, как в Москве, в училище был, а потом и в составе сборной страны. Игорь Леонидович Миклашевский. Он действительно был чемпионом города Ленинграда и Ленинградского военного округа… И сейчас с нами в Англию ездил. Меня секундировал. Все мои победы можно на его счет отнести.

– Выходит… он жив? – в свою очередь удивился полковник.

– Жив! Только изранен весь. В тыл его наши засылали с заданием. Он сам нам ничего не рассказывал, от других тренеров мы слышали, которые с детства его знали, боксировали на соревнованиях. Фашисты его то ли пытали, то ли даже расстреливали… Но он живой оказался, и партизаны его спасли. Кажется, в Бельгии или в Северной Франции. Два ордена боевых у него, у Игоря Леонидовича.

– Надо ж такое, а? – невольно вырвалось у Щетилина. – Командир мой, Кульга, о нем горевал, пропал, мол, человек без вести… А он живой оказывается!.. Ну, что б мне с вами, товарищ старший лейтенант, раньше на эту тему поговорить, вы б там, в Лондоне, порасспросили бы у Миклашевского про моего командира, младшего лейтенанта Кульгу. Погиб он летом сорок четвертого… И стрелок-радист Юстас Бимбурас. Литовец, из Каунаса. Нас всех посмертно награждали, а мы с Галиной выжили… – Он кивнул в сторону кухни, где хлопотала его жена. – Она механиком-водителем была. А до фронта на танковом заводе боевые машины испытывала. У нас танк именной был, его комсомольцы сверх нормы сделали, персонально для Галины и Кульги. Мы все тогда от Галины без ума были, и Кульга в первую очередь. По-серьезному, без нынешних шуры-муры… Мы вокруг нее, как ангелы-хранители, экипаж весь наш то есть… И тихо друг друга ревновали, про себя, конечно. – Полковник замолчал, вынул из коробки новую папиросу, помял в пальцах.

А Валерий уже по-иному взглянул на кухню. Так вот, оказывается, какие шрамы у жены командира! Она была в танке, горела. Вот это подруга!

– Гитлеровцы на нашем участке ввели в бой новые танки. Первая пробная партия. Потом, когда нам с Галей награды вручали, мы узнали, что в одном из танков находился и фашистский конструктор барон фон Шилленбург. Уверен был, что его земным броненосцам все нипочем. Но наши бронебойные снаряды разворотили крупповскую броню. Правда, и нам досталось. Как я уцелел, сам не знаю. Очнулся в госпитале. А в соседней палате наша Галя. Из горящего танка ее вытащили чуть живую. Вот с тех самых пор с ней и не разлучаемся.

3

Прошло несколько недель, и Валерий втянулся в хлопотливую будничную жизнь и службу офицера. Дел было много, и всюду он хотел поспеть. Напряженный ритм воинской жизни увлек и подчинил. Валерию порой даже казалось, что он никогда не уезжал и в боксерских соревнованиях не участвовал. Зато он часто вспоминал рассказ полковника о разгроме батальона тяжелых танков, особенно о гибели фон Шилленбурга. Эта фамилия не выходила у боксера из головы. У его соперника такая же фамилия… Не родственники же они?

Наступил март.

Солнце поднялось выше, и в полдень в таежных дебрях, окруживших гарнизон, явственно запахло весной. Еле уловимые приметы близкой весны блуждали и по округе. Все чаще стали появляться в сером свинцовом небе ослепительно голубые окна. Зимний снег приобрел весенние краски и оттенки. Приглядись в солнечный день: на открытой лужайке он то золотисто-розовый, то голубой, а в тени, под кедрачами и елями, густо-синий. И тихими лунными вечерами плывет над снегами нежный опаловый цвет. Идешь на лыжах – и снег вокруг звездами переливается.

Таежные чащи ожили. У волков и лисиц пора свадеб. Пернатые жители стали подавать голоса, робкие, тихие, как бы спросонья. Весна идет! А по утрам еще лютые морозы. Густой иней покрывает деревья так, что сразу не различишь, где березы, клены и осины. Солдаты отрабатывают операции. Лица раскраснелись, глаза блестят. Звучит одна команда за другой.

Рокотов придирчиво наблюдает за подчиненными. В руках зажат секундомер. Офицер прикидывает в уме, где, на каких операциях можно сэкономить секунду-другую. В современной войне время – важный фактор!

И солдаты снова и снова вместе с командиром повторяют приемы. Сколько однообразно-утомительных движений! Но за этими повторами – путь к дорогим секундам, секундам, отвоеванным упорством и выносливостью.

Рокотов поднимает руку, смотрит на часы: пора заканчивать.

Поодаль, среди пушистых молодых елок стоит, как изваяние, Красуля и смотрит, смотрит на солдат своими умными влажными глазами. Он терпеливо ждет перерыва, и тогда сам подходит, ожидая угощения. У Валерия в кармане кусочки сахара.

– Красуля, полакомься!

Лось потянется длинной мордой, осторожно возьмет мокрыми темными губами с ладони белый квадратик сахара и благодарно кивнет головой, на которой поднялись молодые лапообразные рога.

А вечером – тренировка. Небольшой спортивный зал с низким потолком, на котором, защищенные сетками, горят лампочки. Окна до половины занесены снегом.

В зале тесно. Пахнет потом и канифолью. В одном конце трудятся молодые солдаты, те, что отстают по физической подготовке. Они пыхтят на брусьях, прыгают через коня. В другом, подстелив гимнастические маты, тренируются борцы.

У боксеров свой угол. Тут висит самодельный брезентовый мешок, набитый песком и опилками, укреплен деревянный щит для пневматической груши. Желающих заниматься в боксерской секции много, особенно теперь, после возвращения Рокотова.

Валерий тренирует и сам тренируется. Палец давно зажил. Рокотов написал Миклашевскому, своему тренеру, о рассказе полковника, о Кульге, и доложил, что «работает по графику». График, индивидуальный план тренировок, имеется у каждого члена сборной команды страны. Валерий не теряет времени. Кто знает, может, Всесоюзный тренерский совет утвердит его кандидатуру, вызовет на сбор и пошлет на первенство Европы. Чемпионат континента состоится в мае. Надо быть в форме…