Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Но поверить в конце концов пришлось: голос Прокопчика хоть и дребезжал от рвущегося наружу адреналина, в целом звучал вполне убедительно. В результате я опрометью выскочил из конторы, прыгнул в машину и полетел по названному им адресу - где-то в районе Пресни.

Мысли в голове перескакивали друг через друга, как шары в лотерейном барабане, но нужный шарик никак не выкатывался. Я решил отставить покуда в сторону рассказанное Прокопчиком до встречи с ним, а дорогой сосредоточиться на Светке. Вернее, на той записи с ее участием в главной роли, что передал мне Панич.

Михееву держали в смирительной рубахе.

Это говорило о том, что чисто медикаментозными средствами врачам снять приступ не удалось. Или наоборот, оно и не входило в их задачу. Я не большой специалист в области практической психиатрии, но даже мне известно, что хорошая доза столь любимого нашими докторами аминазина вполне способна лишить желания буянить даже бешеного слона. Одновременно она, доза, лишает также и способности не только связно излагать свои мысли, но собственно мыслить в привычном понимании. Речь уже, конечно, не о слонах, а о людях. О Светке Михеевой, в частности.

Напрашивался вывод: находящуюся в чрезвычайно возбужденном состоянии девицу не вырубили потому, что требовалось «аудио-визуальное исследование течения заболевания непосредственно в момент приступа», что называется, «в горячем состоянии». Так или почти так будет потом записано в истории болезни.

Но у меня закралось сильное подозрение, что именно это исследование проводилось не в полном соответствии с духом и буквой клятвы Гиппократа. По просьбе местного олигарха Панича оно записывалось на видео для последующей передачи не имеющему отношения к медицине лицу. И имело цель отнюдь не научную и не лечебную.

Это был допрос.

– Тебя зовут Светлана?

– Да.

– Михеева Светлана?

– Д-а-а… (с нарастающим возбуждением, дальше сквозь рыдания и попытки вывернуться из смирительной рубашки). Я Светик, Светулик, лапулик, мамулик!… Ма-а-а-мочк-а-а-а!..

Из угла, загораживая пол-экрана, выдвигается чья-то широкая спина в мятом белом халате, и запись обрывается: кто-то выключил камеру.

То ли экономили гигабайты. То ли решили, что дальнейшее не стоит фиксировать даже в конфиденциальном порядке.

Экран загорается снова. Как ни странно, больную не отправили в палату. Видно, ей чего-то дополнительно вкололи, подуспокоили и продолжают расспрашивать. Или допрашивать. Судя по таймеру в левом нижнем углу, за кадром прошло всего минут двадцать. Этакая психиатрическая «скорая помощь».

Интересно, сколько Петр Борисович Панич отвалил в качестве гонорара за эти эксклюзивные медицинские услуги?

– Ты была в Москве?

Кивок - словно шея надломилась, и подбородок бессильно упал на грудь.

– И что ты там делала?

Светка что-то неразборчиво бормочет себе под нос.

– Поднимите ей голову.
– Две волосатые оглобли возникают из-за кулис и берут девушку за виски, бесцеремонно разворачивая.
– И что ты, говоришь, там делала?

– Умирала…

– Умирала? От чего?

– Ни от чего. Умирала…

Пауза. Ответ поставил в тупик даже бывалого интервьюера по ту сторону голубого экрана.

– Ты болела?

Отрицательное движение головой.

– Несчастный случай? Попала в аварию?

– Нет…

– Но тебе было плохо, да?
– Голос не спрашивает, а утверждает. И натыкается на неожиданную преграду.

– Хорошо…

– Тебе было хорошо?
– голос не скрывает удивления.

Кивок.

– Тогда почему же ты умирала?

В ответ - молчание.

За экраном другой голос, сипловатый и чем-то смутно знакомый, замечает скользящим полушепотом, обращаясь явно не к Светке, а в сторону:

– Может, не в прямом смысле, а? В переносном?

Первый голос, демонстрируя отменную реакцию,

тут же врубается:

– Умирала - от горя?

Молчание.

– От стыда?

Молчание.

– От любви, от счастья?

Неожиданно впервые за все время разговора Светка сама вскидывает голову, в ее интонациях появляется что-то похожее на жизнь.

– Любовь - счастье, - произносит она невыразительным тоном, но остается непонятно: то ли это первое развернутое сообщение, то ли просто эхо последнего вопроса.

Видимо, сомнение возникает не только у меня. Задающий вопросы обращается в сторону, к тому, кто подкинул идею насчет переносного смысла, и вполголоса разъясняет:

– Она сейчас загружена, сознание сужено, как тонкий лучик в темноте. Ей легко даются лишь простые ассоциации. Что называется, первого круга. Нам это на руку, мы можем многое узнать. Лобовыми вопросами, знаете, как при игре в шарады. — И снова направляет скальпель голоса на пациентку: - Любовь - это счастье, полностью с тобой согласен. Ты в Москве кого-то любила?

Тут снова возникает второй голос.

– Черт!
– погромыхивает он, явственно сдерживая отрицательные эмоции.
– Черт, ерунда какая-то. Любили друг друга, зачем тогда умирать?

– Погодите, - отмахивается первый голос с досадой.
– Примитивные подходы здесь не годятся: обстоятельства бывают самые разные.
– И в подтверждение режет следующим вопросом:

– Он был женат?

– Да…

– Видите!
– торжествующе - за кадр. И участливо - Светке: - Он был намного тебя старше?

– Да…

– А чем он занимался?

– Убивал меня…

За мерцающим экраном, на котором сгорбилась неподвижная фигура девушки, возникает не пауза даже, а долгая тишина. Первым срывается вопросом нетерпеливо рокочущий голос, и я наконец признаю в нем моего нового друга и клиента Петра Борисыча Панича:

– За что убивал-то?

– Любил…

– Кого? Тебя?

– Меня…

– Убивал, потому что любил?

— Да!

После чего в глубине заэкранья возникает короткая, но бурная перепалка.

– Бред! Бред!
– горячится Панич.
– Она просто бредит - и все!

Ему возражают сдержанно, но твердо:

– Па-а-прошу больше не вмешиваться! Мы с вами в медучреждении!

– Как не вмешиваться?! Как - не вмешиваться? Вы ее что, не можете привести в адекватное состояние?