Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Теперь доктор Ядов слушал меня, больше не кивая, но и не отрывая от меня пристального взгляда.

– Так вот и вопрос, - сказал я наконец.
– Вы, случайно, не имеете отношения к этой частной клинике?

Произнося все это, я тоже старался заглянуть ему в лицо. У профессора на скулах отчетливо заалели два ярких пятна, а кончик носа, наоборот, побелел и слегка заострился. Ответ уже был мне ясен без всяких слов. И Ядов не стал отмалчиваться.

– Имел, - медленно произнес он и повторил: — Имел отношение. Но больше не имею.

– Давно?
– быстро спросил я.

– Что - давно?
– По тону доктора трудно было определить: он действительно не понял, о чем его спрашивают, или сделал вид, что не понимает.

Но от старого опера ему было так легко не отделаться. Я повторил вопрос в максимально развернутой форме:

– Как давно вы перестали иметь отношение к этой частной клинике?

– Да какая разница?
– еще раз попытался он уйти от ответа.

– Большая, - отрезал я.
– Но если не хотите отвечать, попробую угадать самостоятельно. Две недели назад?

Ядов молчал. Пауза неприлично затягивалась. И первым прервал ее снова он.

– Откуда вы это знаете?

– Интуиция - мать информации, - охотно объяснил я.

– Ну и какую еще информацию она вам родила? — без особого энтузиазма поинтересовался доктор.

– Две недели назад пропала девица по имени Марта Панич. А ее подружка Света Михеева натурально спятила и полезла в петлю.

– Это все?
– уточнил он. Как мне показалось, с заметным облегчением.

Но я собирался его маленько разочаровать.

– Нет, не все.

– Что же еще?

– Нинель, - произнес я с нажимом.
– Две недели назад Нинель утащила из серверов в клинике жесткие диски со всеми записями этих ваших спектаклей. И ее начали искать очень серьезные дяденьки - с целью эти диски вернуть. Но она предпочла сигануть с балкона. Так вот, моя интуиция родила мне информацию, что вы перестали иметь отношение к клинике именно после всех этих событий.

Но Ядов покачал головой. Печально и отрицательно.

– Обманула вас ваша интуиция. Не после, а до. Я отказался там работать еще до того, как Нинель… совершила эту глупость.

– Почему вы называете это глупостью?

Доктор молчал.

– А вы знали, что у Нинель был запущенный рак? С метастазами?

Если бы я двинул ему промеж глаз бейсбольной битой, он не выглядел бы более ошарашенным.

– Рак?
– повторил он за мной. И после долгого молчания наконец пробормотал: - Да, это многое объясняет… С психологической точки зрения. Перед лицом близящейся смерти люди, бывает, преображаются. Начинают посещать церковь, например. Другие стараются забыться, уходят в алкоголь, в наркотики.

– Ну, если она в последнее время что-то посещала, - вспомнил я «Холодную утку», - то на церковь это не похоже. А вот насчет всего прочего - это да, все имело место. Так вы говорите, многое объясняет?

– Объясняет ее поведение, но не мое. Повторяю: я бросил работать в новой клинике еще до этого.

– Хорошо, отказались доэтого, - сдал я маленько назад.
– Но тогда - после чего?

Молчание.

– Что хоть там такого было, на этих дисках?

Молчание плюс выразительный взгляд, ошибиться в трактовке которого было трудно.

– Не хотите говорить, - констатировал я.

– Не хочу, - подтвердил он.
– Но главное - не могу. Не имею права.

– Опять врачебная тайна?
– с досадой спросил я.

Он кивнул. Но нехотя добавил:

– И не только.

Я решил попробовать с другого конца.

– А что будет, если эти диски найдутся?

– Ничего хорошего, - пожал он плечами.

– А плохого?
– продолжал давить я.

– Плохого - сколько угодно. Может быть очень плохо очень многим людям.

Это я уже слышал. Правда, не от врача, а от пациента. От пациента и одновременно отца-основателя. Но меня в данном случае интересовал именно доктор.

– Например, вам - будет?

Он вяло кивнул.

– Мне, полагаю, хуже всех.

– Почему?
– без особой надежды на ответ поинтересовался я.

Снова молчание.

– Послушайте, - сказал я примирительно.
– Наш с вами общий знакомец Воробьев-Приветов землю носом роет, чтобы вернуть диски. Меня вот привлек. И как видите, все мне рассказал.

Произнося эти слова, я внимательно следил за лицом Ядова. И мне удалось уловить на нем мимолетную горькую усмешку. Которая свидетельствовала: нет, как я, собственно, и предполагал, не все рассказал мне бывший Валька Понос, он же будущий господин губернатор Воробьев-Приветов.

И я сдался. Ну, не сдался, конечно, а понял, что лобовая атака захлебывается, и отошел на заранее подготовленные позиции. Для начала махнул рукой:

– Ладно, оставим эту тему. А еще вопрос позволите? Из другой оперы?

Ядов дернул плечами, что при желании можно было расценить как равнодушное согласие. Но я надеялся, что смогу сейчас это равнодушие поколебать.

– Вопрос вам как психиатру: могла ли Ангелина Шахова убить своего бывшего супруга Игоря Шахова?

Доктор расхохотался. Легко, искренне, без всякой игры.

– Вон вы куда гнете!
– все еще усмехаясь, проговорил он.
– Вопрос психиатру, говорите? Уж сказали бы честно: подозреваемому! Так, мол, и так: вы, гражданин Ядов, используя служебное положение, вывезли из психиатрической лечебницы больного человека, по приговору суда находящегося на излечении в связи с убийством. Двадцать лет назад она убила любовницу мужа, а сейчас вы ей предоставили возможность прикончить его самого. Так, что ли?

– Не понимаю, что вас так веселит, - насупился я.
– Разве это - невозможный вариант?

– Совершенно!
– отрубил он.
– Просто вы не специалист, но любой грамотный психиатр подтвердит вам…

– А любой грамотный следователь не поверит ему на слово!
– оборвал я его.
– Скажет: есть мотив, есть пособник, налицо сговор. Есть анамнез, наконец!

Тут Ядов наконец посерьезнел. Проворчал:

– Анамнез… Что вы в этом понимаете!

– Не понимаю - объясните!
– потребовал я.
– А то легко просто заявлять: совершенно невозможно! Объясните - почему?