Все лестницы ведут вниз

— Достойно, — проговорила Татьяна Алексеевна, все это время не отрываясь наблюдавшая за Аней.

— Нет, это еще не все. Это из некролога, а внизу чье-то пояснение. Вот! В последней книге Искалова «Посланий шаг дороги» персонаж под именем Дмитрий Алексеевич Отчалов говорит от лица автора: «Я всю жизнь просил у Бога только одно, самое малое, что нужно для счастья простого человека. Даже не счастья, а обычного человеческого спокойствия, чтобы когда я умирал, не так то и сильно сожалел о прожитом. Но уже сорок лет, как меня никто не слышит, а ведь я всю жизнь служил ему — Богу. Как мог служил! И просил лишь это… малое. Знаешь, что я тебе скажу: нет там никого и никогда не было. Все это пустые россказни. Его никто никогда не видел, не потому что он велик, а потому что его нет. Это страшная вера — страшная ошибка человека, всю историю боящегося своей смертности; себя же боящегося. Ну это ладно! Может быть это и можно пережить, но ведь и человека нет! Понимаешь, нет человека! Что тогда человек, если он смертен? Искра! И не имеет значения, погаснет она мгновением ранее, или мгновением позже. Все эти россказни о величии, о добре, о какой-то там любви… Их нет! У искры ничего не может быть! Все это пустое.

Дочитав, Аня разразилась оглушительным смехом, с еще большим злорадством и с какой-то усталостью в голосе. Смеясь, она запрокинула голову за подлокотник кресла и буквально содрогалась всем телом, положив ладони на живот. Татьяна Алексеевна не знала что сказать. Неожиданно Аня остановилась и приподняв голову вопросительно посмотрела на психолога.

— Вы не поняли? — улыбалась она во все зубы.

— Это ужасно, — покачала головой Татьяна Алексеевна, поникнув взглядом в пол.

— Он же всю жизнь верил! — воодушевленно стала пояснять Аня. — А в конце жизни, на тебе, — щелкнула она пальцами, — и все, тю-тю, adi'os, — хихикнула и опять засмеялась, запрокинув голову назад.

— Что тебя так смешит? — нахмурившись спросила Татьяна Алексеевна. — Это же ужасно. В конце жизни разочароваться…

— В том то и дело, что ужасно, — подхватила Аня. — Вся жизнь — это мерзкий парадокс! Нас как пауков запихали в одну ржавую банку и приказали долго и счастливо жить. Гадкая нелепица, — со злостью добыла Аня, понизив голос.

— Это не так, Аня, — тихо сказала Краснова.

— Да ну, — будто бросив вызов, Аня тут же вскочила с кресла. — Ладно, на сегодня хватит, — весело проговорила она. — Я пошла.

— Будь аккуратна, Аня, — все чаще заботливо напутствовала Татьяна Алексеевна.

***

Желание помочь Ане во множестве ее внутренних проблем, которые она — во всяком случае перед Татьяной Алексеевной — не хотела признавать, усиливалось живым интересом к самой личности девочки: к ее сложному, местами неординарному характеру. Воскресенская словно вдохнула в Краснову чем-то живым, настоящим, и не без преувеличения — ценным; пробудила в ней со временем забываемые чувства своей нужности, полезности и необходимости, что придало глазам Татьяны Алексеевны живой блеск, а с лица смахнуло застывшие в годах черты.

Замечая в Ане незаурядный смекалистый ум, Татьяна Алексеевна все больше привязывалась к девочке и порой принималась отыскивать в этой рыжей головке нераскрытые таланты, в которые искренне, всей своей душой верила. Личность Ани в итоге на столько увлекла Краснову, что она забывала о своей задаче психолога, но каждый раз замечая это за собой, ничего не могла поделать. Не могла она — и, признавалась, не хотела — глушить в себе столь глубокие и чистые чувства, которых ранее никогда не испытывала. Этих чувств она и стыдилась, и благоговейно оберегала, как единственно оставшийся огонек маленькой свечки посреди беспокойного сквозняка.

Татьяна Алексеевна не ошиблась, распознав в этих чувствах природу материнства, о котором так тосковала, как бы не старалась в своем бессилии заглушить. Это чувство оказалось столь сильным, что одна мысль утерять ее наводило ужас, повевая холодом одиночества. С ним — этим чувством — уже не было так одиноко, как прежде, хотя оно и больно жалило Татьяну Алексеевну за невозможностью излить его на Аню, но в этой боли было нечто наполненное смыслом и теплом. Казалось, что потеряв его, Татьяна Алексеевна неминуемо потеряет саму себя — свою живую часть; тут же, на месте завянет красивый распустившийся цветок и больше никогда, во веки не восстанет.

Стыдилась же она зависти, следом омрачавшей светлые порывы души. Зависти к живой, кровной матери Ани, место которой ей никогда не дано занять, только если в своих мечтах. Замечала она, что порой, незаметно для себя попрекала маму подопечной за то, в чем приходится ходить ее дочери. Эти грубые, как солдатские ботинки; мальчишеская куртка и какая-та невзрачная блузка с затертыми до бела джинсами. Все это расстраивало Татьяну Алексеевну, которая ничего с этим поделать не могла, но создавало повод порицать маму Ани, хотя отлично знала, что отца у девочки нет, а мать как может, зарабатывает. Потому, поймав себя на подобной мысли, Краснова старалась унять свое недовольство, а все остальные побуждения по отношению к Ане держать при себе, как сокровенную тайну и никаким — к сожалению — образом не выказывать своих чувств. И почему, задавалась она, не редко светлые, искренние чувства оборачиваются какой-то потаенной, мрачной мыслью, становясь острым клинком на противоположной стороне намерений, которым непременно порежешься?

***

Постоянные посещения кабинета Татьяны Алексеевны во время школьных занятий необходимо было прекращать, тем более со временем для этого настал благоприятный момент. По поведению Ани можно было сказать, что она более-менее раскрепостилась и вроде как — приглядывалась Краснова — стала ей доверять. Предупреждая возможный скандал с Ириной Васильевной по поводу прогулов Ани в кабинете психолога, Татьяна Алексеевна не долго думая, но с небольшой опаской разрушить зыбкое строение их отношений, начала разговор.

К большому удивлению Татьяны Алексеевны, в ответ Аня только смешно фыркнула, демонстрируя свое как-бы разочарования и лишь якобы невзначай обронила, что в таком случае ей придется больше «бродить по улицам этого фасадного городишки». На это Краснова неаккуратно заметила, что Ане лучше всего гулять после школы, потому как не мешало бы «подтянуться», но в ответ на это предложение встретила не примирительно-раздраженный взгляд. Во всяком случае, основного Татьяна Алексеевна добилась: теперь Аня ходит строго по пятницам после занятий, и при этом, выстраиваемое ею отношение с девочкой не дало видимой трещины.

3

— Аня, а я вчера дочитала «Последний шаг дороги» Искаева, — словно предвкушая победу, улыбалась Татьяна Алексеевна.

— Кого дочитала? — кисло сморщилась Аня.

— Помнишь, ты мне как-то некролог Искаева прочитала? И там была чья-то приписка: цитата из его последней книги, где главный герой разочаровывается в Боге и в своей жизни. Якобы, словами персонажа автор выразил свое собственное разочарование.

— Ну, — подозрительно вытянула Аня, — помню. Он не только в боге разочаровался. В человеке тоже, — хмурилась Аня.

— Да, — согласилась Краснова, — и якобы в человеке.

Ане не нравились все эти «якобы», уже два раза так отчетливо врезавшиеся в ее уши. Тема закрыта! И так все понятно, думала она, — пауки в ржавой банке и приказано им жить и быть счастливыми. Но Татьяна Алексеевна восприняла это как вызов, потому что так смотреть девочке на мир непозволительно и вредно. Она зареклась осторожно, мягко и как можно безболезненно выкорчевать этот губительный образ — «одну из причин страданий Ани», в чем абсолютно убеждена.