Все лестницы ведут вниз

— Да разве я…

— На всякий случай предупредила. Честно говоря, я еще не продумала до конца, как эта посылочка будет выглядеть… Но так, в общих чертах что-то есть.

— Я не буду смеяться, Ань. Обещаю.

— Ага, а то смотри. Жалеть не буду. — Аня сделала паузу. — Ты знаешь, что все отравлено скверной?

— Ну да, — вздохнула Лена; ей очень не нравилась эта Анина идея, принявшая навязчивую форму. Более того — она была Лене противна. — Ты как-то говорила об этом, — отвела глаза.

— Все, абсолютно все отравлено, и виноваты в этом люди. Земля не может быть грязной, и воздух… Но человек изгадил все. Все изгадили. До чего мог прикоснуться, то и превратил в грязь. Сам стал пауком и все теперь хочет обмотать своей липкой, вонючей паутиной! Он пустил в свое сердце скверну и она его отравила, а он отравил все остальное, и так пошло по замкнутому кругу. Теперь даже стали появляться такие, которые рождаются со скверной — уже отравленные. Ты с одной такой дрянью знакома.

— Кто это?

— Не важно, — огрызнулась Аня. — Среди всей этой вонючей грязи, знаешь, кто может быть чистым?

— Нет, не знаю, — грустно ответила Лена.

— Ты удивишься, что я это скажу. Дети! Вот они чистые. Я наблюдала за ними. Они не отравлены скверной. То есть в большинстве своем… Есть, конечно и такие малолетки… Конченые, одним словом. Я к чему! Ты, Ленка, тоже когда-то была чистая. Да я тебе даже, как подруга, скажу… Без шуток, — серьезно, с загоревшими глазами продолжала объяснять Аня. — Ты самая нормальная из всех этих членистоногих уродов… Среди нас самая нормальная, но и тебя скверной заразят. Да уже заразили. Хандришь не по-детски, как и я… Только я родилась такой, а ты… Ну да ладно. Ты, вообще, понимаешь, к чему я?

— Не знаю. Наверное понимаю. Но лучше, если ты сама объяснишь.

— А то я имею ввиду, что все эти уроды виноваты. Они живут в своей грязи и считают это нормальным. Они не видят, что мир от них задыхается, но заражают чистых, не скверных, а те потом других и так постоянно, без конца. Разносят заразу, как спид. Понимаешь?

Лена снова тяжело вздохнула, упав на спинку стула.

— Ты права — дура я тупая. Ничего я, Ань, не поняла. Но не важно, — махала она опущенной головой.

4

Не совсем обычное знакомство словно предопределило не вполне равные отношения в дружбе Ани с Леной. В те дни Воскресенская уже приобрела сомнительную репутацию самодовольной единоличницы, но, что называется, еще не вполне раскрыла весь свой потенциал. Лена же — из параллельного восьмого «В» класса — на глазах всей школы неумолимо теряла всякое достоинство своего любвеобильного, добродушного имени; правда, не по своей вине.

Тогда Лена старалась держаться стороной Воскресенскую. Уже пробежал по классам неопровержимый слух, как за школой она неистово колотила палкой Котову Настю, а испуганные Танька с Машкой стояли в стороне. Да и слух этот был налицо, ведь не спроста Котова с две неделю безуспешно старалась скрыть свою хромоту на две ноги, особенно на левую.

Как рассуждала Лена, случившееся между ними — это обыденная внутренняя разборка среди девчонок одной породы, которые не редко случаются. Такого же мнения она и поныне, и, надо сказать, не безосновательно. Все эти Котовы, а особенно Ершовы, Зорины, а с ними и Воскресенская, мало, на ее взгляд, отличаются друг от друга — разница только в подходе. Они как-бы люди одинаковые, но начинающие свой путь с противоположных концов дороги, а потому с разным углом обзора, но похожим восприятием всей окружающей действительности.

Вполне вероятно — родись Аня в обеспеченной семье, имела бы она все для себя необходимое, вполне возможно, щеголяла бы в туфлях на высоких каблуках, подобно двум своим идейным соперницам, которых она прозвала шакалками. Тянула бы слова как Зорина, а добрую половину перемены посвящала своей прическе, разглядываемой с экрана телефона. Тем более внешность Ани на то позволяет. Безусловно, она была бы популярна, а имея такой волевой характер, предводительствовала бы над этой маленькой стайкой модниц, причем держала бы всех в своем небольшом, но упрямом кулачке. В таком случае, не сложно представить, как и с Аниных губ слетают два слова, ныне ею ненавистных по известным причинам. В том нет ничего удивительного, потому что это вполне соответствует ее характеру. Как Ане не чуждо делить мир на два противоположных цвета, так ей и не зазорно разделять подобным же образом людей между собой. Только подход — в том и разница. У Ани свой естественный отбор — пускай и наивный, нафантазированный, в каком-то отношении перевернутый и извращенный, может быть отчасти мистичный, но как ни как, а это своего рода личная философия Ани, в каком-то плане ею же выстраданная.

Также и Воскресенская уже имела некоторое представление о своей будущей подруге. Отголоски первого впечатления Лена слышит по сей день в виде некоторых ругательств в свой адрес. За год довольно тесного общения Аня могла бы и измениться в своем мнении, тем более оно не соответствовало действительности. Но чрезмерное, раздутое упорство — это то, что во многом характеризует Воскресенскую Аню.

Достоинство же, в те дни неумолимо теряемое Леной, попиралось «шакалками» и примкнувшей к ним Котовой, которые не заполучив себе Аню, как девочку для битья, решили таковой сделать Лену из параллельного класса. Правда, с ней тяжелее было найти повода для задирок — как ни как, а Лена менее конфликтна, более покладистая и дружелюбная, да и не представляла из себя «нищее рыжеволосое убожество». Но долго ли надо лезть в карман для повода, если он так необходим?

Школьные дни стали долгими и унизительными, оставившими в памяти Лены множество неприятных образов, порой при воспоминании омрачающих ее лицо. Как же несчастная девочка могла дать сдачи двум, а не редко трем своим жестоким обидчицам, когда сама становится в ступор и разинув рот не знает что ответить, если кто обзовет ее каким неприличным словом или застанет буквально врасплох какой-либо претензией, нагло и напористо высказанной?

Не раз Аня видела, как Лена получает жгучие пощечины по лицу, или морщась пригибается к земле от тупой боли в животе. Или как пискляво покрикивает, либо таскаемая за волосы умоляет отпустить ее, все еще — возможно — надеясь на неожиданное сострадание сверстниц, которые только зверели от кротости и слез. Часто Лене приходилось лишь смирно стоять на месте ногами в рост или на коленях, беспомощно перенося свою не легкую и несправедливую участь. Видела Аня, как несчастную порой волокли за лестницу, откуда начинали доносится шлепки от соприкосновений нескольких ладоней с лицом жертвы. Со временем Лена научилась молчать и плакать без слез.

Уже тогда Аня пришла к выводу, что все окружающее — мир, не ее и ее быть не может; здесь все ей чужое, как и она чужая этому миру. Мысль эта подстегала меланхоличное настроение и апатию, от чего пропасть между ей — Аней и миром, который оказался не ее, все разрасталась и ширилась. Она спокойно наблюдала, как люди на той стороне ущелья все дальше уносятся вдаль, а когда и вовсе скрылись из виду, села Аня на краю пропасти свесив ноги, и стала разглядывать темную впадину, чаще просто созерцая, но и не редко мечтая, как на самой глубине пропасти загорается свет, которого никогда там не было.

Всматриваясь вниз, Аня не желала замечать происходящее вокруг нее, а что видела — не обращала внимание, ведь мир этот отдельно и она отдельно. Тогда еще вселенная не превратилась в ржавую банку, населенную голодными пауками. И на Ленку, эту «чудную куклу» — как назвала ее Аня — было все рано; «совсем похрену», выражалась она. Пусть эта странная планета сама по себе варится в собственном соку, и раз «кукла» оказалась по ту сторону вместе с этим «похабным мирком», значит это случилось по «их мерзкому закону», а скорее всего по отсутствию такового. Какой может быть закон у «этого комка грязи» плоть от плоти уродливого хаоса? — рассуждала Аня.