Все лестницы ведут вниз

Тем не менее, всякий раз, когда Лену били по живому или спине, огревали щеки звонкими шлепками или дергали несчастную за волосы; насильно волокли немую от испуга под лестницу или останавливали по выходу из школы, сердце Ани щипало и обжигалось нахлынувшей волной горячей крови. Всякий раз, когда до ушей Ани доносился этот жалостливый плач, хныкания и стоны; когда Лена в отчаянии, все еще надеясь и веря в человеческие чувства обидчиц, просила и умоляла оставить ее в покое, Аня натыкалась на горькое чувство сострадания, а испытывая жалость, все больше ощущала стыд, обволакивающий ее с ног до головы, от чего Воскресенской становилось не хорошо и от омерзения начинало подташнивать. «Это мир проникает в меня своими слизкими щупальцами», — говорила она себе. Все это стало на столько невыносимо, что Аня старалась избегать случайно застать эту отвратительную сцену очередного унижения «куклы», а завидев ее, ускоривала шаг, либо разворачивалась в обратную сторону.

5

Был месяц май — светлый, жаркий и очень пыльный. Земля под натиском горячего солнца быстро высохла, а осадков все не было. Аня терпеть не могла такую погоду — в подобные дни только задыхаешься от жары дома и в школе. На улице делать нечего: глаза слепит, дышать тяжело, майка постоянно прилипает к спине, собаки на Речной попрятались, а на пруду укрытые в тени скамейки заняты — остальные же вобрали в себя обжигающий жар, как сковородка; да и пока дойдешь до пруда — спаришься, а ноги от бессилия перестанут держать. Приходя домой, Аня тут же открывала настежь все окна, заваривала сладкий чай и ставила чашку в холодильник, а потом ложилась на пол посреди комнаты, или в пустую прохладную ванную, ожидая, когда ее сироп остынет.

Напялив на свою рыжую голову кепку камуфляжного окраса, морщась от солнца, проклиная его на каждом шагу, Аня, выйдя из школы домой перебегала из тени в тень.

За школой располагался небольшой сквер, и если идти сразу домой, то лучше через него — так можно немного скоротать дорогу. Домой надо как можно быстрее — из зашторенных окон квартиры хотя-бы не проникает «адский свет долбанного солнца». Как назло, впереди она заметила «шакалок» и «живодерку» — как Аня называла Котову, а с ними, конечно же, объект их низкой злобы — не без этого «развлечения».

С обомлевшим лицом исключающим всякую надежду, Лена стояла сзади удерживаемая Танькой за руки, в чем не было никакой необходимости — и без того жертва стояла бы послушно, стыдливо ожидая, когда ее, побитую, оставят в покое. Напротив Лены стояла смелая Машка, с поучающе-сердитым и самодовольным видом, постоянно заносившая к своей шее правую руку, чтобы с размаху хлыстнуть по щеке Лены тыльной стороной кисти, от чего во рту возникал привкус крови. Рядом стояла всегда на подхвате, и часто переигрывавшая в «развлечениях» Настя Котова.

— Значит по-твоему мне показалось? — ударив по лицу, гневно прокричала Машка. — Ты за кого меня держишь, тварь?

Лена уже знала, что всего лучше молчать. В ее положении битой это самая подходящая оборона. На каждое слово обидчицы найдут с десяток других, разбавленных новыми плевками и пинками.

— Будешь молчать, мразь? — трясла ее за руки Танька. — Маш, а ты слышала про яргородских девчонок… По новостям показывали. Слышала? — наигранно сказала она.

— А чо там? — без интереса спросила Машка. — Ну чо молчишь?! — С размаху ударила кистью. — Сучка тупая.

— У них такая же шмара, как эта, затерлась. Бутылкой ей лицо порезали. Вот я и подумала…

Машка засмеялась.

— А это мысль, — надменно посмотрела на поникшую Лену, ожидая увидеть в ней новый всплеск испуга, но та не подала виду. — С такими только так и надо.

— Да вы ей лучше волосы отрежьте, — вмешалась Котова. — Или… Или давайте подпалим! Еще с ментами проблем из-за этой дряни не хватало. Много чести!

Лена бросила на нее испуганный взгляд.

— Смотри, смотри, — заметила Котова. — Боится! За волосики свои дрянные то дрожит, тупая дрянь, — быстро перебирала она слова.

— Что тупая, это точно, — сказала Машка. — Ты что-то в последнее время даже не умоляешь. Гордая стала? Слушай, ты! — крикнула она приблизившись в лицу Лены, точно та была глухая. — Хочешь или нет, но свою вину ты загладишь. Решай, или ты лишаешься своих дрянных волосиков, — она небрежно приподняла пальцами волосы у шеи Лены и отпустила, махнув рукой, — или сейчас будешь нам всем ноги целовать.

— Что молчишь? — трясла ее Танька. — Тебе выбор дали! Хера себе, Машка добрая стала, — засмеялась она.

— А может ее еще выбор не устраивает? — не успокаивалась Ершова, размахнулась и ударила. — А? Не устраивает?

— Уж какой есть, — хихикнула Танька. — За косяк надо отвечать. Ну что? — тряхнула она Лену. — Быстрей соображай!

— Да пусть молчит, — покровительственно произнесла Машка, приподняв подбородок и как-бы свысока смотря на жертву. — Чо, мы сами что-ли не решим? Давай зажигалку, Котова.

Лена зажмурила глаза и стиснула зубы. Хочется кричать и плакать, кричать и плакать.

— Да ну-у! — словно разочаровавшись, прикрикнула Котова. — Не интересно. Пусть ноги нам, сучка, целует и прощение просит. Да и за что ее потом таскать, за нос что-ли?

Ершова засмеялась; ее смех всегда раздавался с истеричной тональностью, будто бы в ее гортани скопился комок напряженных нервов.

— Я иногда поражаюсь тебе, — сказала она. — Не зря тебя Убогая живодеркой называет.

— Заткнись! — пискляво вскрикнула Настя.

— Она ее не потому так называет, — ухмыльнулась Танька.

— Заткнись! — повторилась она.

— Ну чо стоишь? Вали ее на землю, тогда, — сказала Машка.

Лена напрягла ноги, пытаясь их расставить, чтобы основательней упереться ими в асфальт. О предстоящем унижении и подумать было страшно.

— Перестаньте! Перестаньте! — крикнула она, не сдержавшись.

— Смотри, сопротивляется, — словно удивляясь произнесла Танька.

— Я сейчас, — как радуясь вскрикнула Котова и быстро побежала к газону.

— Все же странная она, — проговорила Машка. — Ну чо, давай! Бросай ее.

— Уперлась, тварь.

У Лены уже потекли слезы, сердце быстро постукивало, а дыхание стало частым, прерывистым — еще немного, и перейдет в стон. Чтобы Зорина не могла ее бросить на землю, Лена из всех сил напряглась и с каждой попыткой Таньки повалить ее, дабы не даться, сопротивляясь переставляла ноги. Машка ударила Лену кулаком в живот. Несчастная застонала поморщившись лицом, согнулась и ударилась коленями упав на асфальт.

— Так лучше? — со злостью сказала она. — Смотри, сопротивляться научилась.