Все лестницы ведут вниз

Отопление еще не включили — рано; оно и чувствуется, ведь Ане никак не согреться. Сидит она, бедная, полностью промокшая, промерзшая, дрожью бессильно борется с холодом, который проник внутрь, засел и сковал ее. По волосам и шее продолжали медленно стекать капли дождя; с головы капали на стол. От такого унизительного и болезненного положения ей захотелось заплатать, от чего Аня, как всегда, еще более нахмурилась и разозлилась.

Все деньги были потрачены на дорогу и пачку сигарет, а теперь в кармане куртки лишь три монеты мелочью, на которые ничего не купишь. Промерзшая и голодная — с вечера позапрошлого дня ничего не кушавшая. Всю жизнь ей сопутствует бедность и этот день не исключение. Мысль об этом уже не угнетала — она нервировала, злила Аню, придавала напряжение, которое не в ее силах сдержать. Сжав руки в кулачки, она безудержно, яростно ударила ими по шаткому столу, встала во весь рост и с вызывающим видом зашагала к стойке, хлюпая промокшими ногами в ботинках.

Могло показаться, что нечто упало, либо полетело в стену, и уже ожидая подобное, Николай выглянул в зал, но лишь увидел все то же жалкое зрелище: невзрачного вида Аню со злыми зелеными глазами, смотрящими на него снизу вверх из-за стойки. Это был не просто гневный взгляд; эти глаза насупленного лица требовали, причем будто бы не просто так, изъявляя каприз, а требовали по справедливости; нечто принадлежащее им по безусловному праву. Примечательно, что всякий раз, когда Аня так смотрела на кого-либо, она то делала не намерено, не специально напуская на себя такой вид, а только потому, что полностью уверена в своей правоте. Несправедливо обиженной Ане обязаны компенсировать, и не важно кто — это неоспоримая аксиома и точка!

— Ну что тебе? Драться полезешь? — усмехнулся Николай. Представшее перед ним зрелище только навеяло улыбку: не добрую, сочувственную, а насмешливую.

— Сделай мне кофе! — потребовала Аня.

Соболев молчал и лишь ухмылка слезла с его лица. Убогий вид Ани по прежнему забавлял его, но и Николай понимал, что совсем нехорошо смеяться над мелкой девочкой, а уж тем более прямо в ее оскорбленное — судя по выражению — лицо. Никакого сочувствия он к ней не испытывал. Он вообще редко чувствовал сострадание, даже тогда, когда всякий нормальный человек просто обязан хотя-бы смягчить взгляд.

— Ты что, не видишь, я же промокла! — упираясь кулаками в поверхность стойки, заявила Аня. — Пока я сюда шла, вся продрогла как дворовая шавка. Я сутки ничего не ела! — взвизгнула она.

За тот период, пока Воскресенская ходила сюда, Николай понял, что если у нее есть деньги, то девочка просто приходит, платит и покупает то, что неизменно берет всегда. В остальном, когда у Ани денег нет, она либо обманывает, либо вот так вот требует, либо упорно и нагло на него глядит, чуть ли не проклиная землю, на которой он стоит. Не редко бывало, что и обзывалась.

— Зачем шла то? Сидела бы дома, — лишь ответил Николай. — В окно не смотрела?

На пару секунд настала тишина. Был слышен лишь глухой звук неугомонного ливня, стучащего в окна и по карнизам; каплями разбивающимся об асфальт и теряющимся в глубоких лужах. В этом молчании пересеклись два взгляда, словно сошлись две вековые силы: справедливый гнев и отреченное безразличие. Аня, как прежде, но сильнее, замахнувшись ударила кулаками по стойке, да так, что сразу заныло в обеих руках. Развернувшись, она, не теряя гордого вида, похлюпала ботинками обратно — к своему столику. Сейчас были особенно противны эти две лужи, переливающиеся с пяток до пальцев ног. Свалившись на стул, Аня задрала правую ногу и подошвой уперлась в сидение стула, около стоявшего. Расшнуровав, она сняла с ноги ботинок и перевернула вверх подошвой. На пол звонко потекла струйка воды, образовав маленькую лужицу. После как упала последняя капля, Аня с силой откинула ботинок в сторону холодной батареи. Когда после того же полетел левый ботинок, на батарее подошвой он оставил темный, довольно отчетливый земляной след.

Процесс, в который была погружена Аня со своими ботинками, вкупе с разжигающимся и поглощающим все мысли и чувства огнем ярости, на столько увлек ее, что ничего в округе она заметить уже не могла. В горле у нее копились слезы, ощущение обиды только возрастало. Ей сейчас хотелось только одного — послабления, передышки; хотя-бы на короткое время расслабиться и почувствовать себя спокойной, ничем не обремененной. Хотелось вернуться назад, хотя-бы на месяца три, перед тем, как ее увезли.

Воскресенская не слышала треск перемалывающей кофейное зерно кофеварки, ни шипения выпускаемого под давлением пара, а аромат приготовленного кофе еще не добрался до ее лица. Нахлынула слабость, хотелось вернуться домой и упасть на кровать, и спать, спать до самой ночи, а потом до утра. Тишина квартиры уже не казалась столь пугающей. Сложив руки на стол, она прильнула к ним лбом и закрыла глаза. Это состояние невыносимо, даже для сильной девочки Ани. Держать себя уже не было сил и слезы потихоньку просачивались между веками, медленно скатываясь по ресницам. И когда одна ее слезинка уже готова была упасть на стол, Аня услышала: «На, пей». Это был голос Николая.

Немного приподняв голову, Аня увидела перед собой стакан кофе, закрытый пластиковой крышкой, а рядом с ним лежало восемь пакетиков сахара — как она любит.

— Есть хочу. Я сутки ничего не ела, — сказала Аня и опустила голову на руки. В ее голосе послышались мягкие нотки — в нем уже не было требования; говорила только жалость к себе.

Аня так и сидела, не двигаясь, будто бы заснула на столе. Плакать уже не хотелось. Она прислушивалась к звукам заработавшей микроволновой печи и гадала, сколько бутербродов Николай положил на тарелку. Чувство голода обманывало, что Аня и с десяток съест, но столько она и не получит: от силу два — и то хорошо. Спустя две минуты она услышала, как тарелка опустилась на стол. Не поднимая головы, она случайно обронила глухое: «Спасибо».

Слово, так небрежно брошенное, удивило не одну только Аню. Даже она — наглая эгоистичная хамка — тут же призналась себе, что это какой-то нонсенс. «Думай сначала, а потом говори», — приказала она себе шепотом.

3

У Николая Соболева тоже выдалась не простая ночь, хотя, если бы знал он, что пережила в эти короткие темные часы Аня, никогда бы так не подумал. Если Воскресенская пол ночи была мучима чувством собственной вины, вновь и вновь, каждую минуту испытывала свою огромную, непоправимую потерю, от сознания которой можно сойти с ума; если теперь она на самом деле поняла, что такое одиночество и оставленность, то Николай всего на всего был тревожим своей решимостью.

Наконец он понял, что жизнь его может быть только в стенах монастыря. Для него это будет последней, решительной и бесповоротной попыткой в борьбе с самим собой: со всем человеческим, что ему по природе присуще. В его глазах, человек, какой он есть — это тлен и пепел, либо пороки с их страстями, что тоже, собственно говоря, ляжет в землю и во век не поднимется. Постоянно он повторял заученные слова ветхозаветного мудреца: «Участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах.» Правда, последующие слова, выражающие сомнение о бессмертии сынов человеческих, Николай далее не приводил себе на память.

Наличие и бессмертие духа — истинного образа Бога, для него есть аксиома, которая свята и непогрешима. Нет большей правды на земле, чем эта и имя самого Бога.

Всему, абсолютно всему приготовлен свой конец и нет ничего вечного в том, что видели глаза и слышали уши; руки никогда не дотронутся до бессмертного. Всякая вещь и всякая плоть в свое время ляжет в могилу, и даже у самой земли, у всей вселенной есть свой гробовщик, который в положенный час выглянет из невидимого занавеса, отодвигаемого изогнутым серпом, который лежит в его руке.

Только избавившись от всего человеческого, сам человек может заслужить бессмертие. Если отсечет он от себя все лишнее, животное, все свои страсти и желания, возвысит свой ум в горнее, тогда и только тогда его дух воспарит и унесется в царство вечной истины и света.

Таков ход мыслей Николая — основа его мировоззрения, которое складывалось последние пятнадцать лет. Всему этому есть две основательные причины — не сложившаяся жизнь и мистический склад ума. Нельзя сказать, что одно превалирует над другим, и будь в его жизни все хорошо, это не означало бы, что Николай думал бы иначе. Совсем нет — вопросы, которые его волнуют, никогда бы не давали ему покоя при любых стечениях обстоятельств. Но правда и в том, что чрезмерная увлеченность такими проблемами, как смысл жизни, предназначение, душа, Бог и бессмертие, мешали должным образом ему уделять внимание вещами земного характера, доводя до крайностей.