Все люди – хорошие
Шрифт:
— А что у нас на завтрак?
Он сделал вид, что задумался, а на самом деле едва сдерживался, чтобы хоть как-то замаскировать острый приступ счастья. Он ей не противен! Она разговаривает как ни в чем не бывало… Даже нет, не так. Она разговаривает так, как будто ей все это нравится. А между прочим, девушка, которая влюблена в одного парня, не станет радоваться, проснувшись с другим мужчиной. Получается, она и не влюблена вовсе? Или как?
— С завтраком у нас проблема, наверное. Я ничего такого дома не держу…
— Какого — такого? Картошка, например, есть? Соль, спички? — с серьезным видом спросила Наташка. — Огонь, вода? Ложки?
— А хочешь парного молока?
— Только не говорите, что сейчас пойдете доить корову, — не поверила Наташка.
— Доить не пойду. Просто позвоню — и принесут.
— Точно, без колдуна не обошлось, — пробормотала она и принялась выпутываться из-под одеяла и пледа, в который он ее вчера закутал.
Искать ей ничего
Вообще, фантазией создатель этого интерьера не отличался: пол и немногочисленная мебель — одной масти, темно-коричневой, потолок и стены — другой, светлой. Непривычно смотрелись могучие потолочные балки, не забранные гипсокартоном. Как будто высокий потолок лежал на них всем своим весом. Балки разделяли этот зал — другого слова и не подберешь — на условные зоны. Балки тоже были темные, как пол и мебель.
Рядом с дверью в спальню была еще одна дверь. Наташка заглянула — вчерашний шахматный санузел. Она умылась, взялась за полотенце, висящее над раковиной, — и только сейчас вспомнила, что вчера свою мокрую и грязную одежду оставила прямо на полу. Ой, стыдобища-то какая! Нашлись свитер, брюки и белье не сразу. Одна из стен оказалась как бы двойная, просто из-за шахматного дизайна незаметно было. Там, в узком простеночке, стояла стиральная машина, еще какой-то неизвестный агрегат, похоже, из будущего, а над всем этим тянулась хромированная штанга. На ней, на этой штанге, и висели ее вещи, сохли себе спокойненько. Значит, она вчера уснула, а Николай Георгиевич, перед тем как ложиться спать, вернулся, зарядил стиральную машину, потом еще и развесил все… Кошмар! Женщина называется, хранительница домашнего очага. Причем основное занятие в последнее время — домработница. Ужасно стыдно.
Наташка помаялась, а потом придумала для себя такое оправдание: а не надо непьющих женщин коньяком поить. В лошадиных дозах. Тогда и убирать за ними не придется.
Слегка успокоившись, она пошла на кухню. Завтрак, чтобы он там ни говорил про «ничего такого», все-таки готовить надо. Не для него, так для Андрюшки.
В кухне доминировал обеденный стол. Без скатерти, круглый, дубовый, даже на вид основательный. Наташка мельком огляделась. В противоположном от входной двери углу — печка с настоящими изразцами, она такое только на картинках видела. Печка — это здорово, конечно, но кухня-столовая-гостиная слишком велика, такие территории печка отопить не сможет, даже такая высокая и широкая. Не говоря уже про весь дом. Она знала это с детства, мамка рассказывала, что у соседей всегда холодно, и не только в сильные морозы, потому что жадные они очень, пристроек понагородили, а печка-то одна. А здесь-то, на такой огромный дом, как одной печки хватает? Тут какая-то хитрость есть, не может быть, чтобы не было.
Окна тоже были непривычные. У них с матерью, в Малой Ивани, — маленькие, со старыми щелястыми рамами, крашенными в сто слоев белой краской. У Маратика — обычные, дуло из них всегда жутко. Каждую зиму Наташке приходилось конопатить щели ватой с помощью старого тупого ножа и заклеивать щели бумажными полосками, а весной эту вату выколупывать и убирать в пакет, до следующего года. У Людмилы окна были белые, пластиковые, удобные. И закрывались плотно, и красить не надо, и мыть одно удовольствие.
Она подошла вплотную, рассмотреть. Такое же дерево, как и стол, и пол, и потолочные балки. Наташка оглянулась: не смотрит ли Николай Георгиевич? Не смотрел, стоял к ней спиной, по телефону разговаривал. Она осторожно провела ладонью по подоконнику. Ну да, дерево, никакого обмана. Еще раз оглянулась, повернула матовую металлическую ручку. Створка открылась бесшумно и легко, свежий воздух был прохладным, а совсем недалеко от дома начинался лес.
Поскольку она планировала заняться завтраком, остальное пришлось осмотреть совсем быстро. В центре гостиной — три роскошных дивана буквой «П», между ними — низкий большой стол, тоже без скатерти, на стене — телевизор, даже больше, чем у Сокольских. Противоположной стены почти не видно — глухие шкафы, полки с книгами, сервант какой-то выпендрежный, еще два окна. И ни одной фотографии, ни одной картины или статуэтки, ни ваз, ни безделушек. Из общего спартанского стиля выпадал только темно-бордовый ковер с причудливым рисунком, который лежал на полу между диванами. На первый взгляд — гостиная, но если человек живет один, как Николай Георгиевич, то, может, и кабинет. Она попыталась представить себе его гостей. Куда бы они пошли, где устроились? Ну, кушать — за круглый стол, это понятно. Там человек десять свободно усядутся. А на диванах — разговаривать, курить, телевизор смотреть. Может, вино пить. Только не так, как все привыкли, — до сползания под стол… А так, как показывают в красивых фильмах. Отпил маленький глоточек — и давай об искусстве разговаривать или
о поэзии там… Она представила себе этих самых воображаемых гостей с умными разговорами. Потом мысленно поискала среди них место для себя. Не нашла, помотала головой, приходя в себя.Так кабинет или все-таки гостиная? На небольшом столике между окнами она заметила открытый ноутбук с погасшим экраном, над ним — книжные полки почти до потолка… Наверное, все-таки рабочий кабинет…
Николай Георгиевич все еще разговаривал по телефону, и она решила не спрашивать разрешения, чтобы заглянуть в холодильник. В конце концов, приличия — дело хорошее, но скоро Андрюшка проснется, его надо будет чем-то кормить. В холодильнике оказалось грустно. Четыре яйца, правда, очень крупных, полупустая бутылочка какого-то красного соуса, привядший кусочек сыра величиной с сигаретную пачку и ополовиненная литровая бутылка джина на полке в дверце. Соорудить из всего этого завтрак для ребенка абсолютно невозможно.
— Максимум через пятнадцать минут все будет, — совсем близко, прямо за ее спиной, сказал Николай Георгиевич.
Она оглянулась, и он поймал себя на том, что не успел скрыть свою счастливую улыбку. Она как будто не заметила этой улыбки, смотрела выжидательно. И он непонятно зачем начал объяснять, что скоро приедет Игорь, это его батрак, ну, то есть никакой не батрак, конечно, а друг, это они так между собой шутят… Просто помогает ему человек, когда надо, и жена его Ольга тоже помогает, она по дому, но редко, только если гости ожидаются, а Игорь почти каждый день. Стройка же продолжается, да и за лошадьми уход ежедневный требуется, а ему довольно часто в городе ночевать приходится, вот Игорь днем дома всегда. Поэтому и дверь на замок никогда не закрывается, мало ли что ему понадобиться может. Еды дома нет, потому что он, Николай, в основном обходится кофе. Но если нужно — Игорь привезет и молоко, и масло, и сметану. А еще Оля, жена Игоря, замечательную колбасу домашнюю делает, сегодня Наталья попробует. А пока Игоря нет, можно на экскурсию в конюшню сходить, если она лошадей не боится, конечно.
Лошади! Ей следовало догадаться раньше, а она напридумывала себе черт знает чего, колдунов всяких. Значит, у него лошади есть, как минимум две, Колдун и Бандитка. Николай Георгиевич продолжал рассказывать, что лошади у него смирные, даже Андрюшка не боится, и год назад не боялся, а ведь меньше был. И Наталье Аркадьевне бояться не надо. Наташка даже слегка обиделась: она, деревенский человек, — и будет бояться лошадей? Ей и ночью по полю без всякой дороги приходилось верхом ездить, и без седла, и вдвоем на одной лошади, а это тоже уметь надо… Она даже плавать с лошадью умеет!
Они вышли во двор, накинув одинаковые старенькие джинсовые куртки Николая Георгиевича. Забавно: его джинсы были ей впору, а вот куртка сильно велика, особенно в плечах. Наташка опять вспомнила, как они с Николаем Георгиевичем громили в предрассветных сумерках ледяную крепость во дворе дома Сокольских. И как она тайком любовалась его широкими плечами, мускулистой спиной, ловкими, уверенными движениями. Еще бы ей куртка по размеру оказалась!
Выйдя из дома, она с интересом огляделась. Где-то тут точно должен быть заброшенный хутор, большой полуразрушенный дом с выбитыми окнами. Никакого полуразрушенного дома не было. Она не сразу догадалась, что это он и есть — дом Николая Георгиевича, из которого они только что вышли. Значит, он выкупил развалины и все здесь заново построил. Это многое объясняет. Например, вода. Колодец, хоть и заброшенный, всегда своей водой по округе славился. И много ее было, и чистоты необыкновенной. Погреб еще недалеко должен быть, красного кирпича. Тогда, давным-давно, дверей на входе в погреб не было, но даже заглядывать туда было страшно — ступенек двадцать в темноту, а дна не видно. Ребята постарше рассказывали, что там старинные своды и чуть ли не подземный ход…
Во дворе не оказалось ни асфальта, ни тротуарной плитки, как у Сокольских. Да и сам двор мог считаться понятием условным, потому что забора тоже не было. Только несколько ровных дорожек под разными углами в буро-зеленой прошлогодней траве. Два валуна высотой в человеческий рост, видимо, обозначали несуществующие ворота. За камнями стояла машина Николая Георгиевича, «сарай на колесах», как он ее называл. Так вот откуда он ее вчера на руках нес. Далеко…
И хотя старинного погреба Наташка так и не углядела, хозяйственные постройки вокруг были. Совсем рядом — небольшое, но основательное здание, подальше — на удивление неуместный, чужеродный какой-то коттеджик в три окна, с белыми стенами и под бордовой крышей, имитирующей черепицу. Она еще раз оглянулась на дом. Дом был одноэтажный, высокий, с двумя крыльями. Над центральной частью — крыша крутая, по бокам — плоская. Таким можно было представить себе жилище британского аристократа позапрошлого века. Не то чтобы Наташка в Англии бывала, но фильмы-то смотрела. Коттедж из стилистики выбивался. Из архитектурного ансамбля. Создавалось ощущение, что это очень дорогостоящая версия строительного вагончика. Или домик для прислуги. Хотя он же ясно сказал, что Игорь откуда-то приехать должен, — значит, живут они с женой не здесь.