Все люди – хорошие

В такси по дороге к дому Людмила и Наташка молчали. И так все ясно. Водитель все время принюхивался к лошадиному запаху, которым пропиталась одежда Андрюшки, но спросить, чем это так странно пахнет, не решался. Пассажиры явно ехали то ли с похорон, то ли на похороны — не следует им глупые вопросы задавать. Да и заломил он за эту поездку из города в деревню, потом в другую деревню, а потом еще и обратно… Много заломил, недельную зарплату. Поэтому пусть пахнут чем хотят.

Когда уже подъезжали к дому, Людмила не выдержала, спросила, как они погостевали. Андрюшка начал рассказывать про то, как проснулся, а никого дома нет, потом дядя Игорь пришел его на Зоське катать, а Зоська черная, а дядя Игорь сказал, что черные бывают только коровы, а лошади — вороные…

Людмилу интересовало совсем другое. Людмилу интересовало, что Наташка сказала дядьке, а если ничего не сказала сама, то о чем он ее спрашивал и как. То, что он отпустил их просто так, — ничего не значит. Он выглядел не просто расстроенным, а таким… На него смотреть было невозможно. Она его никогда таким не видела.

Вчера она вошла в дом — и попала в триллер. На полу кровь, на стенах кровь… Пытаясь сохранить самообладание, она даже подумала: ну вот, только трупа не хватает. Она настроилась на длительное ожидание — скорее всего, Владимир уехал куда-нибудь, появится под утро, будет пережидать, пока ее злость и обида улягутся.

Он лежал на диване и спал. По крайней мере, ей так сначала показалось. Она стала тормошить его, говорила, что хватит придуриваться, но он не просыпался. Спиртным пахло, но слабо, да он и не напивался никогда до беспамятства, и она испугалась. Сбегала на кухню за водой, облила его, он с трудом открыл глаза и понес какую-то чушь про машину. Машину она видела, припарковался он совершенно по-хамски, чуть ли не поперек дороги. Ключевым словом оказалось Наташкино имя. Она ждала, что он будет изворачиваться, объяснять, что его не так поняли, или делать вид, что ничего не понимает сам.

Но он сразу сказал, что произошла ужасная вещь, он пытался изнасиловать их помощницу по хозяйству. То есть, конечно, не изнасиловать, а склонить, ну, в общем, он не думал…

Это Людмила знала и так, но дальше пошло страшнее. Владимир держал ее за руку и, не глядя в лицо, рассказывал, как влюбился в Наташку, примерно с третьего взгляда, как постоянно думал о ней, как торопился домой не потому, что его там ждали жена и сын, а потому, что хотел просто услышать ее голос. Как ревновал — к Егору, к дяде Коле… Как следил за ней, когда дома никого не было, как подгадывал момент… Как представлял себе, как они все будут жить, чтобы и им с Наташкой было хорошо, и она, Людмила, ничего не узнала.

Но они же стали так близки в последние два месяца, ужасалась она, неужели в постели с ней он представлял себе Наташку? Вот тогда Владимир впервые посмотрел на жену.

— Я не знаю, — сказал он. — У меня в голове давно все перепуталось. Как-то получилось, что все время я думал о ней, а понял, что люблю тебя. И только тебя.

Она смотрела ему в глаза и знала, что он говорит правду. Как бы дико и невероятно все это ни звучало.

Они разговаривали всю ночь. Владимир то углублялся в подробности своего сумасшествия, то терял контакт с реальностью. В какой-то момент Людмила поняла, что, когда он выпадает из реальности, он обдумывает самоубийство. Раньше во время ссор он или отмалчивался, или уходил от темы. В эту ночь он был предельно откровенен с женой. Прощения не просил. Имелось в виду, что прощения ему нет и не будет.

Под утро он задремал. Людмила пошла на кухню, поставила чайник. Вдруг подумала: как непривычно без Наташки. Это и дня не прошло, а что потом будет? Конечно, она не боялась, что не справится с хозяйством, — в конце концов, можно и человека нанять. И стала представлять себе, что по дому ходит совершенно посторонняя женщина, всюду сует свой нос…

Даже странно: то, что Наташка всюду сует свой нос, ей даже в голову ни разу не приходило. А Андрюшке как сказать, что Наташа ушла и не вернется? Это ж какая истерика начнется!

И конечно, муж. Полная откровенность, это безразличие отчаяния, то, как подробно он ей все рассказал… Он не надеется на прощение. Это плохо, это просто опасно, ведь что угодно может с собой сделать. Надо убедить ее вернуться, у нее доброе сердце, она отходчивая, она не может бросить их семью в такой трудный момент. Владимир больше никогда не посмотрит на Наташу как на очередную добычу. После того, что он ей сегодня ночью наговорил, — нет, это просто невозможно.

Половина седьмого. Ираиде, что ли, позвонить, посоветоваться? Наверное, еще рано. Зазвонил телефон, неожиданно и пронзительно. Вот, кому-то уже и не рано, подумала она. А вдруг это дядя Коля, вдруг у него получилось то, что не вышло у них с Ираидкой, вдруг Наташа ему все рассказала? Тогда все, дядька и разрешения ее спрашивать не станет, прихлопнет Володьку как муху. Не брать трубку? И что это изменит? Людмила обреченно пошла к телефону.

Трубка возмущалась Ираидиным голосом, спрашивала, не убила ли она там собственного муженька. Людмила облегченно вздохнула, сказала, что сама собиралась поговорить с подругой, вкратце изложила факты и свои предположения относительно того, как им всем жить дальше. Ираида замолчала, усваивая информацию, а потом заявила, что волнует ее другое. Наташка ни за что не согласится вернуться, но идти ей некуда. И денег она никаких не возьмет, может, кроме тех, которые заработала. Что там, тысяч двадцать? Чуть побольше? Этого хватит на пару месяцев снять квартиру и на хлеб. Дальше-то что?

Подруги помолчали. Конечно, Ираида могла бы попробовать пригласить Наташку к себе. Но! Ни смешная по метражу жилплощадь, ни предстоящий переезд Сергея не являются решающими факторами. Дело в Егоре. Мальчишка влюбился, как… мальчишка, и жить в однокомнатной квартире с матерью, новообретенным отцом и предметом своих чувств? Это, извините, психушкой закончится.

Выход один — попробовать уговорить ее вернуться. Она точно в своем муже уверена? Людмила пообещала обсудить с Владимиром такой вариант и повесила трубку. Все одно к одному, вот и Ираида с ней согласна. Что Владимир просто оживет, если узнает, что Наташка согласна простить и забыть его чудовищную выходку, Людмила не сомневалась. Все упиралось в дядю Колю. Если он разговорил Наташку, придется еще и с ним воевать, доказывать, что в своей семье они сами разберутся, без него.

И вот теперь в такси Людмила не могла напрямую спросить у Наташки, насколько Ордынцев в курсе дела. При таксисте, наверное, смогла бы, но не при сыне.

А Наташку занимали совершенно другие мысли. Что Владимир Иванович признался во всем жене, что попросил прощенья — в это она, конечно, поверила. И даже обрадовалась, что травмировала хозяина не слишком сильно. И что не придется прямо сейчас искать работу, квартиру, думать о том, как жить дальше, — это тоже было очень хорошо. Вот только Николая Георгиевича она больше никогда не увидит. По крайней мере так, чтобы, не скрывая своих чувств, ему обрадоваться. Конечно, он будет приезжать к племяннице. Может, не сразу, может, должно пройти какое-то время. Он так расстроился, когда она сказала «нет». Даже говорил, что дети для него — это не очень важно. Это он погорячился, конечно, как же дети могут быть не важны? И тут она некстати вспомнила, как он целовал ее там, на озере.

Воспоминание оказалось даже более будоражащим, чем сам поцелуй. Она сидела с открытыми глазами — и ничего не видела вокруг. Она опять чувствовала его руки, губы, дыхание, слышала его слова… Людмила что-то спросила, и Наташка пришла в себя. Матери уже отвечал Андрюшка, и она опять стала думать. Больше Николай Георгиевич никогда ее не поцелует. Никогда. Почему она не рассказала ему все толком? Ведь она не знает, как бы он отнесся к ее прошлому. Ну да, жила с Маратиком, но ведь глупо ожидать, что в двадцать три года она окажется невинной барышней. Или не глупо? Господи, но она ведь не хотела, ее же просто никто не спрашивал! И мать… А что, собственно, мать? Многие люди ссорятся с родителями. Тем более, что это не она с мамкой общаться не хочет, это мамка сказала: «Прокляну». И что плохого в том, что она уборщицей работала? Не проституткой же. Не воровала, в тюрьме не сидела. Так жизнь сложилась, нелепо, по-дурацки, и теперь назад уж точно дороги нет. Такие, как Николай Георгиевич, два раза просить не умеют. Он, наверное, сразу ее из головы выкинул, страшненькую необразованную деревенскую девку, которая отказалась… От чего? От чего она отказалась? От любви такого человека, о котором можно только мечтать? От поцелуев, от которых подкашиваются ноги, от прогулок по голому весеннему лесу, своему лесу… От возможности видеть его каждый день, помогать ему, заботиться о нем, знать его рабочие проблемы и сочувствовать ему. Смотреть телевизор по вечерам, обнявшись на неудобном роскошном диване, связать ему теплый белый свитер, завести собаку, лохматую и веселую…