Все против всех
Шрифт:
«В 1918 год был я старшим одного отряда по борьбе, это, знаешь, с дезертирством, контрреволюцией. С местным кулачеством тогда. Ну, искали контрреволюцию, конечно, после восстаний против советской власти… Контрреволюция разбрелась вся по лесам. Было в трудных моментах разыскивать таково. И были моменты сражения с таковыми. В количестве 18 человек был отряд со мной. Да. И вся, знаешь, эта группа работала с революционным настроением против дезертиров и бандитизма. В селах. В лесах. Разыскивали дезертиров».
«В 1918 г. поехал я из Лобвенского лесопильного завода с отрядом в Верхотурье для усмирения восставших кулаков. Были бои. Выступили они с вилами и дробовиками. Усмирили, значит».
«Теперь уж
…При погрузке или посадке на параход по военному, многие из ответственных работников начали заявлять, что ему необходимо выдать деньги (уж тут продерну — что правильно, то правильно!) — ему нужно деньги получать из Усолья и раздать немедленно рабочим в Кизеле, другому надо здесь остаться для организации и так далее. Почему? Потому что не были люди в боях и страшась этого, уклонялись от всяких сражений с неприятелем. Так. Этим мы закончили пока! У меня пропущено много дальнейшее. Надо суточки двое со мной, я все расскажу спервоначалу. Я бы Косьвинское восстание сказал. Как я в Косьву прокрался, интересно очень, лесами, горами. Как раз про этого неприятеля, который восстал».
Я думаю, достаточно подобных откровений. Картина ясна предельно.
Беда для большевиков была в том, что восстаний было много. Слишком много — так что карателей не хватало. Во всяком случае, человеческого материала, подобного тому, который оставлял вышеизложенные «мемуары», было явно меньше, чем хотелось бы. И приходилось отправлять на подавление просто фронтовые части Красной Армии.
То есть недавно отмобилизованных рабочих и крестьян. Между прочим, и «чапанную войну», и «вилочное восстание», и сопротивление в Башкирии, Удмуртии, Оренбуржье приходилось ликвидировать, прибегая к услугам обычных фронтовых частей. И тут-то большевиков подстерегала грозная опасность.
Дело в том, что послать вчерашних тружеников в качестве карателей на таких же тружеников — это лучший способ развалить данное воинское соединение или спровоцировать его на неповиновение. И подобные факты мы встречаем в истории гражданской войны на каждом шагу. Вспомните, что я писал в предыдущих главах о Сердобском полку, перешедшем на сторону восставших казаков Верхнего Дона в 1919 году, о Тульской дивизии, полностью ушедшей к Юденичу в том же 1919-м… Было такое и на Урале — это известное в 1918 году Степановское восстание.
Суть его в следующем. Летом 1918 года в Вятский край были посланы соединения так называемой Продовольственной армии из центра России, в их числе — 1-й Московский продовольственный полк под командованием «военспеца» А. Степанова. Цель армии (и полка), как и следует из названия, — акции по продразверстке. Этим рьяно и занимался политкомиссар полка А. Хомяк. Его деятельность вызвала, как и следовало ожидать, взрыв негодования местного населения и массовое повстанчество. Но главный и жуткий сюрприз красным преподнес сам 1-й Московский продовольственный полк. Большая его часть во главе со своим командиром Степановым отказалась палачествовать в Вятском крае и повернула оружие против красных. В руки степановцев попали города Ногинск, Малмыж, Уржум, Сердеж, Лебяжье и еще ряд населенных пунктов по реке Вятке, на стыке Марийского края и Предуралья.
По времени это совпало с занятием Казани каппелевцами и восстанием рабочих в Прикамье, то есть поставило большевиков в весьма затруднительное положение.
Восставшие создали свой орган управления — Уездный правительственный
комитет -- и свой печатный орган — «Бюллетень Управления». Для подавления Степановского восстания — между прочим, восстания вчерашних красноармейцев! — были брошены крупные силы, в том числе железная дивизия В. Азина, но только к ноябрю 1918 года удалось вытеснить степановцев из Вятского края и разъединить их с вятскими и марийскими повстанцами. Остатки степановцев ушли под Казань, на соединение с Народной армией В. Каппеля.Самое же знаменитое выступление красноармейских частей, отказавшихся быть карателями, приходится на 1920 год и связано с именем А. Сапожкова. Это еще одна темная страница в истории русской смуты XX века и снова непосредственно связана с Уралом.
А. Сапожков происходил из крестьян Новоузенского уезда Самарской губернии; в прошлом — левый эсер, в 1918 году председатель уездного Совдепа, в 1920 году начдив 9-й кавдивизии Туркестанской армии. Дивизия состояла из поволжских крестьян, вдоволь нахлебавшихся большевистских прелестей. Многие командиры дивизии — Зубарев, Серов, Долматов, Усов, Осипов, Плеханов, Дворецкий, братья Мосляковы — были в прошлом левыми эсерами или же происходили из местного крестьянства. В общем, в дивизии имело место брожение, которое, судя по всему, дошло до высшего командования Заволжского военного округа. Последовал приказ о снятии Сапожкова с должности и отправке на учебу — приказ, вызвавший в дивизии немедленный взрыв.
14 июля части 9-й кавалерийской и 1-й туркестанской дивизии подняли знамя восстания. Был занят город Бузулук, где Сапожков провозгласил формирование «Первой Красной Армии Правды». Вот он — лозунг мятежной крестьянской России! За Красную Армию (то есть за революцию), но за свою революцию, без тирании коммунистов! И за Правду с большой буквы — то есть та, большевистская Красная Армия — армия неправды… Прямо как будто ожили страницы Некрасова и Лескова: за правду — это же исконное требование русского мужика… И еще: движение Сапожкова охватило территорию от Царицына и Саратова до Уфы, Уральска и Оренбурга — то есть там, где только что прокатилось «вилочное восстание», там, где восставшие красноармейцы всегда могли быть поддержаны восставшими крестьянами.
Против «Первой Красной Армии Правды» были брошены все наличные силы Заволжского округа и дополнительные силы из Москвы. Однако А. Сапожков, отлично ориентируясь в знакомой для него местности, умело и храбро оборонялся. Только в сентябре, после гибели в бою своего командарма, «Армия Правды» рассыпалась на отдельные отряды: они сражались под руководство В. Серова в смежных областях Самарской и Саратовской губерний до апреля 1922 года — даже после того, когда потухли иные очаги крестьянского сопротивления. Уже были расстреляны тридцать два офицера «Армии Правды», уже потоплены в крови Тамбовское и Урало-Сибирское восстание, уже начинался нэп, — а последние героические бойцы «Первой Красной Армии Правды» не складывали оружия. Возможно, они были «последними из могикан» антикоммунистического сопротивления…
Об этом сейчас почти никто не помнит. Мы понемногу возвращаем себе имена тех, кто встал с оружием в руках на пути красного кошмара, но в длинной череде имен реальных (а не выдуманных официозом) героев гражданской войны пока еще ни разу не возникли имена А. Сапожкова, В. Серова и прочих вождей удивительного соединения — Первой Красной Армии Правды. Людей, отказавшихся быть карателями и ставших защитниками подавляемых. Они пока — в забвении. Место им — в истории.
Так кто же был интервентом?
Интервенция, «поход четырнадцати держав против Советской России»… Эти слова уже стали штампами, общим местом восприятия картины гражданской войны. Долгие годы нам внушали, что именно международное вмешательство спровоцировало в России гражданскую войну. Но и сейчас на страницах коммунистических газет («Советская Россия», «Правда») можно встретить утверждения, что такие действия большевиков, как отказ от царских долгов или заключение Брестского мира, — ответ на интервенцию. Как видите, вопрос этот и сейчас не праздный, он требует пристального взгляда. И при внимательном рассмотрении обнаруживается масса интересных (и неожиданных) подробностей.