Все против всех
Шрифт:
Кстати, на Урале эта тенденция прослеживается очень давно. Появление империи Строгановых в XVI веке и Демидовых в XVIII веке отнюдь не случайность, как и трагически оборвавшаяся деятельность князя Матвея Гагарина по созданию в Тобольске и Верхотурье местного культурного и самоуправляющегося центра. За сепаратизм его после пыток повесили по приказу Петра I. Нет сомнения: все это более или менее удачные попытки отстоять тот статус Урала, который бы соответствовал реальному значению края.
И здесь самое время вернуться в кровавый водоворот гражданской войны и под этим углом зрения взглянуть на то, что происходило тогда на Урале и в Сибири. Картина вырисовывается поразительная. Белогвардейцев, пришедших на Восточный фронт из центра, — абсолютное меньшинство (к ним следует отнести
Но самое главное: одна из популярнейших идей среди урало-сибирских белогвардейцев, если не самая популярная, — знакомая нам идея сибирского областничества. В колчаковской администрации «областники» вообще преобладали.
Советская печать со свойственной ей примитивной вульгарностью формулировок сообщает: «Сибирские областники готовили антисоветское восстание, сотрудничали с Колчаком» (Большая Советская Энциклопедия), «администрация Колчака состояла из представителей сибирской кулацкой интеллигенции» (Л. Китаев). Но и в армии ту же идею разделяют очень многие ведущие военные руководители, в том числе «юные омские командармы» (по выражению Л. Юзефовича), такие, как мужицкий генерал А. Пепеляев, а также, по существу, и казачьи атаманы. Что касаемо рядового состава, то вот характерный факт: не российский триколор, а изобретенное областниками бело-зеленое знамя свободной Сибири будет реять над головами бойцов Северной армии белых, входящих в Пермь в последние дни декабря 1918 года (и пермяки приветствовали их теми же знаменами).
Подытожим: на Урале и в Сибири субэтническая природа конфликта выступает практически в чистом виде. Вообще, надо сказать, что именно эта специфика — наличие сплоченной массы, объединенной общей позитивной идеей, — делала урало-сибирское сопротивление в политическом плане более опасным для большевиков, чем любое другое. Все остальные центры белого движения были либо локальными по дислокации и задачам своим (Краснов на Дону, «учредиловцы» в Самаре, северные белогвардейцы), либо представляли из себя достаточно разносоставные объединения без ярко выраженного объединяющего начала, как Юденич и в меньшей степени Вооруженные силы Юга России.
Идея сибирского областничества, безусловно, была не только мощным объединяющим началом, но и — что главное — выступала как определенная альтернатива большевизму. Кроме того, не забудем, что областничество имело левую, демократическую окраску и потому плохо попадало под вульгарную красную пропаганду типа: «Мы, божьей милостью Колчак, воссесть на царский трон желаем».
В общем, приходится снова вспомнить ленинское: «На Восточном фронте решается судьба революции!», потому что там сумели противопоставить красным не только силу, но и идею.
Здесь, однако, кроется грозная мина замедленного действия, которая во многом стала причиной поражения белого движения.
Часто оценивают победу красных как якобы запрограммированную, потому что-де у них в руках был центр с его промышленностью и однородным населением (из «Истории КПСС»). То есть центр всегда обречен побеждать провинцию… Да ничего подобного!
Ленин, к слову, писал: «В июле (имеются в виду июльские события 1917 года. — Д.С.) мы не могли бы удержать власть политически, ибо провинция могла пойти на Питер». Прекрасно понимал вождь революции, что ничего в этом деле не запрограммировано, да и опыт Парижской Коммуны был ему известен. А насчет промышленности, то уральская индустрия в сочетании с сибирским хлебом и углем давала белому движению такую питательную базу, с которой можно было как воевать, так и (что очень важно) просто закрепить за собой территорию к востоку от Волги.
Если помните трилогию А. Толстого «Хождение по мукам», то такой проект, проект так называемой
Урало-Кузнецкой республики, обсуждался в кругах, близких к Корнилову, еще до октябрьского переворота.Тогда в чем же дело? А вот в чем. Положение красных было действительно более предпочтительно, но по причинам более сложным. Несмотря на весь бред о мировом пожаре, несмотря на явно антинациональную и деструктивную по отношении к России деятельность, в той войне красные объективно выступали как новые имперцы, причем имперцы, самые жестокие за всю российскую — и только ли российскую? — историю.
То есть их реальная позиция, вопреки собственным декларациям, была круто державной, по классическому принципу империалистов всех времен и народов: «Разделяй и властвуй!» Вот почему в их рядах оказалось столько офицеров царской армии, и вот почему стал возможен в наши дни химерический союз коммунистов с национал-патриотами.
У белых же ситуация была много сложней и противоречивей. С одной стороны, официальный лозунг белого движения «Единая и неделимая Россия» лозунг чисто державный и притом откровенно донкихотский, так как реально единой и неделимой России в границах 1914 года, которые единственно признавали белые лидеры, уже не существовало. Отпали Польша, Финляндия, Закавказье, Прибалтика. И сей донкихотский лозунг не давал белым создать союз с освободившимися странами против красных, хотя и прибалты, и финны, и поляки готовы были пойти на такой союз: только официально признайте! Нет — и все тут! В результате белые «сгорели», а отделившихся признали… красные.
А с другой стороны… Мы уже видели, что на Юге две трети, а на Востоке подавляющее большинство людей в погонах — областники. Следовательно, между руководством и основной массой белогвардейцев неизбежно должна была образоваться трагическая трещина. Да, так и было!
Принято считать, что одна из причин неуспеха наступления Деникина на Москву — пассивность казачества, не желавшего покидать родные земли. Реальность еще трагичней: у Добровольческой и обеих казачьих армий Юга были принципиально разные конечные цели: державные — у добровольцев, областнические — у казаков.
Отсюда неизбежность конфликта, в том числе кровавого. Он и не замедлил разгореться на Кубани и Тереке, где в числе жертв оказались даже атаманы Рябовол и Филимонов — оба областники. О каком уж тут единстве может идти речь, когда, как в случае с Юденичем, южан объединяла не позитивная, а лишь негативная, антибольшевистская идея.
А на Востоке было еще сложнее, потому что областниками были практически все, а державником — один Колчак, разумеется, со своим штабом. Естественно, он должен был оказаться в изоляции. Не отсюда ли характерная трагическая доминанта его настроений?
Не нужно быть пророком, чтобы предсказать: даже в случае продолжения военных успехов разрыв между позицией Верховного правителя России и настроениями его армии стал бы только все более увеличиваться.
В общем, все без исключения белые армии стали перед фактом резкого расхождения между державностью командования и областничеством массы. Вот что об этом писал советский военный историк Н. Какурин: «Поскольку колыбелью белых правительств преимущественно явились окраины бывшей Российской империи, этим правительствам в большей или меньшей мере пришлось столкнуться с фактором, нашедшим свое выражение именно там как протест против многовекового национального и бюрократического гнета центра. Это было стремление к самостийности и автономии отдельных областей». Добавлю: здесь был не только и не столько сепаратизм, сколько вышеописанная субэтническая коллизия.
Попытка игнорировать ситуацию ставила белые центры сопротивления в весьма двусмысленную ситуацию. В сравнении с монолитностью красного лагеря в данном вопросе это, конечно, был не лучший фактор: в решающий момент все это скажется.
И здесь я рискну выступить в рискованном амплуа прогнозиста. Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но все же, все же… Как бы могли развиваться в свете всего сказанного события, если бы чаша весов склонилась все-таки на сторону белых? На мой взгляд, возможны как минимум два варианта прогноза. И как говорят медики, оба неблагоприятных.