Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)
Шрифт:
Улицы были мертвенно-пусты. Казалось, что город брошен многие месяцы назад. Только изредка мерещилось, что за стеклами шевелятся шторы. Кто-то еще жил здесь, кого-то еще тревожил звук мотора. Кто-то еще надеялся…
А на что надеюсь я?
Ни на что.
Ни малейшего просвета впереди. Ни малейшей зацепки. Ни единого шанса на успех.
И очень мало шансов уцелеть.
Было жутко и весело, как во сне, когда падаешь с большой высоты.
Год 2002
Михаил
27.04. 23 час. Константинополь, полицейский участок № 40
Незнакомый
– Плохи дела, парень, – сказал он. – Чертовы японцы…
– Кто стал за президента, не слышали?
– Вице. Этот, как его…
– Ковалев?
– Точно, Ковалев. Кто такой – никогда не слышал.
– Его назначили недавно. Тархан же, который раньше был, умер. Хорошо хоть он живой остался. Я боялся, что кто-то из генералов.
– А чем плохи генералы?
– Да они, может, и хороши… в мирное время. Впрочем, не знаю. Пойду я. – Меня вдруг передернуло: будто за воротник протекла холодная струйка. И вдруг показалось, что сейчас вывалится засунутый сзади за пояс вальтер. – Может, все еще обойдется.
– Хотелось бы, – с сомнением сказал сержант.
На лестнице, ведущей в госпиталь, было темно. И полутемно в коридоре. Госпиталь засыпал. Две медсестры, толкая перед собой стеклянный многоэтажный столик со шприцами и лекарствами, выходили из палаты. Вид у них был утомленный. Увидев меня, они остановились.
– Дежурить, – сказал я. – У меня пропуск.
– Пропуск, – повторила одна из них. – Покажите.
И стала рассматривать эту бедную бумажку с той же дотошностью, что и сержант внизу.
– Что-то случилось?
– Пропуск правильный, – объявила она.
Вторая кивнула.
– В чем все-таки дело? – настаивал я.
– Вас не касается. – Голос ее был склочный.
– Было предупреждение, – сказала вторая.
– Понятно, – кивнул я.
Дверь в палату, где лежал Тедди, была чуть приоткрыта, и видно было, что там совсем темно.
– Юра, – шепотом позвал я, не входя; никто не ответил. – Спишь, чертов сын?
Молчание. Я вошел…
Если бы в коридоре горел полный свет, мне был бы конец. Но так – глаза успели привыкнуть к полумраку. Метнувшуюся тень я увидел. И успел выставить руки.
Удар был сильный – как дубиной. Левый локоть онемел сразу. Я неловко отбрыкнулся, нога попала во что-то легкое. Тут же с другой стороны зажглись два красных глаза. Раздалось шипение: ххааа! Это была смерть. Я упал на колени, правая рука метнулась назад, к пистолету. В свое время инструктор учил нас: никаких предохранителей! Патрон в патронник – и медленно отпустите курок. Так и носите, это достаточно безопасно. Зато теперь первый выстрел производится как из револьвера – самовзводом. Экономится уйма времени… почти полсекунды…
Так и получилось. Я успел выхватить пистолет и нажать спуск. Опять же как учили – дважды. В первой вспышке я увидел исполинскую кошачью морду с ощеренной пастью и огромные лапы по сторонам; во второй – какой-то бесформенный ком…
Тот, кто бил меня первым, бросился вновь, но в последний миг изменил направление – проскочил за спиной. Я все еще стоял на коленях и был скован в маневре. Поэтому, когда я вскочил и выбежал в коридор, там все было кончено.
Медсестра сползала по стенке, прижав руки к горлу. Вдруг между пальцами ее волной хлынула кровь… Серая маленькая
тень метнулась вдоль стены к выходу на лестницу, и я дважды выстрелил ей вслед. Почти не надеясь попасть.Тоненький вскрик донесся оттуда. И тут же закричали со всех сторон. Вторая медсестра бежала по коридору, халат ее развевался… Я опустил пистолет и вернулся в палату. Нащупал выключатель. Щелкнул.
Кровь была даже на потолке. Все казалось красным. Меня повело в сторону, я выпятился из палаты, и тут – налетели, заломили руки… это не он, не он! – кричал кто-то, но я уже почти ничего не понимал; или не так: я внезапно опьянел, мир кружился, и я проваливался назад, назад, назад… Надо мной был белый круглый светильник, и чьи-то руки меня приподнимали, поворачивали, опускали…
И вновь – «охрусталение». Я все вижу и все понимаю и реагирую правильно, но никак не отношусь.
Мне зашивают рану на левом плече. Рана глубокая и ровная, нанесена чем-то очень острым – бритвой? Не важно. Одиннадцать швов, йод, повязка. Спасибо, доктор.
Очень смуглый лейтенант ведет меня куда-то. Голубая железная дверь.
На длинных мраморных столах под зеленоватыми простынями лежали два маленьких тела. Люди в форме и в штатском – семеро – стояли вокруг. Когда мы вошли, они коротко посмотрели на нас. Потом отвернулись. Шестеро слушали одного, молодого, однако уже совсем лысого. Но он не продолжил речь, а поманил меня рукой. Я подошел. Он снял простыню с одного из тел. На столе лежала, вытянувшись, огромная пятнистая кошка.
– Маргей, – сказал лысый. – Малый оцелот. Перу, Бразилия, Гвиана. В России лишь в двух зоопарках. Не приручается… – Он приподнял мех на шее. Шею охватывал тонкий темный ошейник. – Очень опасен. Равно как и его хозяин…
На втором столе лежал мертвый мальчик. Голова его – реденькие белесые волосы, оттопыренные уши, приоткрытый изумленно рот – была неестественно свернута набок. Одет он был в серенький костюмчик: шорты до колен и рубашка-полурукавка из того же материала. Мне показалось, что для мальчика у него слишком большие кисти рук и ступни – босые, с черными подошвами. На руках, на одежде, на ногах его была кровь. Много крови.
– Нож валялся рядом с ним. Все пять убийств совершены этим ножом. Киска, конечно, тоже приняла участие…
Пять? Ну да, пять. Тедди, Юра, еще двое в палате, медсестра в коридоре. Я вдруг снова увидел, как она сползает по стене, еще живая, но уже убитая, силясь зажать зияющую рану… Куда я попал? А, вот – в бедро. Он полетел с лестницы и сломал себе шею.
Да нет, какого черта? Я его убил. Я его убил…
Ничего не чувствую. Кроме какого-то незначительного удовлетворения.
– Вам знаком этот субъект?
– Нет. Скажите, как мне к вам обращаться?
– Валерий Михайлович. Я из контрразведки.
– Догадался.
– Вы пришли в себя, Миша?
– Не знаю. Но рано или поздно я в себя прихожу. Всегда.
– Отлично. Мы не могли бы побеседовать?
– Почему нет? Давайте попробуем.
– Бей-эфенди?.. – Валерий Михайлович повернулся в сторону пожилого турка в белом майорском мундире с орденской колодкой и солдатским Железным крестом.
– Можете пока занять мой кабинет, – сказал полицейский майор; я догадался, что это и есть Хашмет-паша, опальный директор городского департамента полиции, ныне – начальник участка. Его понизили на два звания… за что? Не помню.