Всегда только ты

Когда я свищу, она взбегает обратно на террасу и останавливается, позволяя мне помыть её лапы из шланга и вытереть полотенцем.

— Пошли завтракать, щеночек.

Она бежит к миске с едой, которую Фрэнки принесла с собой, а я тем временем готовлю Фрэнки кофе так, как ей нравится, и подогреваю две испечённые мной булочки с корицей.

Всё так по-домашнему. Умиротворенно. Выпустить собаку, сварить кофе, пока Фрэнки отдыхает в постели и готовится к новому дню с комфортом.

«Не забегай вперёд. Она сказала, что нервничает из-за этого. Она сказала, что попробует. Вот и всё».

Мой живот скручивает беспокойством. Пусть я ценю честность Фрэнки и её прямолинейный стиль общения, неотрывно связанный с аутизмом, но такое острое осознание её настороженности в плане отношений очень нервирует. Я в лёгком ужасе от мысли, что Фрэнки разобьёт моё сердце ещё до того, как поймёт, что оно принадлежит ей.

Пацца скулит и склоняет голову набок. Если собаки способны на улыбку, то эта только что улыбнулась.

Взяв поднос с едой, я иду по коридору, плечом открываю дверь и чуть не роняю всё. Фрэнки сидит в постели, одетая лишь в одну из моих нижних маек. На мне майка сидит облегающе и невидима под пошитыми на заказ рубашками, которые мне надо носить перед и после каждой игры. Но на Фрэнки она свисает свободно.

Мучительно свободно.

V-образный вырез образует глубокое декольте, обнажающее ключицы и центр её грудной клетки, изгибы теней между её полных грудей. Тёмные соски остро выступают под тканью. При взгляде на них у меня выделяются слюнки.

— Видишь? — говорит она, явно ожидая положительной реакции. — Посмотри на меня. В вертикальном положении, — повращав запястьями, она взмахивает руками как актриса, приготовившаяся получать аплодисменты. — Я даже встала и пописала. Умылась. Переоделась в удобную одежду. Разве ты не горд мной?

Я сглатываю.

Она широко улыбается, видя, к чему прикован мой взгляд.

— Я подумала, тебе понравится.

— «Понравится» — интересный выбор слова, — я пересекаю комнату, ставлю поднос между нами на кровать и вручаю Фрэнки её кофе.

Сделав большой глоток, она удовлетворённо вздыхает.

— Это кажется несправедливым, — говорю я, стараясь не отводить глаз от булочки с корицей, которую разрезаю на четвертинки, но мой взгляд то и дело возвращается к её груди. — Я в твоей одежде выглядел бы далеко не так хорошо.

Она улыбается.

— Матрас с подогревом помогает моим суставам, но от этого я потею как проститутка в церкви. Все мои футболки и кофты ощущались неприятно, когда я их надевала. Слишком колючие. Слишком тёплые. Мне просто нужно было что-то просторное, мягкое и приятно пахнущее.

Я кладу в рот кусочек булочки с корицей и провожу тыльной стороной ладони по её соску, проступившему сквозь материал.

— Рад, что тебе удалось это найти.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — говорит она. По её телу пробегает лёгкая дрожь, когда мой палец опускается во впадинку между её грудей и дразнит другой сосок в такой же манере. — Я пошарилась в твоём комоде и нашла это.

Я вскидываю голову.

— Ты шарилась в моём комоде?

— Угу, — говорит она, откусив от булочки с корицей и жуя. — Кто бы мог подумать, что Сорен Бергман сортирует по цвету своё нижнее бельё, носки, футболки…

Я целую её по одной лишь простой причине — чтобы она перестала поддразнивать. И пусть я знаю, что утренний запах изо рта никому не нравится, сейчас мы оба имеем вкус корицы и кофе.

Когда я отстраняюсь, её глаза словно подёрнулись дымкой, и у неё глазурь на губе. Я слизываю это пятнышко и чувствую, как у Фрэнки перехватывает дыхание.

— Мне нравится, когда всё аккуратно и упорядочено, — тихо говорю я. — Так проще найти нужное.

Её улыбка медленная, но тёплая, и когда Фрэнки поднимает ладонь и смахивает волосы с моего лба, мне хочется рухнуть на колени.

— Привет, — шепчет она.

— Привет, — шепчу я ей в губы. Я снова целую её, затем отстраняюсь и прислоняюсь к изголовью, вторя её позе. Мы едим в тишине, но это комфортная тишина. Лёгкая и умиротворённая.

Пока Фрэнки не доедает свою булочку и не облизывает кончики пальцев. Не то чтобы я не был твёрдым на протяжении последних 12 часов из-за близости Фрэнки, но теперь мой член буквально пульсирует, и в паху зарождается свирепое ноющее ощущение.

Фрэнки цокает языком и отставляет свой кофе.

— Ну такое нельзя терпеть, Зензеро.

Я поднимаю взгляд от своего кофе.

— Нельзя терпеть ч… Иисусе!

Её ладонь скользит по моим спортивным штанам, прямо между ног, и я едва не обвариваю нас обоих, с силой расплескав кофе и отставив его на тумбочку. Я хочу остановить её, но если сделаю это, то наверняка грохнусь в обморок, ибо вся кровь прилила к тем дюймам моего тела, которые ладонь Фрэнки ласкает умелыми движениями.

— Ф-фрэнки, ты не обязана…

— Сорен Бергман, если дом не горит, и если у тебя нет риска сердечного приступа, заткнись и позволь мне сделать так, чтобы ты кончил.

Я охаю, когда она отпускает меня, а потом запускает ладонь под резинку моих штанов. Повернувшись к ней, я убираю поднос с кровати и стягиваю Фрэнки пониже, чтобы она полностью легла на матрас. Мой рот накрывает её сосок, и я с силой сосу его через хлопок майки. Из-за влаги сосок становится ещё заметнее — насыщенного ягодного цвета, который мне хочется лизать, кусать и дразнить часами. Накрыв её полные груди ладонями, я одобрительно стону.

Когда я нежно провожу зубами по одной влажной напряжённой горошинке, её пальцы зарываются в мои волосы. Она ахает и выгибается навстречу.

— Срань Господня, Рен.

Лаская её сосок ртом, я опускаю ладонь ниже по её животу и накрываю влажный жар, просачивающийся сквозь её трусики. Лишь лёгкое скольжение моего пальца, и её бёдра уже сжимаются вокруг моего касания.

— О. Не останавливайся, — она задыхается. Её пальцы крепче вцепляются в мои волосы, удерживая меня на месте. Её бёдра приподнимаются.

Я довольно улыбаюсь, пока не чувствую её ладонь, гладящую мои боксеры-брифы, обхватывающую мою длину, ласкающую вверх и вниз.

— Фрэнки.

Это всё, что я могу сказать, всё, что я могу видеть и чувствовать. Её губы прижимаются к моим волосам, пока я сосу и дразню её соски, нежно потираю через трусики быстрыми и небольшими кругами. Ладонь Фрэнки продолжает ласкать меня, отчего позвоночник пронзает головокружительным жаром и отчаянной потребностью в разрядке. Потребность совершать толчки, двигаться и вбиваться берёт надо мной верх. Я сильнее вжимаюсь бёдрами в её ладонь, чувствую приближение оргазма, горячего и мощного.