Встреча с неведомым
Шрифт:
Таня остановилась и посмотрела на меня. Глаза ее потемнели и расширились.
– Худо.
– Кормят вас хорошо? Досыта ешь?
– Досыта. Мне это не важно, я не обжора. Я окончательно расстроился.
– А ты не можешь сказать, чем именно плохо? Таня загрустила.
– Не знаю, как сказать. Я терпела, терпела, из терпения вышла: хочется убежать. В лес одну не пускают. Я хочу домой... Я могла бы в лесу жить. Построила бы домик и жила.
В лесу Таня чувствовала себя хозяйкой. Она показывала мне птичьи гнезда, словно водила по своим владениям.
А в лесу было действительно чудесно. Такой
Мы поднялись на просторное плато - наивысшую точку местности. Отсюда был такой вид на лесные дали, что у меня дух захватило. Мы с Танюшкой долго стояли молча, очарованные этой торжественной красотой. Ветер качал кустарники и травы.
Потом Таня повела меня показывать родник. Он пробивался из земли в густо заросшем осинником и кленом овраге и был так засыпан прошлогодними палыми листьями, что его не было видно, и только по тому, как шевелились сухие листья, будто под ними живой зверек, можно было догадаться, что родился ручей. Маленький, забитый и свободолюбивый, он тек, куда мог. Впервые после Лизиного письма мне стало хорошо на душе. Мы расчистили руками родник и напились его ледяной, удивительно вкусной воды. Потом опять вышли на дорогу.
Таня села на землю у придорожной канавки, заросшей васильками и подорожниками, и запела странную песню, которую я никогда не слышал:
Матвей Барков
Загонял волков
На боярский двор.
Там бояре живут,
Красны шапочки шьют...
У нее был безукоризненный слух и свежий, чистый голосок.
– Откуда ты знаешь эту песню?
– спросил я заинтересованно.
– А я всегда ее знала,- подумав, ответила Таня.- Хочешь, еще спою?
– Хочу.
Таня улыбнулась мне. Теперь ее лицо было совсем детским, исчезли напряженность и упрямство.
Вот что она мне спела, совсем не детское:
Ой да ты, калинушка, лазоревый цвет!
Ой да ты не стой, не стой на горе крутой.
Тебя ветер бьет, тебя дождь сечет.
Ты зачем рано взошла, зачем выросла?
Ой да ты, калинушка, зачем расцвела?
У меня мурашки поползли по спине, до того у нее получилось правдиво. Какая артистичность!..
Таня внимательно посмотрела на меня. Личико ее просияло. Она была довольна произведенным впечатлением.
– Хочешь, я спляшу? Только ты пой.
– Что ж петь?
– Вот так...
Девочка напела мне мотив. Кажется, я уже слышал его где-то, и это называлось "цыганочка". Пришлось петь. Да еще хлопать в ладоши. Теперь я понял, почему ее прозвали "цыганкой-молдаванкой" - не только за ее бродяжьи наклонности. Она еще не пустилась в пляс, с места не сдвинулась, а в ней уже все ходило ходуном. А потом она словно оторвалась от земли, руки раскинула и пошло. Таня плясала, пока не выбилась из сил, тогда со смехом
повалилась на землю. Теперь она уже не казалась некрасивой.Она сказала:
– У Пелагеи Спиридоновны есть Полкан. Злой-презлой. Она держит его на цепи.
– Мы уговорились о ней не говорить.
– Правда, уговорились. Ну, пойдем к дятлу в гости. Пошли к дятлу.
– Ты не боишься ходить одна в лес?
– спросил я. Таня серьезно покачала головой.
– У меня там подруги. Я не одна. Я им хлеба ношу или зернышек. Со мною некоторые звери разговаривают, когда я одна, а при людях молчат.
Вот фантазерка! Мы ходили по лесу до самого вечера. К ужину я отвел ее в детдом. Прощаясь, Таня даже побледнела.
– Ты больше не приедешь?
– Я же сказал тебе, что пока не уезжаю. Завтра утром я пойду к твоей учительнице. К тебе зайду, но с утра не жди...
Таня вдруг заплакала.
– Ты не уедешь, дядя Коля, ты еще зайдешь?
– Обязательно зайду. Не плачь.
Простившись с девочкой, я пошел устраиваться в гостиницу. Номер был хороший - двухместный. Кто-то расположился на кровати возле окна. Рядом на стуле лежали покупки.
Я умылся, лег на свою кровать, отдохнул минут двадцать и снова вскочил. Мысль о Тане не выходила у меня из головы.
Выйдя на улицу, я зашагал к школе. Таня показывала мне ее, когда мы проходили мимо. Мне повезло: в школе шел педсовет.
В коридоре я поймал кого-то из учеников и попросил вызвать из учительской Светлану Викторовну.
Таниной учительнице на вид лет двадцать. Таню она учила два года. Она больше походила на чемпионку спорта, чем на учительницу младших классов в глухом лесном городке: фигура и выправка спортсменки.
Я представился и попросил уделить мне несколько минут для разговора о Тане Авессаломовой. Я думал, что она попросит меня обождать, пока кончится педсовет, но она сейчас же повела меня в пустой класс, где мы сели на парты.
– Какое впечатление произвела на вас Таня?
– с живым интересом спросила учительница.
– Мне кажется, что она своеобразна. У нее очень развито чувство достоинства... Она чувствует себя в детдоме неуютно, одиноко,- сказал я.Разве не так?
– Я понимаю эту девочку,- ответила она просто,- ей и в другом детдоме будет плохо. Она остро нуждается в ласке, внимании и домашнем уюте. Есть дети, которые прекрасно чувствуют себя в интернате, а другие переносят его болезненно. Авессаломова из числа последних. Вся беда, что у нее нет ни матери, ни отца. Ее может сделать счастливой только чудо. Чудо бескорыстной любви к чужому ребенку. Чудес я что-то не приметила.
На улице я долго стоял в нерешимости, не зная, что делать дальше. Потом пошел в гостиницу. В ушах у меня звучали последние слова учительницы. Интересно, способен ли я на любовь к чужому ребенку? Она была права, когда сказала, что Тане нужна семья, домашний уют. Бедная "цыганка-молдаванка". Дали же ей дети прозвище!
Но в Москве Таня будет еще дальше от лугов и леса... Черт бы подрал Сергея, втравившего меня в эту историю!
Удочерить мне Таню? Отец в девятнадцать лет! Да еще девочка! Хотя бы мальчишка. Чушь какая-то. Сергею хоть бы что. Живет себе, и никаких забот о сестренке. Взвалил всю ответственность на меня. "Узнай, не плохо ли ей?" Ну, узнал. А дальше что? Ну и дела!