Встретимся следующей зимой

— Ага, вообще-то да.

Я бы хотела, чтобы мой ответ был другим, но я бы никогда не солгала ему.

— О-о-о.

Кто говорит «о-о»? Он что, не думает, что кто-то мог меня поцеловать?

— Это тебя удивляет?

— Да. Нет, я имею в виду, я просто спросил. На что это было похоже?

— Это было ужасно.

Я вкратце рассказываю ему подробности. Уверена, Райану на самом деле все равно, что тот парень коснулся моих зубов своими, засунул свой язык мне в рот, а затем убежал, даже прежде чем я успела поцеловать его в ответ.

Возможности поцеловаться с мальчиками невелики, когда ходишь в школу для девочек, но на день рождения Софи Маллиган ее брат пригласил своих друзей, я увидела свой шанс и воспользовалась им. Не то чтобы жалею об этом, но не думаю, что это вообще можно считать первым поцелуем. Он был коротким, ужасным и отвратительно мокрым. Я даже не узнала его имени.

Я надеялась на поцелуй из сказочного фильма. Разве не каждая девушка заслуживает такого? Если не в виде своего первого поцелуя, то хотя бы раз в жизни. Я хочу, чтобы меня так крепко поцеловал кто-нибудь, кто знает, что делает, и с кем я почувствую себя самой красивой девушкой в мире, чтобы у меня пальчики на ногах поджались.

Я хочу, чтобы Райан поцеловал меня.

— А почему ты спрашиваешь?

Он опускает взгляд и стучит носками своих лыж друг о друга.

— Без причины.

Ага, конечно.

Он ужасный лжец.

— А ты когда-нибудь целовался с кем-нибудь?

— Пока нет, — бормочет он.

Кресельный подъемник уносит нас в укрытие от ветра, и на мгновение воцаряется абсолютная тишина. Райан запрокидывает голову и издает стон. Холодный воздух над ним наполняется облаком горячего дыхания. Я хочу протянуть руку, схватить это облачко и засунуть себе в рот.

— Но знаешь что? Я никогда никого не целовала на вершине горы. Ты хочешь быть этим первым?

— Конечно, — он пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного, но румянец на его щеках остается до самого конца поездки.

Глава 46

Конечно, наше счастье не может длиться вечно.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Кайлы нет, и я нахожу ее сидящей на полу в дальнем конце балкона первого этажа, подтянув колени к груди. Я сажусь рядом с ней и быстро понимаю, что между стеной и уличным креслом нам обоим не хватает места.

— Ты меня задушишь, — говорит она, отталкивая меня. Я поворачиваюсь и сажусь лицом к ней, зажимая ее колени между своими.

— Мне жаль. Я лишь хочу насладиться каждой оставшейся минутой.

— Тебе нужно это делать только потому, что знаешь, что уезжаешь, и кажется, что каждая минута ускользает. Это причиняет боль.

Больно от того, что мы снова танцуем этот танец. Я чертовски устал от этого. Жить порознь — отстой, но эта неделя была невероятной, и она только доказала мне, насколько мы созданы друг для друга.

Не знаю, как это у нас получится, но уверен — мы больше не будем просто друзьями, и я не позволю ей снова оттолкнуть меня.

— Я не могу потерять тебя, — шепчу я, обхватывая ладонями ее икры и поглаживая большими пальцами ее нежную кожу.

— Я не твоя, чтобы меня потерять.

— Что ж, а я твой, Зайка.

Кайла, наконец, смотрит на меня, склонив голову набок. Она поджимает губы и очень медленно качает головой.

— Почему ты не даешь нам шанс? — спрашиваю я.

— Потому что не знаю, как мне быть в твоей жизни, если это будет не в горах. Я думала, мы могли бы стать чем-то большим, но мы хороши только для катания на лыжах и секса.

Как она может думать, что это правда, когда мы всю неделю общались, делили трапезы и отдыхали вместе? Мы казались пожилой парой на каникулах, которая хочет улучшить свои отношения, а не друзьями, которые не хотят признаваться друг другу в своих чувствах.

— Кайла, прекрати. Ты значишь для меня гораздо больше, чем это.

— Тогда почему тебе так легко уехать?

— Ты думаешь легко? — огрызаюсь я. — Я уже знаю, что буду чувствовать себя дерьмово, как только мы попрощаемся. Буду считать минуты до того, как смогу позвонить тебе, и вести счет дням до следующей зимы.

Схватившись за перила, она подтягивается, чтобы встать. Я тоже встаю, и когда она пытается протиснуться мимо меня, я широко раскидываю руки, чтобы преградить ей путь.

— Ты отдаляешься от меня. Пожалуйста, не разрушай наши последние часы, проведенные вместе.

— О, так это я все разрушаю? Ты тот, кто разрушил нашу сделку всем этим, — кричит она, широко раскидывая руки. — Это уже слишком, Райан!

— Что именно?

— Все это. Эти милые жесты, фальшивые слова и твои чертовы открытки. Тебе нужно перестать их присылать. Они уничтожают меня.

Сейчас их накопилось, наверное, больше двадцати, включая ту, которую я написал, пока она спала рядом со мной в Калифорнии. Их написание стало чем-то вроде еженедельного ритуала. По дороге на работу я покупаю кофе и открытку в одном из туристических магазинчиков, а затем пишу ей свои записки, пока обедаю.

Узнать, что они заставляют ее так себя чувствовать — настоящая мука.

— Хорошо, я перестану их присылать, — соглашаюсь я, не желая, чтобы эта грусть еще больше омрачала наше время. — Иди сюда.

Она шагает в мои раскрытые объятия и позволяет мне подержать ее так некоторое время, ее руки у меня на бедрах, а я поглаживаю ее по спине.

— Что все это значит на самом деле?

— Что, черт возьми, я должна буду делать, когда ты вернешься домой, а я буду помнить, что все это было лишь игрой?

— Ты — не игра.

— Это всегда было игрой! — кричит она, вырываясь и ныряя мне под руку. — «Увидимся следующей зимой, приятель для траха». Вот кто мы такие.

Бросаясь за ней, я пытаюсь поймать ее за руку, но она вырывает ее. Этого не может быть. Не может быть, чтобы она так о нас думала.

— Чушь собачья. Херня. Ты никогда не была для меня игрой, и ты лжешь сама себе, если думаешь, что это так. Я люблю тебя, Кайла.

Чувство отчаяния сжимает мою грудь.

— Я не могу влюбляться в тебя снова и снова, — говорит она, падая на диван и всхлипывая, закрывая лицо руками. — С каждой зимой становится все хуже. И перестань говорить мне, что любишь меня. Это так жестоко.