Второй этаж

Я покачиваюсь, и его сильная рука касается моего локтя.

— Миа, брось. Что с тобой? — Он обхватывает меня обеими руками за плечи и легонько встряхивает.

— Он мне изменил, — говорю я, смотря себе под ноги. Отчего-то мне стыдно. Я хочу отмыться от всей этой грязи.

Костя берет меня за руку, помогает сесть на диван, затем выглядывает из кабинета, говорит парням, что собрание отменяется, запирает дверь на ключ и садится рядом со мной.

— Рассказывай.

Я поднимаю на него глаза и спрашиваю себя: «Зачем ему это? Могу ли я говорить об этом с ним?»

— Миа, не тяни, рассказывай, — давит на меня Громов и крепко сжимает мои ладони, сложенные на коленях.

— Я не могу. — Я отчаянно мотаю головой. — Только не с тобой.

— Почему?

— Потому что ты это ты.

— Я хочу знать, — настаивает он.

— Любопытство тут неуместно.

— Какое любопытство, черт возьми?! — Повышая тон, Громов ерошит свои и без того всклокоченные волосы. — Ты посмотри на себя! Что он с тобой сделал?!

— Тебе то что?! — накидываюсь на него я.

— Я хочу тебе помочь!

— Чем?! Чем ты можешь мне помочь?! — Я вскакиваю на ноги и смотрю на него с яростью. Я знаю, что он не виноват, но ничего не могу с собой поделать. Костя медленно встает, и я оказываюсь на уровне его груди. Мне приходится задрать голову. Красивые карие глаза снова открыли для меня безопасный «мир». И сейчас я очень хочу туда войти, однако все равно не могу, он не свободен.

— Я не смогу этого узнать, пока ты нападаешь на меня, — совершенно спокойным тоном говорит он. И мне становится стыдно.

— Прости. — Я переминаюсь с ноги на ногу. — Я не должна была срываться на тебе.

— Забыли, — отмахивается он. — Сядем? Кофе?

— Да, пожалуйста. — Я возвращаюсь на место и принимаюсь наблюдать, как этот сильный, огромный мужчина заваривает для меня кофе. Я до сих пор влюблена в него? Не знаю. Скорее он просто стал мне очень дорог. Я не допускаю мысли, что между нами что-то еще возможно. Он никогда не станет моим.

Костя ставит передо мной чашку и садится рядом, положив руку на спинку дивана. Я делаю глоток и нерешительно смотрю на него. Он молчит, выжидает. Но я все еще не готова ничего говорить. Так и сижу, молча пью этот черный и крепкий как моя жизнь кофе и наблюдаю за ним.

— У меня вчера родилась дочь, — внезапно заявляет он с абсолютно бесстрастным лицом. Я давлюсь тем, что пью и роняю чашку на стол.

— Поздравляю, — откашлявшись, выдавливаю я, принимаясь вытирать разлитую жидкость салфеткой.

— Спасибо. — Громов останавливает мои клининговые действия, беря за руку, и заставляет посмотреть на него. В его глазах печаль.

— Почему ты так несчастен? — решаюсь спросить.

— А как бы ты себя чувствовала на моем месте?

— Отвечать вопросом…

— На вопрос невежливо. Я помню, — перебивает меня Костя.

— И все-таки. — Вдруг я думаю, что если он поделится своей проблемой, моя будет уже не такая страшная.

— Миа, моя дочь росла в животе у Анжелы, пока я влюблялся в тебя. И когда это чувство передавило любовь, как я считал, к женщине моей жизни, родилась она. Сейчас я чувствую, что не способен подарить ей ту семью, которую она заслуживает. Я стану первым мужчиной, который ее предаст.

— Нет-нет-нет! — начинаю тараторить я, стараясь его остановить. Я накрываю Костины руки своими ладонями и придвигаюсь ближе. — Что же ты такое говоришь? Твоя дочь не может быть предана тобой, ведь ты ее не бросишь. А это чувство временное, как и мы.

Он смотрит на меня так, словно я его ножом полоснула.

— Почему ты так считаешь?

— Теория, помнишь. — Я сдавленно улыбаюсь.

Громов обхватывает мое лицо.

— Какая к черту теория, когда я бесконечно думаю о тебе, когда я так хочу тебя поцеловать, — он говорит это с такой нежностью, открытостью и топит меня своим карим взглядом. Я прикрываю глаза, склоняю голову к его правой ладони и осторожно трусь об нее щекой. Мне так не хватало его тепла. Сейчас я в безопасности. Мне хочется растянуть это мгновение на тысячу лет или хотя бы пока я не состарюсь и не умру.

И вдруг я ощущаю, как его губы осторожно касаются моих, я не сопротивляюсь, и он становится настойчивее, увереннее. Громов целует меня с жадностью, будто от этого зависит его жизнь.

— Стоп. Стоп. — Отрываюсь от него я и перевожу дыхание. — Это не правильно. Мы не должны. Бумеранг вернулся ко мне раньше, чем между нами что-то произошло. Нельзя.

Костя откидывается на спинку дивана и трет лицо руками.

— Зачем ты меня так мучаешь? — шепчет он, повернув голову в мою сторону.

— Я должна идти. — Я поспешно встаю, и он хватает меня за руку.

— Нет.

— Костя.

— Я сказал: нет.

Я возвращаюсь туда, где сидела и испытующе смотрю на него.

— Откуда ты узнала, что он изменил тебе? — деловым тоном спрашивает Константин.

Сменили тему — отлично!

— Прочла переписку.

— Ясно. Что думаешь дальше?

— Не знаю. Развод, переезд.

— Ты уверенна?

— А у тебя есть другое решение? — Он молчит. — Только не говори мне простить его.

Громов снова молчит и смотрит на меня.

— Не могу поверить. — Я опускаю голову.

— Чему? — Он обретает способность говорить.

— Как ты можешь мне такое предлагать?!

— Ты бы разве не сделала тоже для меня?

Что за?

— Костя, ты хоть понимаешь, насколько сильно ты меня раскачал? Да мы уже солнышко три раза сделали!

Он смеется.

— Это не смешно! — злюсь я.

— Нет, твои теории — это очень смешно, — все еще усмехаясь, говорит Громов.

Внезапно я тоже начинаю улыбаться и ударяю его в плечо, потом еще и еще. Константин невозмутимо сносит удары и позволяет делать это снова, пока к моему горлу не подкатывает новая порция боли. Кажется, он замечает, как искажается мое лицо, тогда хватает меня за руки, останавливая, и крепко прижимает к себе. Пока я давлюсь слезами, Громов нежно гладит меня по спине и каждую минуту целует мои волосы.

— Когда я увижу его, я разобью ему лицо, — спустя какое-то время шепчет мне Костя, и я верю. Я знаю, что Валере не поздоровится, встреть он этого Громилу. На моем лице загорается улыбка. Мне хорошо от этой мысли. Я отстраняюсь от Кости, вытираю щеки и шмыгаю носом.

— Пусть живет, — радостно говорю я.

— Миа, если для такой улыбки нужно кого-то побить, ты говори, не стесняйся, — с сарказмом произносит он, и я начинаю смеяться. Громко, от души.

— Я так тебя люблю, — вырывается из меня, и я, раскрыв рот, испуганно уставляюсь на него. Не может быть, что я это вслух сказала! Константин расширяет глаза от удивления и уже собирается что-то сказать, как моя ладонь накрывает его губы, и на сцену выходит Миа-тараторка: — Не отвечай! Ничего не говори. Это просто вырвалось. Просто случайность, ясно? На самом деле ничего такого нет. Мы друзья, просто друзья. А, нет! Просто коллеги.