Второй Фонд

Но Папа просто помахал пред ней билетом:

— Смотри, — она едет на Трантор.

Мама неожиданно просияла.

— Ты с Трантора? Отпусти ее руку, я говорю, Папа.

Она повернула набитый чемодан, который несла, и усадила на него Аркадию мягко, но решительно.

— Садитесь, — сказала она, — и дай отдых своим маленьким ножкам. Еще час не будет корабля, а скамейки переполнены спящими бездельниками. Ты с Трантора?

Аркадия сделала глубокий вдох и сдалась. Она сказала хрипло:

— Я там родилась.

И Мама радостно всплеснула руками.

— Мы здесь были месяц и до сих пор не встретили земляков. Вот славно! Твои родители… — она рассеянно оглянулась вокруг.

— Я не с родителями, — осторожно сказала Аркадия.

— Совсем одна? Такая маленькая? — В голосе Мамы сразу зазвучала смесь негодования и сочувствия. — Как это так?

— Мама, — Папа дернул ее за рукав, — дай мне сказать. Здесь что-то не так. Она, кажется, напугана. — И хотя он явно намеревался говорить шепотом, его голос совершенно четко был слышен Аркадии. — Она бежала — я наблюдал за ней, — сама не зная куда, не видя, куда. Пока я не преградил ей путь, и она не натолкнулась на меня. И ты знаешь что? По-моему, она попала в беду.

— Да закрой свой рот, Папа. На тебя кто угодно мог натолкнуться!

Но она подсела к Аркадии на чемодан, который утомленно скрипнул под добавочным весом, и положила руку на дрожащее плечо девочки.

— Ты от кого-то убегала, дорогая? Не бойся, скажи. Я помогу тебе.

Аркадия посмотрела в добрые серые глаза женщины и почувствовала, как задрожали губы. Одна часть мозга подсказывала ей, что это люди с Трантора, с которыми она может уехать, которые могли помочь ей остаться там, пока она не решит, что делать дальше, куда дальше ехать. А другая часть все громче и громче говорила беспорядочно, без всякой связи, что она не помнит свою маму, что она до смерти устала бороться со всей Вселенной, что она хочет только свернуться клубком в сильных, нежных руках, что если бы ее мама была жива, она бы… она бы…

Впервые за этот вечер она плакала, плакала, как маленький ребенок, и была этому рада, крепко прижимаясь к старомодному платью и основательно смачивая его, в то время как мягкие руки обнимали ее и нежно гладили ее кудри.

Папа стоял, беспомощно глядя на эту пару, тщетно нащупывая носовой платок, а когда нашел, его выхватили у него из рук. Мама свирепо смотрела на него, предостерегая от вмешательства. Толпы волнами омывали маленькую группу с истинным безразличием — как и везде среди разобщенной толпы. Они были действительно одни.

Наконец, слезы перестали капать, и Аркадия слабо улыбнулась, приложив к покрасневшим глазам чужой носовой платок.

— Честное слово, — прошептала она, — я…

— Шшш. Шшш. Не разговаривай, — суетливо сказала Мама, — просто посиди и немного отдохни. Переведи дух. Потом расскажешь нам, что случилось, и ты увидишь, мы все уладим, и все будет хорошо.

Аркадия собрала обрывки мыслей. Она не могла сказать им правду. Она никому не могла сказать правду… И все же она была слишком измучена, чтобы сочинять подходящую ложь.

Она сказала шепотом:

— Мне уже лучше.

— Хорошо, — сказала Мама, — теперь скажи нам, что с тобой случилось. Ты не сделала ничего плохого? Конечно, что бы ты ни сделала, мы тебе поможем, но скажи мне правду.

— Для друга с Трантора — все что угодно, — добавил Папа экспансивно, — да, Мама?

— Закрой рот, Папа, — был беззлобный ответ.

Аркадия рылась в сумке. Хоть в ней у нее оставалось что-то свое, несмотря на вынужденное спешное переодевание в апартаментах Леди Каллии. Она нашло то, что искала, и протянула это Маме.

— Вот мои бумаги, — сказала она робко.

Это был лоснящийся синтетический пергамент, выданный ей послом Фонда в день прибытия и подписанный соответствующими калганийскими властями. Мама беспомощно посмотрела на него и передала его Папе, который поглощал его содержание, поджав губы.

Он спросил:

— Ты из Фонда?

— Да. Но я родилась на Транторе. Посмотрите, там сказано, что…

— Ага. Как по мне, так все правильно. Тебя зовут Аркадия, да? Хорошее транторианское имя. А где твой дядя? Тут сказано, что ты приехала вместе с Хомиром Манном, дядей.

— Он арестован, — мрачно ответила Аркадия.

— Арестован? — воскликнули сразу оба.

— За что? — спросила Мама. — Он что-нибудь сделал?

Аркадия покачала головой.

— Я не знаю. Мы просто гостили. У дяди Хомира было дело к Правителю Стеттину, но… — Ей не нужно было прилагать усилий, чтобы задрожать. Она и так дрожала.

На Папу это произвело впечатление.

— К Правителю Стеттину? Ммм-м-м, твой дядя, должно быть, большой человек.

— Я не знаю, в чем там дело, но Правитель Стеттин захотел, чтобы я осталась… — Она вспомнила последние слова Леди Каллии, которые сыграли в ее пользу. Если Каллия (как она теперь понимала) знала, что делала, история могла подействовать и во второй раз.

Она замолчала, и Мама заинтересовано спросила:

— А почему ты?

— Точно не знаю. Он… он хотел пообедать со мной наедине, но я сказала нет, потому что хотела, чтобы дядя Хомир был со мной. Он странно посмотрел на меня и все держал за плечо…

Папа приоткрыл рот, но Мама неожиданно стала красной и сердитой.

— Сколько тебе лет, Аркадия?

— Почти четырнадцать с половиной.

Мама резко вздохнула и сказала:

— Как такие люди на свете живут? Собаки на улицах лучше. Так ты от него убегаешь, дорогая?

Аркадия кивнула.

Мама приказала:

— Паца, иди прямо в справочное и узнай, когда точно корабль на Трантор прибывает на стоянку. Бегом!

Но Папа сделал один шаг — и остановился. Громкие слова металлом загремели над головами, и пять тысяч пар глаз испуганно посмотрели вверх.

— Мужчины и женщины,

— прозвучало резко и повелительно,

— аэропорт окружен, разыскивается сбежавший преступник. Оставайтесь на своих местах, входы и выходы перекрыты.

Поиски будут вестись быстро, ни один корабль не уйдет и не прибудет на стоянку за это время, поэтому вы не пропустите свой рейс. Повторяю, никто не пропустит свой корабль. Будет опущена решетка. Никто из вас не должен выходить за пределы своего квадрата, пока решетка не будет убрана. Иначе мы вынуждены будем применить нейронные кнуты.