Второй поцелуй
Шрифт:
Моим первым порывом было согласиться. В конце концов, меньше участников – меньше головой боли. Однако внутренний голос хладнокровно напомнил, что есть причины, по которым я хотела увидеть среди гостей Эббота. Мне нужен был человек, способный рассказать про взаимодействие с туристами не только с официальной, но и с человеческой стороны.
Я оглядела гостиную, прикидывая, кого можно было бы попросить занять пустующее место, и мой взгляд встретился с маминым.
«Нет! – закричал внутренний голос, в секунду лишившийся спокойствия. – Только не она! Это же чистое самоубийство.
«Но он тут. Пришел добровольно. Сидит и смотрит на меня. Это что-то да значит», – возразила я самой себе.
Я открепила микрофон от воротника платья. Когда встала с кресла, второй режиссер бросился от камеры, за которой стоял Джейми, в мою сторону.
– Куда ты собралась? Эфир через пять минут!
– Десять, – поправила я его и направилась к родителям.
Я собиралась убедить маму принять участие, чего бы мне это ни стоило.
Родители сидели с краю в последнем, внешнем ряду и держались за руки. Заметив меня, папа прищурился, но остался безмолвно сидеть, а мама восхищенно улыбнулась.
– Просто удивительно, как преобразился особняк, – сказала она, когда я присела рядом с ними на корточки. – И ты в центре этого вихря. Ты как, сильно нервничаешь?
– Сейчас – да. Эббот не приедет, и мне нужно кем-то его заменить, – напрямик сказала я. – Нужен кто-то, кто сможет рассказать зрителям про гостиницы на острове. Сможешь, мам?
– Как это Эббот не приедет?
– Он попал в аварию. У него сотрясение мозга.
– В аварию? – воскликнула мама, игнорируя мою основную мысль.
– Да.
– Какой ужас! – Она всплеснула руками, отпустив ладонь отца.
– Он написал, что все не так уж и плохо.
– Бедный Эббот, бедный Эббот… – сокрушалась мама.
– Да, это просто ужасно, но сейчас нам не хватает одного гостя, а до начала эфира восемь минут.
– Можно просто убрать лишнее кресло, – вдруг подал голос папа.
Наши взгляды пересеклись, и я приготовилась нацепить на себя самую толстую броню, чтобы устоять под градом упреков и едких замечаний. В конечном счете это не потребовалось, потому что папа, хоть и продолжал хмуриться, но злости или ненависти в его глазах больше не было.
– Можно, – нерешительно кивнув, согласилась я, – но тогда история будет неполной. Это как если бы писатель решил написать роман, но забыл одного из главных героев.
– Я думал, что главный герой сегодняшней передачи – это Олдерни.
Я покачала головой.
– Это всего лишь место действия. Оно интересно благодаря людям, которые тут живут. И среди этих людей – моя мама.
– Я? – воскликнула она неестественно высоким голосом. – Да я же ничего особенного не делаю.
– Только влюбляешь каждого гостя в этот остров и в «Последнего героя».
– Просто делаю свою работу. И получаю от нее удовольствие.
Я взяла ее руки в свои.
– Пожалуйста, вот об этом и расскажи. О своей работе. Пусть зрители увидят, какой ты гостеприимный человек. Я буду задавать вопросы и аккуратно направлять тебя.
– Наверное, можно…
– Давай условный знак придумаем. Например, ты пожмешь плечами, и я тут же переведу разговор
на кого-то другого. А у нас есть охотники поболтать.Папа одобрительно хмыкнул, видимо, впервые за семь лет соглашаясь со мной. Мое сердце затрепетало от счастья.
Мама дергала за асимметричный шов, шедший от левого плеча к правому бедру платья. Я чувствовала, что она ждет негодования со стороны отца.
Однако папа молчал.
– Ты что, совсем не против? – удивилась я, так и не дождавшись его возмущения.
– Коре решать. Пусть поступает как считает нужным.
Мы с мамой разинули рты.
– Конечно, конечно, – опомнилась я.
Попросив свое глупое сердце прекратить трепыхаться, я поднялась на ноги. Мама встала рядом со мной и принялась расправлять невидимые складки на ее платье.
– Как я выгляжу? – спросила она. – Не опозорю тебя?
Я ободряюще обняла ее.
– Тебе очень идет этот салатовый цвет. И нет, не опозоришь. Это невозможно.
Мама прерывисто вздохнула и погладила меня по щеке.
– Роуз! – заорал Коул. – Три минуты до эфира!
Мы вздрогнули и пошли к кругу из кресел.
– Еще одна замена гостя? – в один голос спросили гример и звукорежиссер.
– Последняя, – уверила я, помогая маме прикрепить ее микрофон к воротнику платья.
Гример тяжело вздохнула и принялась пудрить мамин нос.
– Роуз, неважно, сколько денег мы сегодня соберем и соберем ли в принципе, – сказал Сэм, наклонившись ко мне, когда я заняла свое место. – Главное, ты сделала все, что было в твоих силах.
Сделала ли? Слова Сэма не успокоили меня, а, наоборот, взволновали. Я сидела перед тремя телекамерами и должна была вести разговор с шестью совершенно разными людьми в прямом эфире. Во рту пересохло. И не только потому, что сейчас не существовало возможности сделать второй дубль. Я понимала, что от того, как сегодня справлюсь, зависит количество и размер пожертвований для острова, а еще – ни много ни мало – мое собственное будущее. Гарри поверил в меня и ждал, что телемарафон посмотрят как минимум десять миллионов телезрителей.
Че-е-е-рт!
Второй режиссер отсчитал: «Десять, девять, восемь… три, два, один» – и вот мы в прямом эфире.
– Добрый вечер, – глядя прямо в камеру, произнесла я звонким голосом, в котором, как я надеялась, не было слышно волнения. – Я – Роуз де Леви, ваша любимая телесваха из передачи «Любовь-морковь». Но сегодня мы с вами не на ферме, а на острове в проливе Ла-Манш. И я намереваюсь влюбить вас в него. Думаете, это невозможно? Дайте мне два часа – и к десяти часам вечера вы захотите переехать на Олдерни.
Я сделала вид, будто закатываю рукава своего платья, собираясь как следует потрудиться. Со всех сторон послышались смешки, и я мысленно поставила галочку напротив «сделать беседу непринужденной».
Объявив тему нашего благотворительного телемарафона и способы сделать пожертвования, я попросила Коула показать выжимку из нашего первого с Джейми репортажа. Сегодня утром Хью отлично потрудился и сократил часовой выпуск до пяти минут. Получив от режиссера сигнал, что мы вернулись в эфир, я начала представлять своих гостей.