Второй раунд

— Вижу, вам не терпится поделиться соображениями в связи с новой задачей. — встретил Фомина Кторов. — Докладывайте, а я похожу и послушаю.

Фомин вкратце сообщил о последних показаниях Вышпольского-Курца. И тут же перешел к главному, к беседе, которая состоялась у него с Еноком. Потом достал листок бумаги.

— Это о Бломберге.

Кторов взял справку и прочел: «Переводчик технической группы бургомистрата Бломберг Юлиан Карлович, 1890 года рождения, немец, русского происхождения, родился и до 1940 года проживал в г. Риге. Накануне войны переехал на жительство в Энбург. С 1941 по 1945 год — переводчик в железнодорожной дирекции. С августа 1945 года — переводчик технического отдела бургомистрата. По мнению коллег, вполне лоялен. Женат на госпоже Мари Эрих Палевски 1900 года рождения, проживает в собственном доме на Шиллерштрассе, 5 (бывшая Герингштрассе)».

— Я договорился, они его задержат, — сказал Фомин. — В зависимости от того, как он поведет себя на допросе, решим сообща, что делать с ним дальше.

— Ну что же, согласен. И очень хорошо, что наши отношения с народной полицией становятся крепче. Сообща мы сильнее, нам легче распознать военных преступников, тех, кто мешает спокойно жить людям, и меньше опасности проворонить очередного посланца «дяди Боба». Картина как будто прояснилась: мы теперь знаем, что вся эта канитель с Мевисом и Курцем лишь отвлекающие маневры. Поэтому подробно ориентируйте наших друзей по существу всех имеющихся у нас материалов. Енок и его служба точнее определят свои возможности, решат, где поставить кордоны, чтобы исключить утечку информации о бюро и усилить его охрану, И вы сами внимательно относитесь к любому сигналу от них.

— Понятно, Георгий Васильевич.

— Что касается вашего желания участвовать в аресте Циске — я в этом не вижу необходимости. «Овчина не стоит выделки». Сотрудники Енока великолепно справятся с этим сами. Они доказали уже свою самостоятельность и оперативность. А нам здесь, дружок, находиться не вечно. Именно Еноку и таким, как он, придется в дальнейшем самим стоять на переднем фронте борьбы. Когда же станет вопрос о Мюллере, это другое дело. Это пожалуйста. Вы связались с Днепропетровском?

— Да. Они обещали сразу же все подготовить и сообщить.

— Коль заговорили о Мюллере, должен заметить, что в данном случае вы пока не проявили должной изобретательности.

— ?!

— Да, да. Судите сами: приобрести Мюллера, несомненно легче и проще, чем, скажем, ту же Штаубе. Мюллера без труда и практически в любое время можно вывести к нам в зону. Против него есть, я в этом не сомневаюсь, компрометирующие материалы. Здесь, наконец, живет его семья, а следовательно, существуют привязанности… Желание быстрей обезвредить врага мешает нам порой за кустарником увидеть лес. Именно так у вас и случилось, Евгений Николаевич. А лес за кустами есть. Вербовка Штаубе сложная штука. И вместе с тем, мне думается, вполне возможная. Для ее осуществления следует подобрать кого-либо из немецких коллег. А почему?

— Так сказать, чисто психологический расчет, — не совсем уверенно отметил Фомин.

— Не так сказать, а совершенно точно. Штаубе легче пойдет навстречу предложению своего соотечественника. А пойти ей придется. Агентура, которая значится в этом списке, на месте. И Штаубе на месте, ее не тронули. Значит, она скрыла исчезновение копирки от своих шефов. А раз так, если ей предъявить фотографию копирки, перевод текста на английском и немецком языках, она капитулирует, побоится разоблачения и вынуждена будет принять наше предложение. Иного выхода у нее, собственно говоря, нет… Согласны? Или есть сомнения?

— Да все верно, Георгий Васильевич, какие сомнения. Нужно действовать.

— Тогда за работу. Подберите вместе с Еноком наиболее опытного работника. Енок, впрочем, сам скажет кого. И вытяните у Мевиса все, что еще можно. Пока он здесь. А Скиталец пусть напишет постановление о передаче его органам госбезопасности Польши и отправит дело Курца в трибунал. Скиталец должен усвоить, что чекистская работа, ото не только решение головоломок, преследование, гонки с препятствиями. Надо ему постигать и скрупулезную работу с перышком в руках. А вы за счет этого получите резерв времени. Вот программа на ближайшие дни, — устало улыбнулся Кторов. — Может быть, она и великовата, но, как говорится, глаза боятся, а руки делают.

Когда Фомин возвращался к себе, то еще на лестнице услышал, что в кабинете надрывается телефон. Поднял трубку.

— Можете нас поздравить, геноссе Евгений, — сказал Енок. — Сегодня ночью взяли Циске. На подходе к дому. Оказал бешеное сопротивление, но все обошлось благополучно.

— Поздравляю. Новость действительно приятная, и я понимаю, что вас она порадовала не меньше, чем меня.

— Если наши расчеты верны, думаю, завтра иметь еще одно сообщение: о задержании Мюллера. Ему отправлена нужная телеграмма. Надеемся, что клюнет. Доложите обо всем Георгию Васильевичу.

— Непременно, геноссе Енок!

Кторов удивился быстрому возвращению Фомина.

— Что-нибудь случилось?

— Да, очень хорошая новость, — и передал свой разговор с Еноком.

— Вот видите. Вы рвались в бой, а подчиненные Енока прекрасно справились с задачей. И пусть немецкий суд судит Циске. Свидетелей из числа советских граждан разыскать трудно, а бывших узников Заксенхаузена, по словам Енока, включая ого самого, сколько угодно. Им и карты в руки. Для нас показания Циске могут представлять интерес только в той части, где речь пойдет о Ганновере. Может быть, он расскажет что-нибудь конкретное о деятельности Старка, о той же Штаубе. А теперь совет, как использовать вечерний досуг, если не соберетесь в кино или не будете тренироваться к очередной шахматной встрече с начальством. Я ведь надеюсь взять реванш, — весело сказал Кторов. — Не сегодня, конечно. Когда будет поспокойнее… Если будет…

— Слушаю совет.

— Возьмите у дежурного на вечерок желтую папку. Он знает какую. В ней любопытные материалы. Не вредно почитать для общей ориентации.

…Фомин пришел домой, прихватив папку, о которой упоминал Кторов. Поужинав, стал листать аккуратно подшитые материалы и та к увлекся, что пропустил время ночного выпуска московских известий по радио, которые всегда слушал. В папке были сообщения информационных бюро, последние газетные и журнальные статьи, сводки, в которых анализировалось положение в Германии, Западной и Восточной. Почти везде присутствовало выражение — «холодная война».

Западные газеты, в том числе американские и английские, на чем свет стоит ругали американского генерала Тельфорда Тейлора [33] , того самого американского обвинителя, который произнес в 1946 году на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками блистательную речь, требуя осудить не только таких главарей, как Йодль, Редер, Дениц и Кейтель, а признать немецкий генеральный штаб в целом преступной организацией. Тейлор говорил: «Если сбить с дерева отравленные плоды, то этим будет достигнуто немногое Гораздо труднее выкорчевать это дерево со всеми его корнями. Однако только это в конечном счете приведет к добру. Деревом, которое принесло эти плоды, является немецкий милитаризм… Если он выступит опять, то не обязательно сделает это под эгидой нацизма. Немецкие милитаристы свяжут свою судьбу с судьбой любого человека или любой пар гни, которые сделают ставку на восстановление немецкой военной мощи».

33

После окончания Нюрнбергского процесса Т. Тейлор был уволен из американской армии, как «красный».

Фомин прочитал в одной из справок эти замечательные слова Тейлора и сравнил их с тем, что он говорил теперь, когда шли процессы над монополиями. Тейлор извлек из германских сейфов такие обличительные документы, что их обнародование могло прозвучать, как взрыв атомной бомбы. Собственно говоря, так уже и случилось, хоть не были известны детали. Документы эти говорили о том, что в пору войны крупнейшие германские финансовые и политические воротилы имели тесный контакт с тузами американского и английского бизнеса. Поднялся шум. «Как можно судить деловых людей, свободное предпринимательство», — писали реакционные буржуазные газеты, ведь Тейлор замахивался не на отдельных монополистов, а на весь мир большого бизнеса. И Тейлору заткнули рот. Он не сказал того, что мог.