Вязкая тропа возмездия

– Это моя дочь Виктория.

– Наша! – поправил папа, как обычно.

– Ну да, наша, – засмеялась она неловко. Ведь не объяснишь посторонним ее манеру утрамбовки людей в сейф ее души. Он маленький, толстостенный, тщательно охраняемый от посторонних и только ее. А «наша» – это что-то непонятное. На какую полку поставить? И в чей сейф запихнуть? В сейф мужа? В общий? Разрезать пополам и запихнуть себе только часть?

– Я тебе такой подарок сделал! Никто еще таких тебе не делал, отвечаю! – хвастливо заявил этот выпендрежник Липатов, передавая отцу какую-то плоскую коробку.

– Спасибо, Олег! Но не стоило! Для меня главное, что ты приехал!

Родители повели новоприбывших показывать дом, а я, поняв, что застолье откладывается, решила спрятаться ото всех на кухне. Там, однако, оказалась официантка, которая раскладывала ресторанную еду на красивые тарелки из немецкого фарфора. Она попыталась со мной поговорить, я ответила что-то односложное и быстренько вышла. Если бы я горела желанием общаться, я бы присоединилась к туру.

Услышав голоса неподалеку, я поняла, что они где-то рядом, и отправилась на второй этаж. Конечно, они скоро ко мне поднимутся, но я тогда спущусь. А может, пока не стемнело окончательно, мама выведет их на улицу показать китайский садик, которым очень гордится. Только вот не забудет ли перед этим проверить, точно ли отец снял позорно висящую одежонку? Она всегда все за всеми перепроверяет. Да и саму веревку оставлять – тоже не комильфо, признак простолюдинства. Люди вроде Липатовых отдают горничным свои вещи, чтобы те отвозили их в платные химчистки и возвращали уже чистые, сухие и наглаженные – мне видится это так.

От нечего делать я отправилась к широкому балкону-террасе на втором этаже. Над лестницей имеется большое окно, но веревка, как я помню, висела немного по диагонали от торца здания, и отсюда я ее, скорее всего, не увижу. А вот с балкона можно попробовать, край точно должен попасть в поле видимости.

Выйдя на балкон, я пригляделась, однако ничего светлого на фоне ночи уже не увидела. Однако во дворе красиво горели разноцветные садовые фонарики в форме домиков и цветочков. Один забрался уж очень высоко… Куда его воткнули? Он же реально горит на уровне двух метров!

Я вплотную прижалась к низким резным перилам, так и норовя свалиться на землю. Огонек был желтым и цвет свой не менял, в отличие от остальных фонарей. Он начал моргать. То быстро, то медленно. Вспомнив об азбуке Морзе, я начала считать, но после трех коротких он исчез. Что это было? Меня опять глючит? По-хорошему, нужно спуститься, выйти на улицу и подойти к забору. Я могу ошибаться, но, по-моему, горело на уровне его высоты. Я представила себе, как старая бабка-соседка карабкается на забор и выдает сигнал SOS обычным фонариком на батарейках, и прыснула. Это наверняка были какие-то светлячки. Москва еще не совсем провоняла выхлопными газами, природа окончательно не вымерла. Я в прошлом месяце вообще дятла видела, прилетел к нам спокойно и долбил яблоню на участке. Просто мне скучно, и я сочиняю истории в духе «Комнаты страха».

Покачав головой, я вернулась в дом и направилась вперед по коридору, думая зайти в свою комнату, но, повинуясь внезапному порыву, свернула налево – к гостевой спальне. Когда дом был построен, я выбрала именно эту комнату себе, но маман заявила, что моя другая, поскольку меньше размерами, а эту оставят для важных персон. За все эти годы ею почти никто не пользовался, только дядя при своих редких заездах, и однажды в ней ночевала мамина сестра тетя Роза, набухавшаяся до поросячьего визга и не желающая представать перед мужем в таком виде. В общем, меня все чаще посещают мысли, что все, что делает мамочка, она делает исключительно мне назло.

Мне стало интересно, что они с ней сделали, с этой пустующей комнатой, которая мне не досталась, как именно ее подготовили для «важных персон». Я слышала обрывки фраз за завтраком, из которых было ясно, что как-то они ее преобразовали, чтобы «не краснеть, если дорогие гости останутся на ночь» (дословная цитата), но тогда не проявила любопытства. А сейчас что-то кольнуло меня в грудь, похоже, очередной приступ зависти, и я толкнула дверь.

Не включая свет в комнате, я сразу заметила, что напротив двери зачем-то поставили шкаф. Коридорная лампочка не доставала до дальней стены, я только успела заметить, что он ниже обычных шифоньеров, когда этот гардероб внезапно зашевелился и двинулся на меня.

– А! – вскрикнула я в ужасе. Что происходит?!

– Вика…

Оказалось, что шкафом был отец. Он подошел ко мне и встал на пороге, освещаемый светодиодной лампой. Не будь она такой яркой, иссиня-белой, как в операционной, я бы не поверила своим глазам. Что со мной не так? Почему я сегодня путаю людей с одеждой, насекомых с фонарями, а предметы мебели с людьми?

– Па, ты меня напугал! Я думала, ты внизу!

Я издала глупый короткий смешок, но, посмотрев в глаза отцу, тут же посерьезнела. Похоже, я рано выпустила из своей души волнение. Оно приманилось обратно.

Отец был смертельно напуган. Я впервые его таким видела.

– Что ты делаешь здесь?

– Я? – удивленно прошептала я. Почему-то громко говорить я сейчас не могла. – Я тут живу, вообще-то… – кивнула я в сторону нужной двери.

– Нет, в этой комнате!

– Ничего, я просто… – поняв, что я начала мямлить и робеть, я тут же сменила тему. Вернее оставила ее, но развернула на сто восемьдесят градусов. – А ты? Зачем ты стоял в темноте у стены?

Отец молча смотрел на меня, и его взгляд мне не понравился.

– Идем, – глухо молвил он и первым отправился к лестнице. Я последовала за ним.

Тур вскоре завершился, и мы сели за стол. Тут и дядя Вася приехал и прямо с порога стал сыпать анекдотами. Видимо, предполагал, что их можно преподнести вместо подарка, ведь приехал он с пустыми руками.

– Привет, молодежь! – по традиции, поздоровался он со мной этой забавной, с его точки зрения, фразочкой.

– Привет, дядя Вась.

Вскоре оказалось, что я поторопилась с выводами насчет подарка, потому что откуда-то из-за пазухи родственник вдруг вытащил небольшую бутылку коньяка и водрузил на стол к уже имеющимся водке и мартини. Народ жадно набросился на что-то новое, не боясь смешивать.

Я сидела, сколько могла, почти ничего не ела и отвечала немногословно, когда Индюк или Вобла ко мне обращались. Когда выяснилось, что и Липатовы, и дядя Вася намерены остаться на ночь, я поняла, что сидеть с ними до того момента, когда они решат идти спать, мне невмоготу, и поднялась.

– Извините, я пойду спать.

– Уже? – удивился Липатов. – Даже полуночи нет еще.

– Ей заниматься надо, – заступилась за меня мама. А может, поняла, что оставь они меня за столом насильно, конфликт неизбежен.

– Она у вас совсем не пьет? – будучи уже сильно подшофе, прогундосила Вобла по имени Любовь. Да, голос у нее оказался до жути неприятным, но удивительно подходил замороженному лицу. – Несовершеннолетняя?

– Ей двадцать, – сообщил папа.

– Моральные принципы не позволяют, – ответила я за себя.

– А что тут такого?! – стал возмущаться Липатов, ведь выходило, что я их всех оскорбляю.

Мама неловко и немного нервно захихикала, пытаясь все перевести в шутку, а дядя Вася изрек глубокомысленно: