Вязкая тропа возмездия

– Правильно, дети не должны пить. Я тоже не пил лет до восьми.

Тут уже заржали все, а я поняла, что оковы сброшены и меня никто уже не будет держать.

– Пусть хоть грибочков поест! – вдогонку крикнула Любовь. – Вкусные у вас грибочки!

Очевидно, она из тех людей, которые не верят, что кто-то может не любить то, что любят они сами.

Я проигнорировала, делая вид, что не услышала, и пытаясь мысленно обыграть как-то этот каламбур с ее именем и любовью, а мама за моей спиной стала объяснять гостье, что я не ем грибы.

«Любовь знает толк в любви», – выдала я, уже поднявшись на второй этаж.

Нет, не так…

«Только Любовь знает, что можно любить, а что нет». Лучше, но не то.

«Только Любовь знает, что достойно любви, а что нет» – вот, идеально.

Хмыкнув, я прилегла, включила ноут, поставила сериал и взяла наушники. Звукоизоляция в доме прекрасная, я их пьяный гогот практически не слышала, однако обожала все всегда смотреть и слушать в наушниках. Помогало полностью отвлечься от реальности.

Проснувшись в темноте, я потерла глаза и включила ночник. Оказывается, уже два часа. Серия давно закончилась, плейлист не был настроен, и следующая не началась. Экран просто затемнился, и все. А я так и лежу в платье поверх красивого розового мехового покрывала. У меня в принципе все в спальне розовое. Во-первых, я люблю этот цвет, а во-вторых, когда мы въезжали, в моей детской на тот момент поклеили розовые обои, слава богу, однотонные, без всяких этих медвежат и утят. За это время они поблекли и выцвели в местах, куда часто падают лучи солнца из большого окна, но в целом, меня все устраивало. А остальное как-то подбиралось под них. И покрывало, и ковер (тоже пушистый), и настольная лампа. Мебель была белой. Комната принцессы, блин. И никто не догадывается, что в душе я, скорее, вурдалак.

Не переодевалась я по той причине, что не знала, как поведут себя пьяные гости, которых мы с мамой видели впервые (хотя папа жену начальника предположительно тоже ранее не знал). Вдруг бы, поднимаясь к себе, они стали ко мне стучаться желать спокойной ночи? Или под их давлением родители бы прибежали за мной и заставили спуститься на десерт? Кстати, десерт. Папа заказал большущий кремовый торт, его доставили утром. Надеюсь, мне оставят хотя бы кусочек на завтрак… Так вот, вдруг они меня вновь увидят, а я в пижаме. Вот ужас. А потом выслушивай от маман… Короче, я так и легла смотреть сериал в платье. И теперь, не снимая его, отправилась вниз попить воды.

Замерев перед лестницей, я прислушалась. Соседняя дверь закрыта плотно, ничего не слышно. Слава богу, гости не храпят. Или все еще гуляют внизу, но уже значительно тише.

Я спустилась и отправилась на кухню. Лампы с датчиком движения у нас только над лестницей и рядом с ней. Гостиная, где проходило застолье, и дальний коридор с кухней погружены в кромешную тьму. Кейтерша уехала через час после приезда гостей, и на кухне никого не должно быть. Однако, приближаясь к ней по темному коридору, я увидела что-то на фоне стены за открытой дверью. На эту стену падал слабенький свет из окна. Что-то черное клубилось и шевелилось на стене. И на сей раз это не человек и не одежда. Я хотела остановиться и не могла. И потом, что я сделаю? Развернусь и сбегу? Телефона с собой нет, чтобы подсветить. Выключатель настенного коридорного бра я уже успешно миновала. Остается зажечь люстру на кухне и посмотреть, что это за неведомая хрень. Мне уже трижды за сегодня что-то казалось. Разум подсказывает, что и это «существо» имеет немистическую природу и логичное объяснение. Неприятно только, что выключатель у нас располагается за дверью, которая открывается внутрь помещения. Мне придется пройти мимо этого, закрыть дверь, изолируя себя от коридора – возможного спасения – и оказываясь с этим шевелящимся нечто в одной комнате, и только потом появится доступ к выключателю.

Думая так, я продолжала идти вперед. Достигнув порога, я вздрогнула, отчетливо увидев паучьи лапы. Паук занимает полстены! Замирая и приглядываясь, я поняла, что их три. Три гигантских тарантула сидят на стене, их лапы переплелись в центре, они равноудалены друг от друга, как долбаный равносторонний треугольник, в итоге я отчетливо вижу три круга и двадцать четыре лапы, девять из которых сплелись в сетку. Я не могла дышать. Мои легкие будто парализовало. Дело в том, что я арахнофоб. И я просто не могу пройти мимо этого, даже чтобы включить свет и избавиться от жажды.

Злобное двадцатичетырехлапое чудовище неистово трепыхалось, празднуя свою победу. Если я сделаю шаг вперед, оно на меня набросится…

Сзади вспыхнул свет – кто-то спускался по лестнице.

– Ты чего стоишь? Напугала! – Это была мать.

– Что это? – показала я пальцем. – Ты видишь это?

– Вижу, и нечего шептать и падать в обморок. – Видать, интонации выдали с потрохами мой страх. – Это подарок.

– Пауки?

– Да! – Мама смело вошла на кухню, двинула дверью и нажала на выключатель. Вспыхнул свет. – Это часы, дурочка! Подарок!

– Дяди Васи? – уточнила я, ибо в моем понятии только он способен на такие шуточки. При свете трехрожковой люстры были видны мохнатые лапы, сделанные из какого-то меха, потому что легко колыхались на сквозняке, а в центре, то, что я приняла за три тельца паукообразных, оказалось циферблатом, тоже черным, с белыми стрелками.

– Нет. Липатовых.

– О боже… – покачала я головой неодобрительно.

– Как ты могла подумать, что это от Васьки, твоего дяди? Он в курсе твоей фобии.

– А зачем вы это повесили?

– Ну не могли же… – мама прикусила язык и понизила голос. – Уедут – уберем. Это какой-то новомодный дизайнер сделал. Ручная работа, единственный экземпляр.

– Это они вам так сказали?

Мама хмыкнула и выдвинула ящик, где мы храним лекарства, а я только сейчас заметила, что она держится за живот.

– Что такое?

– Подташнивает меня что-то. Грибами траванулась, похоже. – Мама сунула в рот пару таблеток угля, взялась сперва за стакан, затем заметила почти полный бокал мартини на столе и запила в итоге им.

– Что ты делаешь? Алкоголем лекарства запиваешь?

– Не занудствуй. Иди спать.

Я выпила воды, и мы вместе отправились к лестнице, выключив везде свет. У родителей спальня на третьем этаже, мы разделились на площадке второго. Когда я смотрела на ее удаляющуюся спину в длинной шелковой ночнушке, у меня появилось непреодолимое тревожное чувство. Захотелось даже броситься ей вслед. Но я отмахнулась от этого бреда и отправилась спать.

* * *

Я находилась в какой-то клетке в подземелье. Скрип железной цепи, на которую была подвешена моя мобильная решетчатая камера, вонзался в уши острым шипом и доставлял почти физическую боль. Я не понимала, откуда в подземелье ветер и почему моя клетка раскачивается. А еще я ждала неминуемого конца – когда она окончательно опустится в самую магму и я умру, сваренная в ней живьем. Я буду орать, с визгом бросаться на чугунные стены, и мои ладони будут привариваться к раскаленной решетке… Я буду отрывать их с кожей и кусками мяса и прыгать вверх в надежде найти шпингалет и открыть клетку…

Я посмотрела наверх. В жуткой темноте, окутывающей эту таинственную пещеру, в которой я очутилась, не видно никаких шпингалетов. Видать, клетка просто заварена, из нее нет выхода… Но главное, что пока не чувствуется жара. Мне кажется, самое страшное – это умереть в огне. Не задохнуться, а именно сгореть живьем, ощущая каждой клеточкой максимально высокие температуры, которые человек просто не в состоянии вынести… Страшная, мучительная смерть!

А пока я могу ходить по решетке, пока могу дышать и пока мне немного даже прохладно – все пучком, как говорит мой дядя.