Выбор Донбасса
Шрифт:
Во двор въезжает БМП.
Из него несколько нацгвардейцев вытаскивают трех избитых пленных, пинками и ударами загоняют их в сарай в глубине двора.
Комната — день
Профессор стоит у окна, курит, смотрит во двор.
Около стола на стуле сидит Юрий.
Профессор. Вам нужен хороший врач, Анри. Что же нам делать?.. Отпустить вас — так вот, просто — я не
Юрий. Очень она мне нравится.
Профессор. Вот и хорошо! Только вот, кому из вашего донецкого начальства я мог бы позвонить — кто бы в вас был заинтересован?..
Профессор подходит к столу, берет ручку, выжидающе смотрит на Юрия.
Юрий. Да у меня телефона–то нет, кто–то из ваших забрал, а наизусть я номера не помню…
Профессор. Да бог с ними, с номерами, вы фамилию скажите! Только нужен кто–то такой, кто бы мог принимать решения, чтобы мы сразу обо всем договорились…
Юрий. Боюсь, тут вам со мной не повезло. Никто там не будет никого на меня обменивать.
Профессор. Ну, был же у вас кто–то старший? Кто вам задания давал…
Юрий. Да никто ничего мне не давал. Я жил там сам по себе, и задания сам себе давал. Там все только обрадовались, что я пропал: не буду больше ни у кого мешаться под ногами.
Профессор (глядя внимательно на Юрия, после паузы). Жалко… Что ж, значит, Париж пока подождет… Тогда, поговорим о сбитом самолете. Вы были у «Боинга» через два часа после его падения… Что вы там видели?
Юрий. Дым, огонь, обломки самолета, вперемешку с обугленными телами…
Профессор. Было там что–нибудь, что показалось вам странным?
Юрий. Да. Тела. Как восковые, трудно было представить, что всего лишь два часа назад это были живые люди…. У меня было ощущение, что они пролежали длительное время в морозильной камере.
Профессор. Что еще?
Юрий. На трехстах переломанных, разорванных человеческих тел, не было… ни одной–единственной капли крови.
Профессор. Сколько вы сделали снимков?
Юрий. Около четырехсот.
Профессор. Но другие журналисты тоже ведь видели это и снимали? Почему же они молчат об этих странностях?
Юрий. Нет, они этого не снимали. Их, вместе с ОБСЕ, держали на дороге, за оцеплением. На снимках в СМИ трупов почти нет…
Профессор. Но комиссия по «Боингу»? Она же видела…
Юрий. Вы отлично знаете, что комиссию по «Боингу» две недели держали в Киеве, пока ваша артиллерия обрабатывала место падения, плюс там прошли сильные дожди.
Профессор. Почему ваши снимки до сих пор не опубликованы? Вы не честолюбивы? Вам не нужны сенсации?
Юрий. Когда мы возвращались в Донецк — нас обстреляли, водитель был убит, а меня спас фотоаппарат, пуля попала в него. Я цел, но снимки пропали.
Профессор. Я бы вам рекомендовал говорить мне правду. Вы живы — пока представляете для меня интерес.
Юрий. Ну а почему же я не сделал попытки их опубликовать? Я похож на идиота?
Профессор смотрит внимательно на Юрия.
Профессор. Вы — везунчик, Анри: вы мне — пока — интересны.
Профессор встает со стула, подходит к двери, открывает ее.
За дверью ждет Ирокез.
Профессор. Уведи.
Юрий, тяжело опираясь на костыли, выходит из комнаты.
Профессор долго смотрит ему вслед…
Подвал — ночь
Пленники спят на полу.
Юрий полулежит, облокотившись спиной на стену.
Гремят замки, тяжелая, металлическая дверь подвала со скрежетом открывается, входит вечно усмехающийся Ирокез, в одной руке — автомат, в другой — стул.
Оглядев всех пленных, он ставит стул у стены.
На пороге появляется Профессор с бутылкой «Кока–колы» в руках. он задерживается у входа, оглядывает помещение, морщится, тонкие ноздри его вздрагивают.
Профессор. Тут же нечем дышать. (Охране, в коридор.) Оставьте дверь открытой, пусть сюда воздух немножко войдет.
Проходит, садится на стул, ставит «Кока–колу» на пол.
(Юрию.) Решил посмотреть, Анри, как вы тут устроились. Все нормально, жалоб нет?
Юрий. Всё замечательно.
Профессор. С воздухом, со свежим, у вас паршиво. (Сочувственно.) У вас там, уже, поди, плеврит начался? По дыханию вижу… (Обводит взглядом всех обитателей камеры.) Я, вообще, всех вижу. Вот ты…
Тычет пальцем в Митю — юного ополченца, лет восемнадцати, испуганно съежившегося в углу подвала.
…Живешь с мамкой, отец бросил вас давно, восемь классов кое–как осилил, потом ПТУ… Где я ошибся?
Митя (ошарашенно). Нигде… всё так… с мамкой… бросил… ПТУ…
Профессор. Много наших убил?
Митя. Я? Никого! Я только неделю, как в ополчение вступил! Я на блокпосту стоял, у себя в Харцызске!
Профессор. На какой улице живешь?
Митя. На этой… на Есенина.
Профессор. Сергея?
Митя. Че Сергея?..
Профессор. Сергея Есенина улица? — спрашиваю.
Митя. А–а–а… наверно.
Профессор. Уф–ф–ф!! (Юрию.) Вот, за них… (кивает на пленных) ты воевать пришел? (Снова смотрит на Митю.) Мамку как звать?
Митя. Ульяна…
Профессор. Телефон мамкин давай, позвоню, скажу, чтоб приезжала, забирала тебя, дурака… (Ирокезу) Запиши.
Митя. Щас… Это… 645–01–83.
Профессор встает со стула, идет к двери.
У двери, останавливается, оборачивается к Юрию.