Выпускник. Журналист

— Нет, — яростно мотает головой. — Я подругу жду.

— Очень надо. У меня первое свидание, — показываю на Валентину, застывшую в сторонке.

— Надо было раньше приходить.

— Не мог я, — достаю из кармана трешку, протягиваю ей. Нервно отталкивает мю руку.

— Вы с ума сошли. Я милицию вызову.

Достаю из кармана шоколадку «Аленка», ту самую плитку, которую нес для Валюши, протягиваю чужой девушке.

— Пожалуйста, у меня судьба решается. — Трешку прячу подальше, чтобы не раздражать девушку.

Не все в Советском Союзе хотят заработать не честным трудом, нагреться на билетах, например.

Девушка заплатила сорок копеек за билеты. Два с половиной рубля могла получить сверху, а она не захотела. Правильная. Идейная. Законы рыночной капиталистической экономики ей чужды.

Зато сердце у нее есть, им и живет, как многие другие идейные советские люди.

— Держите, спасайте свою любовь, — протягивает билеты, забирает у меня шоколадку.

— Спасибо, дорогой товарищ, — благодарю и бросаюсь к Валентине.

— Бежим.

Как дети бежим в кинотеатр.

— На пять минут опоздали, — тараторит Валюша.

— Нормально.

Сдаем верхнюю одежду в гардероб, берем номерки, у зеркала расчесываемся пятерней, и в темноте крадемся на свои места в кинозале.

Фильм уже начался и на нас цыкают, но мы не реагируем.

— Руки замерзли, — шепчет Валя, пытаясь засунуть ладони под себя.

— Дай сюда, — протягиваю руки, и беру ее ладошки в свои. Ладони у девушки горячие, но пальцы ледяные. Тру старательно. Она посмеивается. На нас уже цыкают, что мы слишком шумные.

И мы замолкаем. Смотрит на экран, не отвлекаясь.

В нашей стране Советов любят зарубежное кино. Но в страну оно попадает только через несколько лет после премьеры у себя на родине. А это такая удача, что премьеры там и здесь совпали, а мне еще и билеты достались всего лишь за шоколадку.

Хороший знак. Если так всё пойдет дальше, то с Валентиной всё сложится, несмотря на ее устаревшие очень правильные взгляды.

После просмотра фильма выходим под впечатлением, идем в гардеробную.

— Понравилось?

Кивает и задумчиво смотрит на меня.

— Проводишь, уже темно. Я боюсь, у нас во дворе злая собака по ночам бродит.

— Обязательно провожу, — отвечаю серьезно, нащупывая открытку в кармане. Достаю ее и протягиваю Вале, пускай на свету рассмотрит приглашение на фабрику.

— Что это? — она вертит открытку, читает и ее глаза округляются. — Это мне?

— Да. Я долго думал, какой подарок достоин такой возвышенной и красивой девушки как ты, и мне пришла в голову мысль, что тебе понравится.

— Спасибо, — Валюша не выдерживает натиска эмоций, прикладывается к моей щеке алыми губами.

И я улетаю. На лету хватаю какие–то слова, которые тараторит Валя, и, под звук ее восторженных речей, выходим из кинотеатра.

Девушка на автомате берет меня под руку, и ведет в сторону остановки.

Я даже не часы не смотрю. А время уже позднее, и проводив Валю, могу не успеть вернуться к себе, до закрытия общежития.

Но мне всё равно. Я сейчас на другой волне.

Валя довольна, щебечет.

Резко останавливаюсь и чмокаю ее в щеку. Прямо под фонарем. Вижу, как щеки заливаются краской, как открывается и закрывается красивый ротик барышни. Пока она не пришла в себя окончательно, целую ее в губы.

— Ты чего? — она отталкивает меня от себя, злится, аж губы дрожат и подбородок.

— Ты где Новый год будешь встречать? — спрашиваю у нее, давая ей надежду.

— Я… еще не думала. Рано же. Двадцатое ноября всего, до Нового года еще так далеко.

— Если ничего дельного не придумаешь, можем что–нибудь соорудить вместе.

— Вот как? — задумчиво глядит на меня.

Дальше едем и идем молча.

Мой расчет оказался верным, я сбил девушку с толку.

Подходим к подъезду дома.

— В центре живешь?

— Бабушкина квартира.

— Бабушка дома? — спрашиваю, как бы, между прочим.

Девушка мотает головой.

— Она старенькая стала, болеет сильно, родители ее к себе забрали. Они недавно получили квартиру большую в новом микрорайоне.

— А тебя одну значит, оставили?

Кивает. Смотрит, прищурившись, будто решает, пустить или нет.

— Зайдешь?

— Зачем? — спрашиваю, глядя прямо ей в глаза.

Тупит взор.

— Поговорить о советском кино. Я расскажу, что мне нравится, ты –что тебе. Чай попьем. Если голодный, колбасой накормлю.

— А тебе не нужно отдыхать или к учебе готовиться? У Вас там в МГИМО на факультете журналистики лютуют преподаватели, небось.

— Не беспокойся, у нас всё также, как и у вас. Спрашивают, что положено, — улыбается.

Поднимаемся на шестой этаж на лифте. Подходим к добротной двери. Валя долго возится со связкой ключей. Я бы ей помог, но смотреть на старания девушки приятнее. Разглядываю ее — всё–таки интересная она со всех сторон — и с женских, и с человеческих.

Спустя пять минут хожу в ее сопровождении по огромной трехкомнатной квартире. Здесь всё как у многих в 1976 году в СССР — стенка, в ней югославский хрусталь, стол, телевизор. В комнате — кровать и швейная машинка, на полу темный ковер, на стене — ярко–красный.

— Шьешь?

— Конечно, машинка бабушкина. Зингер. Электрическая. Но я могу тебе на ней что угодно сшить.

Следую за хозяйкой на кухню. В центре над столом абажур, кухонный гарнитур распростерся через всю кухню.

Гостиная и две спальни.

— В этой жила бабушка, а я — в той, — показывает на вторую спальню. Папа с мамой спали в гостиной, — показывает на большой диван.

По нехитрым вещам понятно, что у родителей стабильный доход, и деньги, отложенные на сберкнижку старательно тратятся на приобретение вещей, как у всех.

В магазинах сейчас много красивых вещей. Это раньше стояли серванты и буфеты, сейчас их заменили стенками, пришедшими из ГДР и Югославии. На кухне теперь стоит красивая и практичная мебель.

Беда одна на всех — товара на всех желающих не хватает и из–за дефицитов нужно выстаивать многомесячные очереди, чтобы купить телевизор или пару кресел с модным журнальным столиком.