Выпускник. Журналист
Шрифт:
— Знаешь, я выберу «Селёдку под шубой» — слоёное чудо из селёдки, свеклы, картофеля и моркови, покрытое ровным слоем яркой свекольной массы, украшенное веточками укропа смотрело на меня, и напоминало о встрече 2024 года.
Я обвел взглядом богатый стол 1977 года, он ломился от рыбных закусок, красной икры, которую мне удалось достать по случаю, и вернул свой мозг в действительность, из которой мне уже никуда и никогда не сбежать.
Впрочем, я и не хочу.
Конечно, не отказался бы мельком увидеть внучку, сыновей, но остается надеяться, что у них всё хорошо.
Мой
Гордо стоит блюдо с холодцом — застывший бульон с кусочками мяса, моркови и лаврового листа, слегка мутный, но невероятно ароматный, с острым горчичным соусом или хреном чуть бултыхается, когда в него врезается нож.
Мой взгляд притягиваетзапечённая курица — румяная, блестящая, с хрустящей корочкой, картошкой и овощами, занявшая самое центровое место на столе.
Каждая деталь здесь кричит о том, что праздник ждали все присутствующие с нетерпением, старались доставить друг другу удовольствие.
Пусть даже некоторые продукты были по талонам или их «достали через знакомых».
Не в этом суть.
В каждом блюде чувствовалась забота, потому что Новый год — это не просто праздник, а символ надежды на лучшее, под бой курантов в телевизоре, и снежок за окном
— Что у нас на десерт? — спросил Сергей.
— Торт «Наполеон», я сама испекла, — Клавдия улыбнулась, почему–то мне, хотя спрашивал не я.
Под бой курантов мы наполнили бокалы искристой жидкостью с пузырьками. Валя сидела от меня по правую руку, а Клава по левую. Я хотел повернуться к Вале, когда встал, но не успел.
— За тебя! — бокал Клавы стукнулся об мой.
Я улыбнулся ей…
Дальше всё как-то покатилось под откос. Валентина злилась на меня, шипела, вела себя как ревнивая идиотка, а другая крашенная блондинка Клавдия всю ночь терлась об меня большой грудью. Всё как нарочно.
Я же думал лишь о том, что поторопился с поцелуем и дорогим подарком. Как я мог снова поверить женщине?
Валя хоть и молодая, но всё равно уже давно женщина, с закостеневшим мышлением, поэтому всё неправильно поняла!
Я всего лишь хотел выразить ей свою признательность за дружбу, не более того.
Спали мы порознь, в разных комнатах.
Наутро я уехал домой, чтобы поздравить своих с праздником, подарить подарки. Конец формы
Отдохнуть по–домашнему, спокойно от всей этой праздничной суеты.
Переговорить с дядей… Из разговора с ним я узнал много интересного.
Каникулы я провел в режиме «выключено» — телевизор, сон, никаких учебников и старых друзей, хотя они одолевали меня.
За три дня до начала нового семестра я вернулся в столицу.
Приезжаю на вокзал, выхожу из поезда. Ветер пронизывает, мороз щиплет лицо, как будто вся Москва только и ждала меня, чтобы встретить вот так, сурово.
И тут его замечаю мужика в сером пальто. Он стоит у выхода на перрон, в тени — шляпа натянута почти на глаза, лица не видно.
Подхожу к нему, понимаю, что он тут про мою душу.
Ни «здрасьте»,
ни «до свидания». Стоит, как скала. Встречает меня.— Вы ко мне? — спрашиваю.
— Машина ждёт, — отвечает он тихо. Иду за ним на выход в сторону чёрной «Волги», припаркованной рядом с вокзалом. Машина в тени, блестит фарами, как хищник в ночи. Дверь открывается, и я понимаю — меня действительно ждут.
Сажусь в машину. Двое внутри — не знакомые лица, но выглядят серьёзно. Один — водитель, руки на руле так, будто от них зависит судьба всего Советского Союза. Второй — спокоен, оглядывается на меня, осматривает сверху–вниз.
— Ну что, Макар Сомов, кататься поедем? — говорит второй, и ухмыляется, как волк на зайца. — В Москву, говоришь, вернулся? Соскучился по столичной жизни?
— Ты кто такой? — спрашиваю его в ответ, тоже без улыбки. Не нравится мне этот тип, хоть и пытаюсь оставаться спокойным.
— А ты догадайся, — отвечает он, окутывая меня дымом.
Водитель трогается с места, машина медленно выезжает на трассу. За окнами мелькают огни города.
Небо серое, давит на психику, и внутри «Волги» становится всё душнее. Я напрягаюсь, чувствую, что разговор предстоит непростой. А может, и не разговор вовсе. Сразу закопают.
— Ты вот что, Макар, — продолжает мужик с сигаретой. — Мы с тобой по–хорошему хотим поговорить. Не будем тут цирк устраивать, ты парень понятливый. Вот только как понятливый парень, ты же знаешь, что в Москве случайностей не бывает. Если мы на тебя вышли, значит, нам указали.
— Что тебе надо? — смотрю прямо ему в глаза. Он как будто бы радуется этой моей дерзости.
— Ты же в «Правде» работаешь. Мы с тобой, можно сказать, коллеги. Я — писатель. Пишу новую историю, новые биографии… таких как ты, — громко и по-идиотски смеется. — Вот только наши интересы немножко разошлись, и мы бы хотели, чтобы ты не лез куда не надо. Понял? Люди там наверху, — кивает на крышу автомобиля, — нервничают. А им нельзя.
Молчу, сцепив зубы.
В машине давящая тишина.
Я не собираюсь показывать, что меня это хоть как–то волнует. Но внутри уже что–то шевелится — предчувствие, что всё это не закончится плохо.
Они упомянули мое место работы, зачем? Пытаются выведать на кого я работаю. Гниды. Неужели, я вышел на самого главного перед отъездом из столицы?
Неужели именно его разыскивает КГБ и ОБХСС?
— Ты, Макар, парень умный, — добавляет второй — совет на будущее — держись подальше от тех, кто пытается играть в игры взрослых, которых ты не знаешь. Столица —не прощает ошибок. Если ты на нашей стороне, то всё будет по–другому. Выбирай, на кого ты работаешь.
— Я уже выбрал, — цежу зло.
— Вот как? Неправильно выбрал, — мужчина дает мне фотографию. Молча смотрю на портрет Валентины.
Кстати, девушка твоя очень симпатичная.
— У меня нет девушки, — цыкаю я.
— А Валя кто?
— Просто сослуживец.
— Сослуживец, так теперь называют женщин-любовниц с работы? — смеется нехорошо второй.
— Да, — огрызаюсь я.
— Неправильный ответ!
В этот момент получаю удар в солнечное сплетение, и теряю сознание от болевого шока…