Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей

Таким образом, Бадью утверждает (и я с энтузиазмом соглашаюсь), что XX век был веком не обещаний, но свершений, победной субъективности:

«Эта победная субъективность переживает все явные поражения, потому что она по сути не эмпирическая, а конституирующая. Победа есть трансцендентальный мотив, организующий и само поражение. „Революция“ — одно из имён этого мотива. Великая Октябрьская революция, затем китайские и кубинская революции, как и революции в Алжире или во Вьетнаме на волне национально-освободительной борьбы — всё это служит эмпирическим доказательством мотива и наносит поражение поражениям, возмещает бойни июня 1848-го и Парижской Коммуны» [545] .

545

Бадью (2004а).

То есть, для Бадью, «этика» (или «права человека») имеет то дурное воздействие, что «перекрывая… путь к позитивному назначению возможностей…, она принимает в качестве объективного фундамента всех ценностных суждений игру необходимого» [546] . Бадью ставит «этике» (или «правам человека») чёткий диагноз: «Она первым делом удостоверяет отсутствие всякого проекта, всякой политики освобождения, всякого истинно общего дела» [547] .

546

Бадью (2006), с. 52.

547

Бадью (2006), с. 52.

Как правильно объясняет Баркер, это приводит Бадью к полному отказу от современной ортодоксальной доктрины универсальных или естественных прав человека, неотъемлемой части идеологии либерального гуманитарианизма и закона глобального рынка, который кажется восторжествовавшим после неудачи революционного проекта марксизма [548] .

Повторю, что возможность политики, согласно Бадью, это «событие».

Бадью идентифицирует ещё две преграды. Одна — «этика инаковости» Левинаса (а также «культурализм»), к коей он вовсе не терпим. Бадью говорит: «Мотив „признания другого“ не поможет прояснить ни одну конкретную ситуацию» [549] . Вторая — это концепция в «естественном праве» Эрнста Блоха (и Костаса Дузинаса) «ещё-не-бытия» — утверждение, что человеческое достоинство в состоянии «ещё-не-бытия». Согласно Бадью, «бессмертное существует только в человеческом животном и через него. ‹…› Нет другой Истории, кроме нашей, нет никакого грядущего истинного мира. Мир в качестве мира есть и пребудет по сю сторону от истинного и ложного» [550] .

548

Barker (2002) p. 135.

549

Бадью (2006), с. 47.

550

Бадью (2006), сс. 119 и 120.

В более поздней «Бесконечной мысли» Бадью не обращается к правам человека, как не делает этого — явно — в «Бытии и событии» и последующем томе, «Логиках миров» [551] . Представляет ли это разрыв в его мысли? Следует вспомнить, что «Бесконечная мысль» — сборник разнообразных текстов, написанных до или вскоре после «Этики» [552] . «Событие», как и прежде, играет решающую роль; оно есть нечто, на что делается ставка [553] . «Событие», однако, тесно связано со «справедливостью»: «…если справедливость понимают как оператор для того, чтобы зафиксировать политическую ориентацию на эгалитаризм — истинную политическую ориентацию — тогда ею обозначают фигуру субъективности, которой присущи действенность, аксиоматичность и непосредственность» [554] .

551

Badiou (2006).

552

«Философия и мечта» (1999); «Философия и политика» (1999); «Философия и психоанализ» (1999); «Философия и искусство» (1992); «Философия и кино» (1999); «Философия и „смерть коммунизма“» (1998); «Философия и „война против терроризма“» (2001); «Онтология и политика» (1999).

553

Badiou (2003) p. 62.

554

Badiou (2003) p. 72.

Бадью повторяет, что «политика — это тоже мышление»,— и цитирует Робеспьера, Сен-Жюста, Ленина, Че Гевару, Мао [555] , напоминает о сравнении Лаканом отношения Лакан — Фройд и отношения Ленин — Маркс [556] .

Действительно, Бадью — один из немногих современных философов, серьёзно думающих о вышеупомянутом «крушении революционного марксизма» — и задающихся вопросом: что теперь обозначает слово «коммунист» и что есть философия, способная мыслить под этим именем? В скобках он добавляет — «философия в условиях политики». Это для Бадью — «…упорная, воинствующая решимость, приведённая в движение неким непредсказуемым событием, поддержать во что бы то ни стало пропозицию сингулярности без предиката, бесконечность без определения, без имманентной иерархии…» [557] .

555

Badiou (2003) p. 79.

556

Badiou (2003) p. 85.

557

Badiou (2003) p. 130.

Так, в своём заключительном полемическом выступлении он утверждает, что долг философии —

«…Рациональная реконструкция запасов аффирмативной бесконечности, которых требует всякий проект освобождения. Философия не имеет… действенных фигур эмансипации. Это — примордиальная задача сосредоточенного в политическом действии-мышлении. Философия же подобна чердаку, где в трудные времена накапливают ресурсы, подбирают инструменты и точат ножи» [558] .

558

Badiou (2003) p. 163.

Мнение Бадью о правах человека ещё более проясняется в опубликованном в 2001 г. интервью. Он заявляет:

«Под предлогом непринятия Зла уверяем себя, что имеем если не Добро, то, по крайней мере, наилучшее положение вещей… Вся эта песенка о „правах человека“ — ничто иное, как идеология современного либерального капитализма: Мы не будем вас уничтожать, пытать вас в подвалах, так что заткнитесь и боготворите золотого тельца. Для тех же, кто не желает ему поклоняться…, всегда есть американская армия…, котор[ая] застав[ит] их сидеть тихо» [559] .

559

Бадью (2005).

Он настаивает, что ничто в понятиях прав человека или демократии не ведёт в направлении реальной эмансипации человечества.

«Необходимо восстановить права Истины и Добра в повседневной жизни и в политике. От этого зависит наша способность снова вернуться к реальным проектам и к реальным идеям».

«Права человека», кои бичует Бадью,— часть преграды для политики. Он настаивает, что «политика… есть изобретение и исполнение абсолютно новой и конкретной реальности. Политика — это творение мысли». В моём прочтении, Бадью идёт много дальше, нежели мог бы его английский комментатор Питер Холлуорд. Холлуорд ставит вопрос таким образом:

«Так как всякая истина порождается исключением из правил, мы должны в принципе отвергнуть идею каких-либо автоматических или присущих прав Человека. Не меньше, чем Лакан и Жижек, Бадью убирает наивный акцент на правах человека из ядра этики, признавая, что верности истине не нужно „ничего общего с «заинтересованностью» животного“ и ей „предопределена вечность“. Права человека, если они вообще существуют, могут быть только исключительными правами, утверждёнными и подтверждёнными в своей позитивности, а не выведенными негативно, из требований выживания» [560] .

560

Hallward (2003) p. 258.

Иначе права человека ничем бы не отличались, говорит Холлуорд, от прав животного. Но этот взгляд упускает самое радикальное у Бадью.

Вопрос, который я ставлю в рамках проблематики Бадью, состоит в том, могут ли материальные эффекты теории и практики «прав человека», напротив, иметь политическое содержание, как часть «верности» «событию».

Сначала, однако, я хочу вкратце обратиться к взгляду Жижека на Бадью. Я пришёл к чтению Бадью именно через Жижека.

Бадью и Жижек

Как хорошо известно, сочинения Бадью — существенный ресурс для обращения Славоя Жижека к возможности политики и к образцовой (для него) фигуре Ленина. Жижек подтверждает это: «Ленинистским ответом на постмодернистское мультикультуралистское „право на описание“, таким образом, должно стать бесстыдное утверждение права на истину» [561] . Чистый Бадью!

А осуждение Жижеком прав человека ещё более прямо: он рассматривает их как права нарушать Десять заповедей (что есть право на частную жизнь, как не право прелюбодействовать? право на собственность, как не право красть? право на религиозную свободу, как не право поклоняться ложным богам?), а также права просить удовольствий и контролировать их [562] .

561

Жижек (2003), с. 31.

562

Dean (2006) p. 100.