Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей
Шрифт:
Найджел Родли, например, рассматривает следующие вопросы [729] . Как можно согласовать требования меньшинствами особых прав с принципами недискриминации и равенства перед законом? Как можно согласовать особые меры для меньшинств с индивидуальными правами? Как можно согласовать особые меры с правами меньшинств внутри самого меньшинства? Этот последний вопрос для него решающий. Рассматривая проблему «двойных меньшинств», членов меньшинства как в качестве подразделения другого меньшинства, так и в государстве в целом, он утверждает, что понятие прав меньшинств (кроме коренных народов) следует рассматривать как «концептуальную диверсию». Для него стоящие на кону вопросы — это равенство перед законом, недискриминация и то, что он называет «субстанциональными правами человека»,— то есть индивидуальные права человека [730] .
729
Rodley (1995) pp. 49–50.
730
Rodley (1995) p. 71.
Первая проблема, проблема дефиниции, не может быть разрешена в рамках господствующего
731
Rodley (1995) p. 64.
732
Capotorti (1979).
733
Capotorti (1992) pp. 509–510.
Даже в контексте коренных народов проблема дефиниции оказалась неразрешима. Это — именно та проблема, перед которой остановилась рабочая группа ООН по коренному населению. На её 14-й сессии в 1996 г. [734] Председатель-докладчик, госпожа Даес, настаивала, что «никакая единственная дефиниция не может охватить разнообразие коренных народов по всему миру, и все прошлые попытки достичь и ясности и ограничительности в одной дефиниции привели только к большей двусмысленности».
734
“Discrimination Against Indigenous Peoples” Report of the Working Group on Indigenous Populations, on its Fourteenth Session (Geneva, 29 July – 2 August 1996), UN Doc. E/CN.4/Sub.2/1996/21.
Репрезентация представляет собой проблему иного порядка. Как меньшинству представать перед государством, в границы которого оно попадает, или при судебном рассмотрении защищаться через представителей? Какие права имеет государство устанавливать условия, например, относительно демократических выборов или процедур подотчётности? И что если возможные представители конкурируют между собой, как, например, АНК и ПАК при апартеиде в Южной Африке? Ответ, что это всё — процедурные вопросы,— подход, принятый рабочей группой — оставляет открытым ключевой вопрос: кто должен определять процедуру и её реализацию? Это — проблема, с которой Родли просто не связывается. Он просто предполагает, что группы будут иметь требования, которые они будут утверждать. Для Комитета по правам человека, прецедентное право которого он тщательно анализирует, это верно. Но, в любом случае, Комитет рассматривает только требования индивидуальных членов групп — так что эта проблема у них также не возникает. Тем не менее, это, возможно, решающая проблема отношений между меньшинством и основным сообществом.
Третья проблема, либеральной толерантности, есть вопрос, столь остро стоящий ныне перед Российской Федерацией, светским государством с современной конституцией, которая давно ратифицировала основной международный инструментарий и присоединилась к Совету Европы. Одна из её составных частей, Республика Чечня, приняла шариатское право в краткий период фактической независимости 1997—1999 гг., например, в своём уголовном кодексе, и публично наказывала осуждённых преступников. Военное вмешательство 1994—1997 гг. не преуспело в подавлении движения за чеченскую независимость. Проблема не разрешена и ко времени написания этой книги. Каково будущее других составных частей федерации?
Россия не одна столкнулась с такими проблемами. Ханнеман указывает, в контексте стран Прибалтики и их этнических русских меньшинств, что «проблемы наподобие проблемы двойного меньшинства существуют, только если права группы действительно имеют независимое значение» [735] . Она полагает, что они его имеют; но её предписание ограничено призывом к «балансу прав для каждого меньшинства… установлением основных индивидуальных прав и поддержанием их особой защитой групп только при необходимости» [736] . Лесли Грин исследовал вопрос морального положения таких меньшинств [737] , и заключил, что без уважения к внутренним меньшинствам «либеральное общество рискует стать мозаикой тирании, может, и красочной, но едва ли свободной». Всё же Грин должен признать, что «для некоторых групп действительно может быть верно, что уважение прав их внутренних меньшинств подорвало бы их», и что таким образом может возникнуть конфликт [738] .
735
Hanneman (1995) p. 525.
736
Hanneman (1995) p. 527.
737
Green (1994) p. 101.
738
Green (1994) pp. 113–114.
Каждая из этих проблем ставит перед правом реальные трудности, и я не стремлюсь их преуменьшить. Но они были осложнены политическими соображениями; не отличались по виду от проблем, которые были успешно преодолены во внутреннем праве; и восприняты как преграды, прежде всего, по причинам
методологического индивидуализма и тенденции сковывать живые процессы льдом фиксированных категорий.Политика и другая сторона общего права
Как указывали Сежесвари и многие другие авторы, «стандартный взгляд» на права групп появился после Второй мировой войны и бедствия, вызванного неуспехом, с одной стороны, процедур Лиги наций в обеспечении эффективной защиты меньшинств, и, с другой стороны, извращением системы двусторонних договоров нацистской агрессией. Порождённое таким образом совершенно понятное моральное отвращение к признанию прав групп срабатывало в последующих попытках их восстановить. Например, Вернон ван Дайк издал в 1970-х и 1980-х ряд работ, в которых энергично выступал за предоставление особых прав этническим меньшинствам как коллективным сущностям [739] . С его точки зрения, входящие в сообщество большинства могут настаивать на индивидуализме и недискриминации, зная, что это поможет гарантировать их господство. Марлис Галенкамп, в своём очерке, спрашивающем, были ли дебаты по коллективным правам «многим шумом из ничего», резко осудила ван Дайка за близость к защите политики апартеида в Южной Африке [740] . Галенкамп была готова признать существование коллективных прав, но беспокоилась, что они должны устанавливаться не «эмпирически», а скорее «нормативно», исходя из теоретических основных принципов, как я очертил выше.
739
Van Dyke (1995) p. 200. См. также: van Dyke (1977).
740
Galenkamp (1991) p. 293.
Надеюсь, выше было доказано, что есть мощная аргументация за реальное существование и моральное положение групп и коллективов. Я полагаю, что нежелание признавать права групп имеет свои корни как в описанных проблемах, так и в политических и моральных опасениях. Например, Эрнест Баркер в 1942 г. писал об «извержении группы» в контексте фашизма. Он поклялся до конца защищать свободу личности на свободную ассоциацию в группы. Действительно, со Второй мировой войны в англо-американской юридической мысли было сильнейшее сопротивление всякому понятию группы как возможно примордиальной, как образующей неизбежный контекст жизней индивидов, а не как клуба, к которому присоединяются и который покидают по желанию.
Всё же, несмотря на стойкий индивидуализм, пронизывающий большинство англоязычных авторов, пишущих о правах меньшинств [741] , английское право не нашло слишком трудным, по меньшей мере, с пятнадцатого века, признать группы многих видов. Как объяснено так называемыми «легальными плюралистами» на рубеже прошлого века, все виды не включённых ассоциаций сделались совершенно приемлемыми для права благодаря доверительным учреждениям и посредничествам доверенных лиц. Так, Ф. В. Мейтланд указал в 1904 г. на такие учреждения как «Судебные инны», «Ллойд», Лондонская фондовая биржа, Лондонская библиотека и «Жокей-клуб», а также джентльмен-клубы Пэлл-Мэлл и профсоюзы [742] . Для него, группы были реальными людьми, с собственной волей.
741
См., напр., Higgins (1994), особенно: «…Права человека есть требования особенно высокой интенсивности, выставляемые индивидами своим правительствам» (с. 105), или Rodley (1995), полагающего, что «…от международного права не ожидается и, по здравому смыслу, не может ожидаться признание прав составляющей меньшинство группы как таковой» (с. 64).
742
Maitland (1995) p. 14, и далее.
Вот — другой пример. Тот же Эрнест Баркер в 1915 г. отметил, что, «в то время как закон не был чуток к государству, он был достаточно чуток… к группам всех видов. Здесь мы затрагиваем эту странную английскую вещь, трест». Для него, трест «защитил групповую жизнь более полно, чем могло какое-либо юридическое признание „реальной персональности“» [743] . Англия, добавил он,— место, где группы и ассоциации всегда процветали, всегда прорастали и зрели.
Конечно, право трестов не существует в первую очередь ради пользы стеснённых общественных групп и столь же полно сложности, как любая другая область английского права. Кроме того, большинство групп, упомянутых Мейтландом, имело несколько привилегированное отношение к власти в обществе. Исключением были профсоюзы, и интересно, что Мейтланд в упомянутой работе писал вскоре после решения по делу «Тэфф вейл» [744] в Палате лордов. Он не мог предсказать, к чему приведёт профсоюзная агитация, но, для него, «одна вещь, которую безопасно можно предсказать,— что в Англии социальная политика будет иметь приоритет над юридическими соображениями» [745] . Так и вышло. Хорошо известно, что А. В. Дайси сурово осудил Закон о промышленных конфликтах 1906 г., признавший профсоюзы и давший им некоторый правовой иммунитет; его концепция верховенства права исключала особую защиту для определённых групп в обществе [746] .
743
Barker (1995) p. 81.
744
Taff Vale Railway Co v Amalgamated Society of Railway Servants [1901] AC 426.
745
Maitland (1995) p. 23.
746
См.: McEldowney (1985) p. 52.
Моё мнение — английское право и традиция общего права в целом, как правило, имели гибкость и изобретательность, чтобы приспособиться к новым требованиям, и особенно появлению новых групп. Недостаток внутренней демократии или процедурно справедливой репрезентации не помешал признанию — «Судебные инны» и джентльмен-клубы не были известны как демократические учреждения. Проблемы исключения и репрезентации регулярно преодолевались. Трудности для права имели скорее политический, нежели юридический или процедурный характер. Полагаю, что теперь было бы аномалией отвергать признание этнических и лингвистических групп, национальных меньшинств и гомосексуалов.