Вьюга юности

– И сколько же тогда было маме? – Саша пыталась вспомнить год смерти деда и разницу в возрасте мамы и Миши.

– Всего лишь пятнадцать, – пожала плечами тетя Катя и почему-то всхлипнула. – Она тогда усердно наверстывала первую четверть восьмого класса. А я помогала, как могла. Вместе мы радостно нянчили Мишу. Ее брата…

Саше показалось, что вся эта маленькая гримерная, весь этот разговор – лишь странный сон. Факты сталкивались и разлетались в разные стороны, точно бильярдные шары. Только вокруг были не сон и не игра – это жизнь сводила счеты со своими жильцами. И выходило так, что ее братом скорее всего был тот, на кого она и подумать не могла…

– Выходит, Миша не дядя мне, а брат?

– Ой, не знаю, девочка моя. Не знаю. – Тетя Катя была в смятении. – Тебе надо об этом с мамой поговорить, а не со мной.

– С мамой я не могу! – выкрикнула Саша. – Она не хочет со мной разговаривать!

Тогда тетя Катя обняла ее мягко и ласково, и Саша почувствовала себя завернутой в теплые перины. Они сидели минуту за минутой, и каждая думала о своем. Тетя Катя о том, как она любит своих сыновей. А Саша о том, что бы она сделала, появись у нее сейчас, в пятнадцать, ребенок…

– Только не делай поспешных выводов, – шепнула тетя Катя, когда Саша немного успокоилась. – Все как-нибудь разрешится. Поговори пока с бабушкой, что ли. Но не думай, что я выпущу тебя отсюда до конца спектакля. Посиди тихонько, остынь. А потом Димка проводит тебя домой.

Но как можно было остыть, если все нутро жгло от этих загадок? Будто бы огненный шар катался от желудка к горлу, от чего хотелось кашлять и пить. Влив в себя несколько стаканов воды, Саша стала переваривать свой огненный шар – внутри все бурлило и кипело. А в висках прыгали слова: «Никита не мой брат! Никита не мой брат!» Но и это не приносило радости. Обманутая любовь не откликалась, молчала. Неужели от нее уже ничего не осталось?..

Когда за стеной утих шум аплодисментов, в гримерку вихрем влетел Димка. Еще бледный от страха, но уже радостный от того, что спектакль успешно завершился, он козлом скакал по комнате, пытаясь в междометиях выразить впечатления от спектакля и своей первой роли:

– Вот так история! Черт возьми! Я – шасть, а он – мяу-мяу! Ну и ну! Забабахали таки! Эх! – Потом проскакал еще раз от окна до двери и прикончил тираду ликующим. – Ха!

Саша смотрела на него и почему-то думала: «А все-таки жаль, что Димка не мой брат».

– Переодевайся и проводи Сашу домой. – Тетя Катя гордо потрепала сына по голове. – Поможешь донести обратно те лыжи, что у тебя на ногах.

Только тут Димка заметил примостившуюся в уголке Сашу. Застыв, он молча закивал головой – междометия закончились.

Как только Саша и Димка вышли из Дома культуры, к ним подскочил тот самый суетливый мальчишка, что весь спектакль прыгал с кресла.

– Паж! Паж! – продолжал подскоки вокруг новоявленного артиста паренек. – Дяденька паж, дайте автограф!

Саша не смогла сдержать улыбку – обращение «дяденька» никак не вязалось с образом Димки. Хотя, наверное, мальчишке лет семи он и вправду казался совсем взрослым. Пока Димка нехотя, со стеснением, выполнял просьбу парнишки и расписывался на его программке, Саша все думала – а зачем нужны все эти автографы? Она никогда не понимала: кому это надо охотиться за чьим-то росчерком? Известным людям и шагу не ступить из-за этой привычки любителей автографов обзаводиться чужими письменами. Или это такая форма взаимной зависимости, когда одни непременно хотят унести чью-то подпись, а другим – кровь из носа, как надо черкануть пару строк на долгую память. Вот так встретятся два чужих человека, чтобы разойтись через миг, и лишь молниеносный росчерк протянет ниточку между их судьбами. Бездушный немой росчерк. Только вот Димка, очевидно, еще не испытывал жажды оставлять следы в чьей-то жизни – очень ему было неловко. Зато парнишка возрадовался, будто эта роспись сулила ему несметные богатства. Ликуя, он понесся к матери:

– Мне дяденька паж подписку дал! – размахивал он программкой. – Бабушка мне за нее чипсов купит: она такие собирает!

Мама недовольно взяла его за руку и поволокла за собой. Мальчишка размахивал программкой, как флагом, и, кажется, уже начал изображать коронованного Маркиза Карабаса. А Димка стоял раскрасневшийся и смущенный, неловко поглядывая на подругу. «Ему бы радоваться и задирать нос, – думала Саша, – а он стесняется. Нет, ну почему же он не мой брат?» Таким родным и близким был он сейчас…

Всю дорогу до дома Саша и Димка молчали. А город обступал их старенькими домами, провожал ухабистыми дорогами и посыпал редкой крошкой снега. Саша все больше смотрела под ноги, поэтому не видела, как Димка несколько раз, словно рыба, открывал и закрывал рот, но так и не произнес ни слова. Вид у него при этом был сразу и смешной, и грустный. Саша же шла рядом, молчала и думала о том, что иногда можно толком не смотреть на человека и не слушать его, но при этом ощущать – рядом друг. С Димкой было очень спокойно и не страшно поскользнуться на ледяной дороге – все равно подхватит. Все-таки он был мировой парень и, наверное, никогда не стал бы встречаться с какой-нибудь напыщенной девчонкой типа Никитиной Светки. Вот так, без слов, в мыслях друг о друге ребята подошли к дому.

– Я зайду? – робко спросил Димка.

– В другой раз, ладно? – Сейчас у Саши были совсем другие планы.

– Понял. Надоел уже, да? С Никитой гулять, наверное, веселее…

Димка вручил Саше коробку, развернулся и, не дожидаясь оправданий, двинулся прочь. Саша смотрела ему вслед, а долговязая фигура Димки с каждым шагом становилась все меньше и меньше, будто врастая в землю. И снова Саше вспомнились и Затерянный колодец, и Павел Львович, а потом все события последних дней закружились перед глазами – тогда она зажмурилась и провалилась в свою бесконечность…

Глава шестнадцатая Отец и сын

Когда Саша открыла глаза и взглянула на свой дом, он показался ей копией картины Павла Львовича, а вовсе не наоборот. Укрывающий крышу и крыльцо влажный снег выглядел маслянистым, да и слоеное небо будто бы только что выплыло из-под кисти художника. Саша глубоко вдохнула акварель воздуха и шагнула в знакомый пейзаж.

Бабушки дома не оказалось. Сразу после Сашиного ухода она отправилась к соседке за средством от ревматизма. И, как это часто бывает, лучшим лечением оказалась беседа с подругой. Зато выспавшийся Миша выкрикнул из своей комнаты:

– Ну как тебе наш «Кот в сапогах»?

– Это был не «Кот в сапогах», а «Кот в мешке», – крикнула в ответ Саша.

– В смысле? – Миша с интересом вышел навстречу.

– Нам надо поговорить. – Саша прилипла спиной к двери и во все глаза разглядывала Мишу. – Теперь уже не отвертишься!

Она не хотела стать кладбищем домашних секретов и, как мама, полжизни провести во лжи. Каждый имеет право на свои ошибки, и Саша твердо решила, что держать Мишу в неведении не станет. Может быть, вдвоем они скорее разберутся в этой запутанной истории – без помощи завравшихся родственников…