Взгляд Волка
Шрифт:
– В тот момент, признаться, я подумал, что он умом тронулся, - сказал дед, глядя на Машу, которая внимательно слушала его, время от времени смахивая бежавшие слёзы. – Шутка ли - жена на глазах погибла, он за рулём был, выходит, себя винил в её смерти… Опять же, только этим я мог объяснить его наготу. Кому в здравом уме придёт в голову в середине декабря шастать голому по лесу? Да и не любитель мой Сашка таких вывертов…
Кое-как устроив сына в зимовье, одел в одежду, которая была в избушке, а сам вернулся домой к малютке внучке и начал думать, как быть.
– Везти в больницу – его точно в психушку запрут, домой тоже его взять опасно – во-первых, младенец в доме, во-вторых, люди же увидят,
– И решил я оставить сына в лесу. Признаться, жила у меня надежда, что Александр очнётся от своего странного состояния, и тогда мы вместе решим, как быть.
– Первое время каждый день я к нему наведывался. Еду носил, одежду. Он смирный был, но молчаливый… - Трофимыч вздохнул. – Но постепенно я стал замечать, что … ну, словно и не Сашка это. Когда домой возвращался, рвалось сердце к нему – шутка ли, сына в лесу бросить?! А едва приходил к нему, так не видел в нём родного человека, не чувствовал тепла. Бывало, рассказываю ему про тебя – как ползать начала, зубки резались, потом пошла: смешно так топала пухленькими ножками, всё норовила меня обогнать, - Трофимыч грустно улыбнулся, глаза повлажнели.
– Потом школа началась, а он словно и не слушает. Фото показывал – смотрит в пустоту. Хотя заметил я, что не такой он и безумный, как кажется. Даже мысль закралась, что для чего-то он прикидывается таким. Но сколько не кумекал, так и смог решить, зачем ему это. Правда, увидев твоё школьное выпускное фото, словно что-то вспомнил. Выхватил фотокарточку у меня из рук и долго смотрел. Я тогда обрадовался: решил, что смог расшевелить его. Может, ты ему Настю напомнила – ты же на мать свою похожа. Только она рыжей была, а ты тёмненькая…
– Деда, выходит, ты всё это время к нему ходил? – уточнила Маша.
– Да, Маруська, - Трофимыч отвёл глаза. – Но старался поддерживать твою версию о «нестарой женщине», да-да, слышал я, как ты Георгию говорила, удумала тоже, жениха нашла… - он усмехнулся.
– Ну давай, Иван Трофимыч, дальше, не томи!
– поторопил Сивко.
Он понимал, что старику непросто вспоминать об этом, но так же видел и то, что Маша чувствует себя не лучшим образом. Она сжимала руку Георгия, неотрывно глядя на деда. Раскрасневшиеся щёки выдавали смятение, лихорадочно блестевшие глаза не сдерживали слёз. Столько эмоций в её состоянии - это могло быть опасным.
– Однажды… как раз перед нынешним Новым годом, он вдруг встретил меня странно – глаза горящие, смотрят так…ну, недобро что ли... Говорю: «Что с тобой, сынок?». А он как закричит, мол, сыном не называй, я убил твоего сына и забрал его тело. Дескать, сына у меня уж много лет как нет, а в его теле живёт он, Волк. Признаться, жутко мне стало. Вот умом понимаю, что это бред его больной, а в сердце вдруг червячок будто точит, что ведь он прав! Глаза не безумные, а злые. Просто злые! Ну а дальше… Чуть сил я не лишился, честно говоря, и не помню, как в точности было… Сорвал он с себя одежду и прыгнул прямо в дверь, я за ним выскочил, а на меня идёт волк, каких я и не припомню на своём веку. А ещё через какое-то время он обратно кувыркнулся и начал смеяться.
Трофимыч замолчал и провёл по лицу рукой, словно хотел стряхнуть неприятные картины, которые воскрешал в своей памяти. И сразу заговорил вновь:
– Кинулся я от него, не помня себя… Как домой добежал – не заметил, а на утро решил, что всё мне тогда померещилось. Вскорости и ты приехала. Тревожно мне стало, когда с тобой это случилось. Вот гнал мысли от себя, а они покоя не давали… Всё думал, а вдруг напал на тебя собственный отец…
– И про волчицу знали? – Сивко решился перебить старика.
– Да, - кивнул Трофимыч, - незадолго до того, как он показал мне своё обращение,
заметил я, что ходит к нему волчица. Вроде собаки, ручная, но меня не любила, и я старался держаться от неё подальше. Вот когда начались убийства, я на неё подумал. Не верилось, мне, что он оборотень… Я объяснял всё проще – приручил Сашка волчицу, а она всё одно, как в той поговорке, в лес смотрит. Позарилась на лёгкую добычу. Короче, не верил я, что Сашка убийцей мог стать …– Иван Трофимыч, - поглаживая руку Маши, спросил Георгий, - почему ты мне сразу о волчице не сказал?
– Боялся… - старик опустил голову и тут же горячо возразил: - Ну да, положим, убил бы ты её, а дальше? Она же могла тебя на Сашку вывести! И что тогда?! Я и так, и эдак думал, а решения не нашёл! Понимаете, сыном я его считал! Сыном!
– Честно говоря, - усмехнулся Георгий, - я не мог понять твоей неприязни ко мне. А теперь понимаю: боялся, что я выйду на твоего тайного подопечного…
– Да, - Трофимыч выдержал внимательный взгляд Георгия и признался: - а потом я услышал ваш с Маруськой разговор… Ну, когда ты признался ей, что можешь обращаться в волка … Тут всё и сошлось. Стал я думать, что, скорее всего, тогда Сашка – ну так мне проще его называть – мне сказал правду. И хоть не могло это всё уложиться в моей голое, но и не верить своим глазам я тоже не мог. Не прощу себе одного, что не понимал, как он опасен! Я ведь рассуждал как? Если вселился в тело Александра, то не может напасть на дочку…
Трофимыч махнул рукой и на мгновение замолчал, точно мысленно выносил себе приговор. Потом признался, глядя Маше в лицо:
– Не верил до последнего... пока Георгий не принёс тебя, лишившуюся сил в лесу…
– А волчица – это… мама? – прошептала Маша, подняв глаза на Георгия.
– Да… - кивнул он. – Но от твоей мамы в теле волчицы не осталось ничего. Она обращённая.
– Что это значит?
– Это значит, что Упырь не дал умереть женщине, он вдохнул неё жизнь, но жизнь не человека, а волка. Так устроено…
– Но разве она не могла время от времени принимать человеческий облик?
– Нет, не могла. Обращённый – это не оборотень, он полностью теряет связь с человеческим Я и утрачивает черты человека. Превращается в жестокого и очень злого зверя… Те нападения, которые случались в последнее время…
– Не надо! – Пожалуйста! Я не хочу это знать…
Уткнувшись в грудь Георгия она разрыдалась. Подхватив Машу на руки, он отнёс её в комнату, уложил на кровать, сам присел рядом, держа её за руку.
– Скажи… она не знала, что я её дочь? – спросила Маша, немного справившись со слезами.
– Мне очень жаль, но нет, не знала. Ладушка, ты сильная девочка! И сейчас постарайся не думать об этом… Нельзя винить себя за то, в чём нет твоей вины и что ты не можешь изменить. Я знаю, о чём говорю! Несколько лет назад мне казалось, что я виноват в смерти Натальи и сына… Понимаешь, не во власти человека менять то, что изменить нельзя. У каждого из нас своя судьба. И может, там, в Прави, как считали наши далёкие предки, виднее, как именно должно быть. Ведь если бы Упырь не вселился в тело твоего отца, мы с тобой могли бы и не встретиться, и тогда не появился бы наш малыш.
– Но ведь он пока ещё и не появился, - возразила Маша слабым голосом.
Ей смертельно хотелось спать. Голос Георгия звучал всё тише и глуше, словно отдалялся от неё.
– Ошибаешься! – он широко улыбнулся разливая зелёный свет из глаз. – Он живёт в тебе, уже бьётся его крохотное сердечко! Он уже есть – моя и твоя частичка! И придёт срок, он войдёт в мир.
Когда он сказал это, Маша спала. Едва касаясь, он поцеловал её губы, чуть приоткрытые во сне, и бесшумно вышел из комнаты.