Я и мой автомобиль
Шрифт:
– Вам что - дела нет?!
Легионеры рассмеялись в голос и пошли делать постылые грузовики.
Прошло еще два дня. Кузьмич лазил по днищу с горелкой, худые места оплывали синим металлом.
И наконец легионеры легко, как выздоравливающего больного, поставили автомобиль на ноги.
Герасимыч переоделся, раскрыл чемоданчик и достал технику. Не наждачные бумажки, коими елозь до утомления, сдирая старую краску, не шкурки, коими чисть, высунув язык, а веселую небольшую машинку, культурную машинку собственного изготовления, как малый утюжок, чтоб работа была приятной, как мечтал в свое
- Техника!
– уважительно галдели Генкины легионеры.
- А кто вам мешает технику завести?
– отвечал Герасимыч.
- Вот на пенсию выйду - заведу,- веселился Генка.
- Ни хрена ты не заведешь... Нет у тебя к себе уважения...
Он отдраил машину догола, долго и вдумчиво шпаклевал ее, будто писал картину Рембрандта, и наконец стал ладить красильный пистолет. Маляр Тимофей смотрел на его работу, как на фокус.
И вот автомобиль загорелся, как с конвейера.
Кузьмич, чистенький, в вылинявшей спецовочке и в новом картузе, сладко пригорюнясь, стоял перед машиной, сложив руки на животе. Генкины легионеры, вытирая руки ветошью, ходили вокруг, ласково матерясь.
- Хоть целуйся с ней, елкин корень!
– сказал Борис.
- Теперь первое дело - не тушеваться,- добавил Генка.
И я понял, что надо доставать кошелек. И я достал его и роздал имение свое, которое нажил тем, что заблаговременно заложил душу в одном издательстве. Душа была оценена невысоко, денег не хватило бы и на закуску, несмотря на то, что в таких случаях закуска бывает скромнее даже, чем на дружеском рауте в посольстве, куда лучше всего приходить немедленно после плотного обеда.
Я роздал имение свое под дружное одобрение ближних своих, стараясь думать главным образом о том, что все суета сует и всяческая суета, как говорил царь Соломон Давыдович, а также о том, что деньги - дело наживное, как мог бы сказать другой Соломон Давыдович, заведующий магазином номер двести три. Я раздавал имение свое, шепча бессмертные стихи знаменитого мудреца из Рустави:
То, что спрятал - то пропало.
То, что отдал - то твое...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Карпухин подошел к Анютке и, увидав перед собою довольно миленькую голубоглазую особу, снял кепку:
- Извините... Как вас зовут?
- Я не знакомлюсь на улице,- нервно перебила Анютка.
- Хорошо,- отступил Карпухин,- я подожду. Мы познакомимся в кафе.
Анютка засмеялась:
- В каком еще кафе?
- Если угодно, в кафе «Лира». Это здесь рядом... Хотите, я вам скажу, зачем вы здесь?
- Ну зачем?
- Сейчас вас показывают из окна одному человеку. Вашему свидетелю.
Анютка насторожилась:
- Какому еще свидетелю? Не знаю, о чем вы говорите...
- Не бойтесь меня, - сказал Карпухин.
- А я вас не боюсь. Чего мне вас бояться? Не знаю, о чем вы говорите.
– Вас зовут Анна Ивановна Сименюк?
– А вам зачем?
- Видите ли, - сказал Карпухин, - вы мне понравились еще тогда, когда я вас впервые увидел во время аварии. Помните? Вы стояли такая растерянная, когда мой товарищ принес вам свою визитную карточку... И этот несчастный старик,
которого увезли на «скорой помощи»... Ужасная встреча...Анютка облизнула губы. Она попала в весьма затруднительное положение. Может быть, этот бородатый нахал подослан следователем. Как быть?
- Как вас называют друзья?
– не унимался Карпухин.- Нюра? Аннет? Анечка?
- Анюта,- ответила она, оттягивая время.
- Вы меня боитесь, - просительно сказал он, - а я вас не могу забыть с того момента...
«С какого момента, - подумала Анютка, - никакого момента не было, чего он привязался?»
- Никакого момента не помню,- сказала она осторожно.
- Это естественно,- взбодрился Карпухин,- вы были в таком состоянии!.. Моя фамилия Карпухин... Вы, пожалуйста, будьте совершенно спокойны. Я готов под присягой доказывать, что вы не были виноваты. Я все видел!
«Неужели видел?
– засомневалась Анютка.
– Что же это - сон какой-то?»
- Пойдемте отсюда, - сказал Карпухин, беря ее под руку, - я думаю, на вас уже посмотрели. Я сам скажу Роману Романовичу, что увел вас...
Анютка попыталась отвести локоть:
- Какому еще Роману Романовичу?
- Роману Романовичу Кроту,- ответил Карпухин, не отпуская ее.
- Вы опасный человек,- сказала Анютка, вспомнив слова, вычитанные в какой-то книге, и охорашиваясь.
- Не так уж я опасен, - защитился Карпухин, чувствуя, что дело на мази,- с тех пор, как я вас увидел, я потерял покой.
Карпухин понравился Анютке не сразу.
Отведя ее от конторы, в которой Крот беседовал с Яковлевым, Иннокентий Викторович продолжал развивать мысль о чувстве, которое способно вспыхнуть с первого взгляда, имея дальнейшую задачу не погаснуть никогда. Анютка слушала его и приятно дивилась: вот заливает!
- Весь ужас в том, - говорил Карпухин,- что перед лицом закона мы должны будем сделать вид, что не знали друг друга никогда... Не знаю, как вам, а мне это будет ужасно трудно.
Анютка испугалась.
- Как так - трудно? Что же вы - расколетесь на самом суде?
- О нет,- сказал Иннокентий Викторович.
– Даже на дыбе я буду утверждать, что вы невиновны.
– И, наклонившись к ней, добавил загадочно: - Тем более теперь это в моих интересах.
Он упирал на слово «теперь».
Анютка вспыхнула - до того хорошо он сказал. А вспыхнув, успокоилась.
- Куда же мы пойдем?
– спросила она беспечно.
- Почему пойдем?!
– переспросил Иннокентий Викторович.
– Мы поедем! Мы поедем за город, в луга и заберемся в лесные чащи, где сумрак деревьев скроет нашу тайну от нескромных взоров...
- Чудной вы, - застенчиво вставила Анютка и даже слегка прижала локотком карпухинскую длань.
С этого момента он и начал ей нравиться...
От автора
О наступлении страшного суда я был извещен заранее. В извещении указывалось, что явиться нужно со своей сковородой, имея при себе список грехов в четырех экземплярах.
Я явился к чистилищу и увидел, что оно до отказа набито грешниками. Ангелы-общественники прогуливались в партикулярных кепочках, спрятав до поры крылья под мятыми Пиджачками. Ангелы приняли с утра успокоительного зелья, ибо предстоял горячий день.