Я ищу детство

— Я разве не понимаю, что подсоблять друг дружке завсегда надо? — горько недоумевал Костя. — Я же сам из таких…

— Верю, что понимаешь, — положил Косте на плечо руку старик Андреев, — верю, что из таких. Не верил бы, не стал бы пиво с тобой пить. Не верил бы — прямо оттуда, из кузни, и прогнал бы тебя от себя. Ко мне ведь в ученики не так просто попасть, я не всякого возьму. А Заботин, партийный наш хозяин, очень хорошо мне про тебя всё объяснил. «Возьми, — говорит, — его, Митя, к себе, он парень стоящий». А я Заботину, как себе, верю. Он мужик справедливый и глазастый, ему абы как очки не вотрёшь.

Митя залпом осушил кружку, вытер губы и закурил. Закурил и Костя.

— Теперь слушай меня внимательно, — придвинулся старик вплотную к Сигалаеву, — слушай и запоминай.

Он отодвинул в сторону пустые кружки.

— В каждом деле, то есть в каждом ремесле, — почти торжественно заговорил Митя, — есть свой секрет. Даже у жуликов свой секрет есть. А у нас, у металлистов, главный секрет такой: чужой работы не бояться, своего плеча под чужой ношей не жалеть. Чего там ни говори, а человеку против металла одному трудно. Потому что металл один на один человека крепче. Одному с ним не управиться. А когда вдвоём или артельно, тогда металл и поддаётся… Они меня сегодня почему к молоту встать попросили? Потому что знают — Митя не откажет никогда и никому. А если Митя попросит — ему не откажут. Никто и никогда. Договорённость у нас такая есть между собой навсегда, как закон. Сообща действовать, выручать друг дружку. Вот это и есть наш главный секрет — выручка.

Костя внимательно слушал старика. Всё, что он говорил, было известно, конечно, Косте Сигалаеву и раньше. Но сегодня Косте показалось, что он узнал что-то новое и значительное о старых и давно известных истинах. Тяжёлые удары молота о наковальню, танцующая повадка шестидесятипятилетнего Мити около многопудовой механической кувалды скрепляли все сказанные только что стариком знакомые слова какой-то новой, неопровержимой правдой. Вспоминая, как с натугой, но безостановочно, без устали, подавал и подавал Митя клещами раскалённые болванки под молот, как он сноровисто бил кувалдой по наковальне, превращая бесформенные чугунные чушки в законченные готовые изделия, и делал всё это не по указке, а по просьбе товарищей по работе, безоговорочно подчинись принятому им для себя навсегда закону, — вспоминая всё это, Костя Сигалаев чувствовал себя стоящим на пороге какого-то нового знания о жизни — более глубокого и точного, чем это было раньше.

— Ну, пошли, что ли, — сказал Митя, — а то бабы наши сегодня дадут нам взбучку за опоздание. Где, скажет, ходил старый чёрт допоздна? Да ещё пива насосался…

Они сделали несколько шагов.

— Слышь, Сигалаев, — неожиданно спросил Митя, — а это верно мне говорил Заботин, что у тебя трое детей?

— Верно, — просто ответил Костя.

— Когда же ты успел такое войско настрогать? И воевал, и сам ещё парень молодой…

— Успел, — усмехнулся Костя, — дело это нехитрое.

— Видно, крепко тебя твоя баба любит.

— На это не жалуюсь.

— А вот нам с женой бог деток не дал, — грустно сказал Митя. И вздохнул.

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Через год Костя Сигалаев уже вовсю слесарил на Электрозаводе. И не просто слесарил — по рекомендации Алексея Ивановича Заботина его назначили бригадиром слесарей. Случай был необычный — всего год назад пришёл человек на производство, мыл болты в керосине, стоял в очереди в инструменталку, носил за Митей Андреевым слесарный ящик, а сейчас — пожалуйста, сам командует людьми, которые помнят его в коротких штанах.

— Везёт рыжим, — говорили на Электрозаводе.

Косте действительно везло. Его как-то сразу все стали знать на заводе, рыжую его шевелюру часто можно было видеть на субботниках и воскресниках, в рядах всяких шествий и демонстраций. «Откуда он взялся, этот Сигалаев? — спрашивали иногда заводские старожилы друг у друга. — Чего ему надо? И как это может так получиться, чтобы за один год человек стал таким известным на заводе?»

На все эти вопросы была одна отгадка. Костя крепко запомнил слова, которые сказал ему старик Андреев в день их первого знакомства, — от своей и любой другой работы не бегал, своего плеча под чужой ношей не жалел.

Но главная причина его неожиданной и быстрой популярности заключалась, конечно, не в этом. И на бригадирство Сигалаева рекомендовал Заботин не за красивые глаза.

Однажды во время обеденного перерыва Костя Сигалаев сидел за своим верстаком, пил из бутылки молоко, закусывал белой булкой.

А на верстаке перед ним, прислонённая к ящику с инструментами, лежала давняя, вырванная из журнала страница с фотографией, на которой была изображена «деревня будущего».

И случилось в это время проходить мимо сигалаевского верстака Алексею Ивановичу Заботину. Увидев, что, заглядевшись на какую-то картинку, Костя ничего не замечает вокруг, Алексей Иванович подошёл к нему сзади и заглянул через плечо.

Новые, белые, абсолютно одинаковые десятиэтажные жилые дома необыкновенной красоты, расположенные на фотографии ансамблем друг около друга, и рощица-сквер около домов заворожили и Заботина. Несколько секунд, стоя за плечом Кости Сигалаева, он молча разглядывал необычную фотографию.

Наконец Костя почувствовал, что кто-то находится у него за спиной и оглянулся.

— Что это у тебя? — поинтересовался Алексей Иванович.

— Деревня будущего, — улыбнувшись, ответил Костя.

— Что-что? — удивлённо поднял брови Заботин.

— Деревня будущего, — не переставая улыбаться, повторил Костя, — или город завтрашнего дня. Вот бы пожить в таких домах, Алексей Иванович, а?

— А почему деревня будущего?

— Название такое у картинки.

— Откуда она у тебя?

Костя рассказал историю вырванной из журнала страницы.

— В офицерском казино нашёл? — переспросил Заботин.

— На полу валялась…

— И с тех пор хранишь её у себя?

— Я её всё время в кармане ношу.

— А почему?

— Я ведь, Алексей Иванович, в монастыре, в келье родился. А сейчас в бараке живу.

— Знаю, но помочь пока ничем не могу.

— Я ничего и не прошу. Вы и так для меня столько сделали — всю жизнь по старым бы временам богу молиться надо… А картинка эта — так, мечта… Может, когда-нибудь и будут люди жить в таких домах. Но только, наверное, не скоро это будет.

— Почему же не скоро? Придёт время, и начнут такие дома строить. Может быть, и на нашем веку ещё начнут.

Костя отложил в сторону булку, бутылку молока и встал из-за верстака.

— Алексей Иванович, скажите, а могли бы мы сами такие дома построить?

— Как это «мы»?

— Рабочие. Ну, хотя бы рабочие нашего завода.

— Не понимаю…

— Алексей Иванович, всё же на свете рабочими руками делается — машины, корабли, заводы. И дома тоже рабочими руками строятся…

— Яснее говори. Ты к чему клонишь?

— А вот к чему. Скажем, после смены собрались мы все вместе, кому жилплощадь остро требуется, и пошли дом строить. Кирпичи-то класть — дело нехитрое. Вон какие приборы выпускаем, а дом, он что же — хитрее наших приборов?