Я не искала любовь

Я обоссался прямо на этом троне. Я так много всего натворил, что нужна отдельная история, чтобы рассказать об этом.

Я пил, когда мне не было и пятнадцати, и не просто пиво, а крепкую гадость, от которой мозг вылетал на орбиту. Я дрался по идиотским причинам, просто потому, что тусовался с какими-то придурками, которые были врагами других тупых придурков. Я воровал. Отсидел. Я продавал травку. Курил травку. Разрисовывал стены. Выдавал себя за фальшивого коммуниста, хотя ходил с новейшим BlackBerry и Harley VRSC. Я сказал отцу, что, возможно, я гей, хотя мне нравились только киски. Я натворил много всякой ерунды, чтобы насолить родным, включая дюжину татуировок, не все из которых были сделаны правильно, и я рисковал серьёзно заболеть или получить шрам на всю жизнь.

Теперь, когда мне тридцать два года, я оставил позади многое из этого дерьма. Например: воспоминания и грехи, но татуировки до сих пор на месте. Большинство из них оказываются спрятанными под одеждой, но эти чёртовы щупальца, полные шипов, их никак не спрятать. Они продолжают вылезать наружу и показывать миру, что, хотя я и притворяюсь шикарным адвокатом в итальянских костюмах за 20 000 долларов, раньше я был отменным засранцем.

Будь у меня дети, настала бы их очередь мочиться на трон и притворяться, что презирают его.

Не то чтобы я планировал их иметь: единственная женщина, ради которой я бы отказался от своего принципа — никакого секса без презерватива, даже если самая красивая женщина в мире раздвигает ноги прямо у тебя под носом, — больше не моя. Она ею была, ради неё я бы рискнул стать отцом. И не стану делать это ни с кем другим.

У меня столько женщин, сколько хочу, но ни из-за одной из них я не лишусь своей свободы, преимущества идти куда хочу и когда хочу, облегчения от бурного и лишённого обязательств секса и превосходного удовольствия думать только о себе. Время от времени у меня случаются более длительные отношения, которые столь же незначительны и лишены всякой сентиментальности. Это нормально. Я люблю себя, люблю свою жизнь, я люблю то, чем окружаю себя, и я люблю трахаться, не испытывая угрызений совести от ненужных эмоций.

Бросаю взгляд на циферблат Patek Philippe из белого золота и надеваю пиджак. Уже поздно, сегодня утром я плавал дольше обычного, потеряв счёт времени. После секса, и, главное, после того как обычный кошмар постучался в двери моей обнадёживающей рациональности, мне нужно было не менее сотни кругов, чтобы избавиться от всех шлаков. Сегодня утром, думаю, я сделал их сто двадцать. Бассейн был только мой. Я заплатил, чтобы никто не мешал, и растворил в воде весь мрак своей души. Закончив плавать, я почувствовал себя чище и свободнее. Однако сейчас ощущаю себя усталым, и меньше чем обычно хочу ехать на Лексингтон-авеню.

Я младший партнёр в самой известной юридической фирме Нью-Йорка. Мы зарабатываем около четырёх миллиардов долларов в год. Самый большой кусок достаётся моему дедушке, который до сих пор в седле и не собирается уходить на пенсию. Мой отец получает второй по значимости чек. Я не могу жаловаться на свои проценты, занимаясь исключительно слияниями и поглощениями компаний. Никто не может возразить против того, как эффективно я провожу сделки, но я ещё не стал старшим партнёром. У моих родителей осталась эта назойливая, не дающая покоя мысль, что мне ещё есть что им доказать. Что я не готов. И не сделал для фирмы всё возможное, даже если выставлять больше счетов я могу, лишь клонировав себя.

С этими мыслями я выхожу из квартиры, не запирая её на ключ. Здание охраняется лучше, чем Форт Нокс: повсюду камеры, служба консьержей с металлоискателями и вооружённая охрана у каждого входа. В конце концов, в небоскрёбе, расположенном в двух шагах от Центрального парка, живут только люди с большими деньгами, которым есть что терять.

Я спускаюсь на лифте на первый этаж. Вход в здание настолько роскошен, насколько вы можете себе представить: это одно из тех внушительных мест, которые искусно созданы, чтобы приветствовать и пугать одновременно. Элегантный, современный, с несколькими штрихами дорогущей старины, с цветочными ящиками, полными настоящих орхидей, настолько совершенных, что они выглядят ненастоящими, огромным персидским ковром цвета индиго и золота, который выделяется на белом мраморе. Добавьте абстрактные картины на стенах, и швейцара в ливрее с церемонными поклонами.

Однако такая красота не для всех, и любезность более фальшива, чем доллар из папье-маше. Она предназначена только для тех, кто её заслуживает — читай, — у кого большой счёт в банке. Если кто-то осмеливался переступить этот порог без поддержки солидного и гарантированного богатства, вежливый привратник превращался в семиголовую гидру. Его вежливость соответствует статусу стоящего перед ним: расчётливая любезность, хитрая услужливость, заученная слащавость, с набором искусственных улыбок, которые не доходят до глаз.

Для меня это подходит. Я пользуюсь услугами службы безопасности, службы уборки, крытым бассейном, тренажёрным залом и подземным гаражом. И я использую их, не ожидая в ответ искренние симпатии, как не ищу друзей. Я плачу, получаю взамен льготы, и этого достаточно.

Расстояние между Центральным парком на западе и Лексингтон-авеню минимально, но я всё равно беру одну из своих машин, которую по моему приказу перегнали из гаража на улицу. Чёрный Corvette Stingray быстро прибывает в пункт назначения.

На несколько минут я задерживаюсь на парковке в подвале небоскрёба, в котором находится юридическая фирма, и сжимаю кулаки на руле. Предчувствую, — сегодня надвигается буря. Это впечатление сложилось у меня не на нелепых догадках, а основано на точных подсказках, полученных за последние несколько дней с научной стервозностью. Мои отец и дед собираются надрать мне задницу. На этой неделе им предстоит решить, кого повысить до старшего партнёра. И Мишель Робер, француз, который пришёл в фирму после меня, хочет занять моё место. Я сын и внук, а эти два мудака ещё решают между мной и незнакомцем? Сегодня я точно буду в ярости.

Я оставляю машину в гараже и иду к одному из многочисленных лифтов.

— Арон, — меня внезапно окликает мягкий голос Люсинды Рейес. Женщина приближается ко мне в свойственной ей кошачьей манере. Люсинда адвокат по уголовным делам, на десять лет старше меня, и она никогда не упускает случая намекнуть, что с удовольствием позволит трахнуть себя. Она очень привлекательная женщина, но до сих пор я избегал ловить на лету её намёки. Я непоколебимый приверженец философии, — работа и удовольствие должны находиться на далёких друг от друга планетах, иначе рискуешь испортить и то и другое. Кроме того, даже если бы я не был так категоричен в вопросах секса, пуританских лекций отца и деда вполне достаточно, чтобы остудить меня. Когда оба в деле, они могут быть ужасно агрессивными. И поэтому я отвергаю Люсинду, несмотря на то, как она случайно трётся об меня, на декольте, которое не сдерживает пышные южноамериканские размеры, и на напускную серьёзность, за которой, несомненно, скрывается эффектная шлюха.

Сегодня утром сцена повторяется. На Люсинде элегантный костюм, и её огромные сиськи касаются моей руки, когда она приветствует меня. Мы говорим о том и о сём, но за этой бесполезной болтовнёй об обычных фактах её намерение всегда одно и то же.

Будь мы одни, она вела бы себя более откровенно. Но в лифте полно людей. Помимо нашей фирмы, в здании расположены многочисленные страховые и финансовые офисы и штаб-квартира крупного агентства недвижимости.

Внезапно мой взгляд упирается в шокирующий образ, похожий на диссонирующую ноту в симфонии с гармоничным ритмом. Не из-за того, что говорит или делает Люсинда; мой взгляд проходит мимо неё и задерживается на явно контрастирующей цели.